Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2 - Борис Стругацкий

Забрав закутанную по горло в теплые свитера и куртку Машеньку, Марина попрощалась с воспитательницей и вышла на улицу. Что же произошло за последние три дня, думала Марина, что так повлияло на дочкину психику?

По пути к машине она попыталась разговорить девочку, но на любой вопрос та отвечала только «да, мама», «нет, мама», «не знаю, мама». А еще Марину поразили дочкины глаза. Всегда такие веселые, голубые и жизнерадостные, теперь они стали серыми и тусклыми. Может быть, заболела? Надо бы температуру померить. Лоб девочки был холодным.

Прямо из машины Марина позвонила на работу и взяла два отгула до выходных, сказав, что заболел ребенок. Отгулы дали, но с огромным скрипом, и настроение у Марины испортилось еще больше.

Я подошел к ней и присел рядом.

— Привет! — жизнерадостно выпалил я.

— Привет… — Девочка устала, напугана, откуда же в ее голосе возьмется веселье?

— Меня зовут Глеб, — представился я, уже предвкушая реплику: «А почему такое странное имя»?

Но она не спросила.

— Давно ты здесь? — Вопрос, конечно, идиотский, но надо же хоть как-то втянуть ее в разговор.

И она втянулась.

— Третий день…

— Тебе здесь не скучно?

— Нет.

— Странно. Здесь же нет игрушек… И поиграть не с кем…

— Зато можно смотреть картинки… Музыку слушать… Мечтать…

— О чем мечтаешь?

— О разном…

Все, ей становится неинтересно. Она что-то для себя решила, и я ей тут совершенно не нужен. Пора уходить.

— Хочешь к маме? — ключевой вопрос. Достаточно получить ее согласие, и полдела уже сделано. Метро не держит никого против воли. Это у вещей воли нет, потому они и остаются в вагоне навсегда. Брошенные и забытые. Вернее, навсегда остается информационная оболочка-слепок. Отпечаток предмета в информационном поле метрополитена. А предмет-носитель передается в руки дежурного на ближайшей станции. Вот только будучи возвращенными владельцу такие, на время потерянные в метро, вещи очень быстро приходят в негодность. Зато слепок обретает практически вечную жизнь. Оболочку потерянного предмета невозможно уничтожить. И мы, подземники, этим беззастенчиво пользуемся.

Оболочки же людей менее стабильны. Они не задерживаются в вагонах дольше, чем на неделю. Либо воссоединяются с носителями по обоюдному согласию, либо — исчезают навсегда, растворяясь в недрах подземных тоннелей. Но есть еще и третий вариант… Девочка провела в вагоне около трех дней, а значит, у меня есть еще около четырех. Вот только мне почему-то кажется, что легко с ней не будет. А своим ощущениям я привык доверять, ибо были прецеденты.

— Так хочешь к маме? — спросил я еще раз. До следующей станции оставалось секунд двадцать пять, тридцать.

Она повернулась ко мне и с чувством ответила:

— Нет!

Зажегся зеленый. Машина плавно ушла с перекрестка. В зеркале Марина увидела, как качнулась на своем детском кресле из стороны в сторону дочка.

Что же произошло три дня назад? Все было как всегда. Понедельник. Проснулись-умылись-оделись. Вышли из дома. Сели в машину. Машенька все время о чем-то рассказывала, но Марина не очень слушала — своих проблем хватало. Пробка на проспекте растянулась до горизонта. Марина припарковала машину возле станции метро… Метро. Метро!! Да! Она чуть не забыла дочку в вагоне. Правда, вовремя вернулась, выдернула девочку из уже почти сомкнувшихся дверей. И после этого Машенька замолчала. Тогда Марина списала это на стресс, да и не было у нее времени разбираться, все-таки одинокая женщина с ребенком. Денежку надо зарабатывать, ребенка поднимать. Не до капризов.

Забросив дочку в садик, она отправилась на работу…

Вот оно. Метро. Надо будет рассказать об этом психологу. Завтра же с утра позвонить.

А сейчас нужно покормить ребенка — и снова за монитор. Квартальный отчет никто еще не отменял.

Вагон остановился, хорошо поставленный голос диктора сказал все, что хотел, двери открылись, впуская две увлеченных друг другом парочки.

Девочка отвернулась от меня.

Я встал и вышел из вагона, доставая из кармана мобильник

Вот тебе и раз. Первый случай в моей практике — а она у меня долгая, — когда ребенок отказывается вернуться к родителям. Что ж это за родители такие, что ребенок сознательно отказывается покидать метро? Все-таки хреновый из меня психолог. Особенно детский. Да уж какой есть, выбирать-то не приходится.

Мы — подземники, добровольные сотрудники Диспетчерской. Собственно, это единственное наше занятие — поиск и вытаскивание из метро потерянных там людей. Детей, в основном, и стариков. Нам это, может быть, нужно даже больше, чем тем, кого мы «спасаем». Надо ведь иметь в жизни какую-то цель, а иначе и до сдвига по фазе недалеко.

Метро никого не держит, и, чтобы отсюда выйти, оболочке нужно только захотеть. Вот мы и помогаем это сделать. Потому что насильно никого вытащить тоже не получится.

Это очень страшно — быть потерянным в метро. Или потеряться самому, независимо от возраста. Это стресс. И абсолютное непонимание своего положения и состояния. Вот мы и находим, объясняем, успокаиваем и носителя в ключевой поток приводим.

Ткнув пару кнопок, я приложил аппарат к уху и сквозь шум отходящего состава услышал знакомый голос:

— Слушаю, Глеб!

— Ася, здравствуй! — Я, и правда, рад слышать именно ее. Ася — девочка невредная и не станет, как иные операторы, тянуть кота за известное место, выясняя подробности. Просто сделает, что я прошу, в кратчайшие сроки. Умница.

— Девочка на северо-западной ветке. Найди мне ее родителей. — Хотел добавить: «и побыстрее», но не стал, Ася и так сделает все возможное.

— Так серьезно?

— Более чем. Она отказывается выходить. Категорически. У меня первый случай такой.

— Уже ищу.

Меня забыл в вагоне отец. Ясное дело, не на трезвую голову. Забыл основательно, вспомнил о моем отсутствии, лишь выйдя из здания станции на поверхность. А мне тогда было пять лет, и ничего нет удивительного в том, что я прозевал момент и не успел выскочить из вагона. Закричать я тоже почему-то не успел. А потом обнаружил, что люди в вагоне меня не замечают напрочь, зато по полу перекатываются какие-то вещи. На следующей станции я вышел из вагона, пересек наполненную людьми платформу, пересел на обратный поезд. Вернувшись на нужную станцию, я побежал к эскалатору.

На середине длинного металлического полотна я уперся в стену. Мне показалось, что проход перегородили куском прозрачного стекла, в который монотонно уходили ступеньки и стоящие на них люди. А я не мог. Уходящая в преграду ступенька сбрасывала меня ниже.

Тогда я испугался и заплакал. Стоять на вечно ускользающей ступени было неудобно, и я с трудом спустился вниз, на платформу. Вокруг шумели люди, гремели колесами поезда, а я сидел на скамейке у колонны и ревел. Так прошло несколько часов. Потом я встал со скамейки и вошел в один из поездов.

Присев на место у двери, я решил проехать еще несколько станций. Может быть, закрыт только один эскалатор?..

Ни один из эскалаторов, которые я штурмовал в тот день, на поверхность меня не выпустил.

И лестницы меня не выпускали тоже.

Поздно ночью я оказался абсолютно один в помещении какой-то станции. Тогда я еще не знал, что ночью составы метро отгоняют в депо на осмотр и ремонт, но что-то подсказало мне, что в вагоне лучше не ночевать.

За неделю я изъездил весь метрополитен вдоль и поперек. И все без результата. А в конце седьмого дня меня нашел один из подземников.

Телефон зазвонил около полуночи. Машенька давно уже спала и, судя по безмятежному выражению лица, видела третий сон. Если не четвертый. Марина взяла трубку, внутренне недоумевая, кому бы это она могла понадобиться так поздно. Ну не Эдику же. Он никогда не звонил позже десяти, даже когда они еще были мужем и женой.

— Алло. — Марина поднесла трубку к уху. — Я вас слушаю.

— Марина Геннадьевна? — осведомилась трубка мягким женским голосом.

— Да, это я… — Марина пыталась припомнить, знаком ей этот голос или нет, но при всем желании это у нее не получалось, а трубка тем временем продолжала:

— Вас беспокоит оператор диспетчерской поисково-спасательной службы городского метрополитена. Не могли бы вы подъехать завтра к девяти утра по адресу… Это касается вашей дочери.

— А… — Марина растерялась, но рука уже автоматически записывала адрес на полях какого-то документа,

Трубка замолчала, а потом из нее послышались гудки.

Марина закрыла лицо руками и тихонько заплакала.

А в соседней комнате на кровати покачивалась из стороны в сторону спящая Машенька.

Я сидел на станции, на лавочке у колонны. Метрополитен вот-вот должны были закрыть на ночь. Зазвонил телефон. Трубку я всегда носил местную, из забытых. Они не требуют зарядки и никогда не ломаются. Только вот никак нельзя изменить настройки бывшего хозяина. Ну и ладно, как-нибудь я это переживу.