Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2 - Борис Стругацкий

А в соседней комнате на кровати покачивалась из стороны в сторону спящая Машенька.

Я сидел на станции, на лавочке у колонны. Метрополитен вот-вот должны были закрыть на ночь. Зазвонил телефон. Трубку я всегда носил местную, из забытых. Они не требуют зарядки и никогда не ломаются. Только вот никак нельзя изменить настройки бывшего хозяина. Ну и ладно, как-нибудь я это переживу.

— Да, Ася, — сказал я в трубку, не глядя на дисплей. Ну, кто еще может звонить мне, кроме диспетчера?

— Я нашла ее мать. Завтра с утра она будет у меня. Ты сможешь рассчитать время и место потока к утру?

— Чего тут считать, — буркнул я. — Восемнадцать тридцать две, завтра… Станция, на которой они сели в вагон в понедельник.

— Поняла.

— Ася… — я замялся.

— Да, Глеб? — Я слышал напряжение в ее голосе.

— Ты умница, Ася! — выпалил я.

— Нет, Глеб. — ее голос ощутимо упал, — отца я тоже нашла. Но он не захотел со мной разговаривать.

Да, самое разумное решение — привести в ключевой поток обоих родителей. Тогда необязательно даже согласие девочки. Конечно, без него будет труднее, гораздо труднее, но все-таки выполнимо — вытащить строптивую обиженную девчонку на поверхность. Но это только если и папа, и мама будут в наличии.

А вообще, не сходится что-то. Очень сильно не сходится. Девчонке пять лет всего. Пять. Да в таком возрасте дети жизни своей не мыслят без кого-нибудь из родителей. Папы или мамы. Бабушки, дедушки, тетки, наконец! Что же родители должны были делать с ребенком, чтобы так отвратить его от себя? И как пофигистически относиться, чтобы три дня, целых три дня, ничего необычного в поведении девочки не замечать?

Информацию о семейке мне Ася скинула по электронной почте, спасибо, что телефоны теперь ловят и под землей…

Мать: обычная женщина, учеба, работа, замужество… Достаточно раннее… Родители где-то в провинции… Девочка видела родителей матери раза три в жизни… Родители отца — неизвестны. Детдомовский.

Старались растить дочку сами… Сами… Без помощи предков. Пока мужу не надоело играть в заботливого папашу… Решил погулять.

Загул, скандал, развод. Девочку отсудила себе. Зачем — непонятно. Устроилась на работу, сдув пыль со все-таки полученного перед свадьбой диплома. Времени на воспитание дочки катастрофически не хватало. Денег на няню — тоже. Отчего не сплавила ребенка своим родителям — неясно, отношения в ее семье, вроде бы, нормальные.

Отец: ходок. Ну, это как раз неудивительно. После развода пытался стать «воскресным папой», на протяжении года старался, но потом ему это надоело. Алименты, правда, копеечные, платит исправно. Повторно пока не женат, но кто-то у него есть.

Да, с папашкой, похоже, дохлый номер. Даже если бы Асе удалось его разговорить и обработать. Девочка его три года не видела. И видеть, скорее всего, не захочет. Да и узнает ли при встрече?

Значит, нужно обрабатывать мамочку. Вот курица — ребенка в метро забыть! Ну, ничего, как бы все ни сложилось, а больше она подобного не повторит. Уж я позабочусь.

Неприметная дверь диспетчерской была, как это и положено по инструкции, заперта. Я постучал три раза. Такова уж дурацкая традиция — стучать именно три раза. Щелкнул замок. Ася поправила очки и улыбнулась:

— Заходи.

Она посторонилась, пропуская меня.

Диспетчерская поисково-спасательной службы к метрополитену официально как бы и не относится. Этакая организация-фантом: не все о нас знают, а те, кто знают, не во всё до конца верят. Ну и не надо. Девчонкам-операторам неплохо платят за работу, а нам, подземникам, и подавно плевать, кто устроил все так, как оно есть. Имеется занятие, и хорошо. Да и всей диспетчерской — человек двадцать операторов на весь город… И столько же нас, сотрудничающих подземников. Фактически-то больше, но кто ж нас, «детей подземелья», считает?

Из пультовых операторов мне приятнее всего работать с Асей. Нет, ничего такого, с остальными девчонками тоже можно иметь дело, но те смены, которые мы вытягиваем с Асей вдвоем, получаются наиболее продуктивными. Если бы за выдающиеся заслуги фото сотрудников вешали на Доску почета, я уверен, что наши с Асей фотографии висели бы первыми в верхнем ряду.

— Чай будешь? — спросила Ася, втыкая вилку чайника в розетку.

— Ага.

Вообще-то, чай, как и кофе, да и все прочие напитки, кроме воды из стоящего в углу кулера, инструкцией строго-настрого запрещены. Внятного объяснения этому запрету не смог найти никто, а посему все решили, что плоха та инструкция, которую хотя бы раз в жизни не нарушили. Вот девчонки ее и нарушали с завидным постоянством.

Чаи Ася заваривала просто потрясающие. И пусть мне никогда не хотелось пить, запах-то я чувствовать мог. А пахло все, что заваривала Ася, просто волшебно. Не знаю, когда она успевала заниматься комбинированием разнообразных заварок и каких-то посторонних трав, но факт — успевала.

Я плюхнулся в кресло, одно из двух, находящихся в комнате, откинулся и расслабился. Ася протянула мне чашку. Желтую, с рельефным котенком на выпуклой стенке.

Я принял чашку обеими руками. Тепло стенок я ощутить в полной мере не мог, чувствовал лишь легкое покалывание в пальцах. И запах. Запах каких-то неизвестных мне трав.

Успокаивающий и очень-очень знакомый, хотя, зуб даю, даже два, что раньше такого чая Ася мне не предлагала.

— Спасибо! — прошептал я, устраиваясь поудобнее. И улыбнулся.

Ася кивнула и уселась в кресло рядом.

Это был своеобразный ритуал — в конце смены мы сидели рядышком в старых, продавленных креслах в тесной диспетчерской, держали в руках кружки с горячим чаем и молчали. Еще полчаса.

Полчаса, и я покину эту комнату, а через пять минут после моего ухода и Ася отправится домой. Через весь город… И мы увидимся с ней только через двое суток. Она — наемный сотрудник, в отличие от меня, добровольного. Но как это ни странно, именно мне от работы некуда деваться. Я на работе практически живу.

Иногда я ощущаю себя частью окружающих меня тоннелей, и мне кажется, что поверхности не существует, а есть только информация о ней. Та, что я получаю от носителя, когда он засыпает…

Мы сидели в соседних креслах, и в наших чашках медленно остывал чай.

Мы молчали. Оба молчали. Так мы молчали каждый раз. И каждый из нас надеялся, что другой скажет что-нибудь первым, чтобы разрушить эту никому из нас не нужную тишину.

Сегодня первым заговорил я.

— Кто у нас завтра на пульте? — Не то чтобы мне было интересно, кто бы ни был — мне ничего не изменить, просто с некоторыми диспетчерами пульта я органически не могу нормально работать.

— Светка, кажется… — Ася поставила чашку на пол и подошла к пульту, где, прижатый каким-то массивным, но явно бесполезным прибором, лежал график дежурств. — Да, Светка. Ее ты, кажется, перевариваешь?

— Да все равно мне, кого переваривать, — я разродился людоедской улыбочкой. — Лишь бы не сильно костистая была!

— Да ты страшный человек, Глеб, — Ася округлила глаза в притворном изумлении.

— А то! — Я гордо ткнул себя в грудь, но внутренне передернулся. Все правильно, Ася… Я страшный… Вот только не совсем человек. Так, половина, а то и меньше…

Как и у любого из подземников, у меня было свое излюбленное место в путанице тоннелей. Именно тот кусок пространства под северными районами города, где много лет назад в вагоне метро меня забыл подвыпивший отец. В принципе, я мог бы обитать на любой станции, но велика была сила привычки. Я ночевал всегда именно там, откуда раньше так старался уйти. А возможно, просто питал надежду на то, что выход из положения там же, где и вход. Но год шел за годом, а никаких положительных подвижек в моем состоянии и положении не происходило. Ну, разве что, Ася… Но кто я ей? Я ведь даже не совсем человек. Так, информационный слепок с того, другого, испуганного и обревевшегося мальчишки, которого много лет назад принял с рук милиционера враз протрезвевший папаша. Он ничего не заметил. Совсем ничего. Он и раньше не особо нянчился со мной, насколько мне не изменяет память, ему это было не интересно. Просто некуда было сплавить меня, вот и приходилось возиться…

Сначала я по молодости лет ничего не понимал, странно было только, что не хотелось ни есть, ни спать. Нашедший меня подземник рассказал мне все, что знал о нашей природе.

Я взрослел вместе со своим носителем, я знал все то, что знал он. И чувствовал. Позже я понял, что он делился со мной памятью во время сна. А еще позже осознал, что мне абсолютно не нравится его вкус в одежде, но выбирать не приходилось, да это и было меньшим из зол. Хуже было другое. Я страшно завидовал носителю. Себе-на-поверхности. Я тоже хотел жить полноценной жизнью, хотел учиться, гулять с друзьями… С девушками встречаться… Я знал о себе-на-поверхности все, ведь я был его частью. А он о моем существовании не подозревал. И был почти счастлив.