Последний выживший на станции «Таймыр» - Александр Зубенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два дня и две ночи пылал подожжённый карьер, распространяя по тундре сладковатый запах горелого человеческого мяса. Более полусотни рабочих и сотрудников методично истребляли друг друга в течение двух суток, не разбирая, кто есть — кто. Многие сгорели заживо, остальные бродили по лагерю и близлежащей округе с безумными глазами, словно зомби в фильме ужасов об апокалипсисе Земли. Их движения были автоматическими, они ничего не понимали, имея лишь желание истреблять ещё оставшихся в живых. За два дня карьер изыскателей превратился в обугленный лагерь смерти: в ход шли рычаги, цепи, штакетники, части от гусениц. К концу второго дня в лагере не осталось ни одного здравомыслящего человека. Все были либо растерзаны, либо убиты из ружей, либо валялись с перерезанными глотками. Это была настоящая бойня. Жертвам вырезали органы, вываливали кишки, потрошили безвольные тела, выгрызали сочную печень и высасывали сырые, ещё дрожащие как желе мозги. Трупы валялись повсюду.
Павла Семёновича убили в первый же день всеобщего безумия. Прохор, водитель вездехода, с остекленевшим взглядом вошёл в вагончик, где обитало начальство, с отрешённым выражением на лице разрядил свой дробовик прямо в упор куратора станций, превратив тело своего шефа в сплошное месиво кровавых ошмётков. То же самое он сделал и с помощником Павла Семёновича, когда тот с ужасом вскочил из-за стола, на котором лежали разложенные карты карьера. Прохор, абсолютно не ведая, что именно творит в эту минуту, хладнокровно распорол живот Степану Сергеевичу. У водителя ещё хватило времени распотрошить труп, вынуть тёплую печень, насладиться вкусом стекающей крови, вынуть кишки и подвесить их между двумя лампочками, как новогоднюю гирлянду возле домашней ёлки. Хлюпая сапогами по кроваво-красным лужам, безумец тут же, начисто забыв о содеянном, покинул вагончик, сам вскоре попав под нож своих коллег по безумию: ему размозжили голову, а тело разрубили на части строительным топором. Прохор был забыт.
Илье Фёдоровичу повезло больше.
При первых признаках всеобщего помешательства, он закрылся в одном из подвалов, и просидел в нём, пока сарай сверху пылал всю последующую ночь. Когда остов сарая начисто сгорел, он обожжёнными руками кое-как вскрыл дверцу и, задыхаясь от гари, выполз наружу.
То, что он увидел вокруг себя, привело его в самый настоящий ужас, граничащий с тем же безумием. Вероятнее всего, его спас шарф, которым он прикрывал рот и нос от удушливого дыма, и эти неизвестные испарения, которые оставил после себя исчезнувший мегалит, не смогли пробраться в его лёгкие, как тем бедолагам, что, надышавшись ими, тотчас потеряли всякий рассудок. Перед ним предстало настоящее пепелище, похожее на шквал прокатившейся разрухи. Лагеря изыскателей больше не существовало. Кругом дымились груды тлеющих углей и валялись вповалку обожжённые трупы. Из пятидесяти с лишним человек, работавших в карьере, в живых остался он один.
Впрочем, нет. Не один. Где-то поблизости бродил последний безумец, убивший и растерзавший предпоследнюю жертву, и тем самым, оставшийся в живых. Теперь их на весь лагерь двое: не потерявший рассудок научный сотрудник исследовательского института и, собственно, выживший из ума полузомби-получеловек, с единственным желанием истреблять себе подобных. Вот только, где он? Нужно было что-то делать, но Илья Фёдорович не мог осмыслить, что именно нужно предпринять в первую очередь.
Прежде всего, оружие и вода.
Озираясь по сторонам, весь в копоти и ожогах, Илья Фёдорович бросился к почти обгорелому вагончику начальства, где и обнаружил ужасную картину убийства двух его коллег. Павел Семёнович был буквально разнесён выстрелом в упор, а тело Степана Сергеевича было выпотрошено до основания. Это было не просто убийство, заметил про себя научный сотрудник, это было самое настоящее надругательство над уже мёртвым трупом, будто убийца развлекался и получал наслаждение от разделки туши, как мясник на скотобойне.
Осторожно обходя дымящиеся развалины, он цепким взглядом выискивал среди валявшихся повсюду трупов какое-нибудь оружие. Винтовка погибшего охранника ему бы явно не помешала. Один, обуглившийся труп, привлёк его внимание своей нелепой позой. Руками он висел на колючей проволоке, окружающей прежде место парения «пузыря» над землёй, а ногами…
Их попросту не было. Тело расчленили, и причём, весьма искусно. Ноги бедолаги валялись отдельно.
Сняв с одного из трупов пустую флягу, он наполнил её горькой от сажи водой, а уже позже, покидая сожженную водокачку, он почувствовал в себе мерзкое послевкусие: вода отдавала горелым мясом человечины. Это был вкус смерти.
На помощь он не рассчитывал. Вертолётная площадка была разрушена до основания, а рации перестали работать в тот момент, когда исчез загадочный сфероид. Копаясь в обгорелой одежде трупов, он не считал себя мародёром, поскольку выворачивал карманы не ради наживы или какой-нибудь ценной находки, а ради выживания, ради того, чтобы добраться до людей. Спустя несколько часов в его распоряжении были уже нож, фонарь, верёвки, и самое главное, ружьё! Он подобрал его возле одного из охранников и чувствовал себя теперь относительно спокойно, если можно было себя так чувствовать.
Где-то поблизости треснула ветка, но это оказался тундровый песец, привлечённый к лагерю запахом разлагавшейся мертвечины. К вечеру второго дня этот запах стал невыносимым, поскольку к нему ещё добавлялась вонь обгоревшего человеческого мяса.
Всё это время он ни разу не сомкнул глаз; рюкзак его теперь был набит до отказа провизией и предметами первой необходимости. Вздутые от пожара банки тушёнки составляли его рацион, а хищников становилось всё больше. Он не так боялся диких зверей, как того самого зомби, бродившего поблизости.
А он был…
Илья Фёдорович слышал его.
Глаза слипались от бессонницы. Выдержать ещё одну ночь, во что бы то ни стало! Одну только ночь! Потом он отойдёт от лагеря на порядочное расстояние, заберётся днём в попавшийся овраг, и провалится в сон до
