Затерянные в Чарусах - Владимир Бойков

Василий отмахнулся:

— Врасня все это. До Прошки мы так и не дошли. А в трясине вполы купались.

— Может и вполы, а помню только, как тебя тянул.

— А как я тебя не помнишь?

— Не-а.

— Вот человек бескарюжный. Аж слушать тошно. Только бы обессудить кого. А сам вахлак вахлаком.

— Ты нас не слушай, — сказал Герасим, заметив изумленное лицо Валерия. — Мы так завсегда кулемесим. Не со зла это — для потехи.

— А человеку непривычно. Хватит вам сегодня вазгать друг друга, — вмешалась Лида.

— Тогда кружки неси! Сама-то будешь? — обрадовался смене темы Василий.

— Малиновки чуть-чуть.

— Четыре кружки. И овощей поболе. Хрен не забудь. — Хозяин дома повертел колбаски, спрыснул их рябиновкой.

Малиновка, которую пробовали первой, оказалась самым настоящим вином, градусов девяти-десяти. Лида пила маленькими глотками. Валерий тоже смаковал, но Герасим тут же сморщил нос и приговорил:

— Бабское. Рябиновку лей.

— А сутырничать не станешь?

— Я-то не стану, я ж в гостях. А вот ты, коль переусердствуешь, точно начнешь. — Герасим подошел к печи, тонким прутиком проколол одну колбаску. — Кипит, — сообщил довольно, — можно кушать.

Рябиновка — настойка градусов тридцати пяти, а может, и сорока пошла на «ура».

— Ого! — сказал Валерий, не рассчитывавший на такой контраст с только что попробованным вином.

— Точно, ого! — согласился Герасим. Он разрезал колбаску вдоль, подул на половинки, густо помазал хреном, с удовольствием откусил. — М-м-м! — похвалил, — О-о-о!

— Наконец-то доволен, — сказал Василий. — А то все восупор.

— Ладно, не такой уж я и сутыра. Для дела больше ворчу.

Вскоре, нового гостя, несмотря на его протесты, заставили попробовать и смородиновую, и вишневую, и голубичную, а потом и брусничную с черничной, которые в азарте разгоревшейся пьянки притащил из своего дома Герасим. К счастью, последние оказались винами, иначе Валерий наверняка бы отключился. Время от времени вся компания выходила на улицу, справить кое-какие мелочи и проверить правильность процесса копчения. Герасим несколько раз пытался запеть что-то типа марша, из которого помнил лишь две строки. Причем первую он произносил совершенно невнятно, для выразительности более завывая и притопывая, а вторую: «…зольдатен унд официрен!» вполне отчетливо. Каждый раз Василий останавливал это пение легкой затрещиной и тут же затягивал что-то древнерусское, но сразу и прерывался, жестами призывая поддержать его почин. Ни Валерий, ни Герасим этих песен не знали, да и Василий, по-видимому, остальных строк тоже не помнил, поэтому хоровое пение никак не складывалось.

Околдованный сложившейся ситуацией, в которой причудливо сочетались нелепость его положения и очарование этого удивительного вечера, Валерий вдруг собрался с духом и запел: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…». Он запнулся лишь в одном месте, увидев, как заблестели от слез глаза Василия. Гость закончил песню и тоже не удержался, заплакал. Василий подполз к нему, обнял, бормоча слова восхищения. Герасим замер, пораженный красотой песни. Потом очнулся, побежал в дом, притащил три кружки и бутыль.

— Спой еще, — попросил он. — Спой «Катюшу».

— Не помню, — помотал головой Валерий.

— «Катюшу», «Катюшу», — тихо проворчал Василий. — Как примет лишку, так и давай своробить — пой ему «Катюшу». Нет такой песни…

— Нет, есть! — возмутился немец. — Сейчас вспомню: Раз… рас… Расцветали на берегу груши, выходила к яблоням Катюша… Вот. Есть такая песня. Только мотив забыл.

Валерий посмотрел на стариков, жестом остановил зафыркавшего Василия, с минутку посидел, собираясь с духом, и потекла новая песня: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…».

Потом неожиданно для самого себя Валерий запел «Подмосковные вечера». Все это казалось удивительным. Ведь он был абсолютно уверен, что не помнит дословно этих старых песен, но они выплывали одна за другой из тайников подсознания…

— …Речка движется и не движется,Вся из лунного серебра.Песня слышится и не слышится,Та, что на сердце у меня…

— Нет, не зря меня сбили, — срывающимся голосом сказал Герасим. — Чтобы услышать такую красоту!..

Так они и просидели всю ночь у коптильни. Под воздействием нахлынувших чувств и Василий припомнил что-то, когда-то напеваемое его предками. Только Герасим, кроме своих «Зольдатен унд официрен» ничего не вспомнил. Поэтому он старательно подпевал то одному, то другому. Лида дремала в причудливом плетеном кресле. Сначала она, помыв и прибрав посуду, приснула было в доме, но, заслышав пение, вышла во двор, да так и осталась, завороженная…

16.

Проснувшись, Валерий обнаружил, что они с Герасимом лежат валетом на полатях. Василий похрапывал на печи. Похоже, близился полдень.

Лида хлопотала у стола, расставляя закуски. Разнокалиберные миски наполнялись грибами, картофельным салатом со сметаной, квашеной капустой, полупрозрачными ломтиками редьки. Оставшиеся с ночи колбаски, присыпанные зеленью, слегка дымились, разогретые на углях. Вина не было. Вместо него хозяйка принесла большой кувшин квасу.

— Подъем! — скомандовала Лида, закончив приготовления.

Валерий тут же встал. Его слегка качало, но голова не болела. Он быстро помылся, попил квасу и впервые за эти дни ощутил чувство легкого безмятежного счастья. Герасим сполз с полатей, кое-как добрался до стола, жадно припал к кувшину.

— Ветрено? — спросил Лиду.

— Тихо.

— Дым идет?

— Нет. Я притушила.

— Гнилушки отодвинула? А то опять займутся.

— Отодвинула.

— Рассол прибрала?

— Прибрала.

— От мух прикрыла?

— Нет сейчас мух, но прикрыла.

— Есть хочу, — сказал Герасим, поняв, что придраться не к чему.

— Ешь…

— А где рябиновка?

— Всю выпили.

— Неужто всю. Так много?

— Бывало и поболе, — сказал Василий, слезая с печи. Он тоже хлебнул квасу и принялся за еду.

— Надо бы попробовать копченого. — Герасим отодвинул картошку и поглядел на хозяина дома.

— Не рановато ли? — усомнился Василий.

— А вдруг, что не так. Вдруг испортили?

— Не бывало такого.

— Вот не бывало, не бывало, а когда-нибудь и случится…

— Ну, пробуй. Будто кто супротив.

Герасим принес одну колбаску и маленький шматок сала. Порезал все кусочками. Вкусно запахло копченым.

— Пробуйте…

Кусочки тут же разобрали.

— Добре, — сказал Василий. — Но еще ночку подымим.