Затерянные в Чарусах - Владимир Бойков

— Да где ж я ее возьму? Рисовать не умею, а портретов у меня никаких нет. Ни Ленина, ни Сталина, ни Николая Второго. — Профессора, похоже, забавлял разговор. — Не знаю уж, как и быть. — Он незаметно подмигнул Валерию.

— Так я вам вот и принес. Это и повесьте. — Гость вынул из-за пазухи рамку, протянул хозяину дома.

— Так это же… о Господи… Гитлер!

— Ну, Гитлер, лицо хорошее, сановитое, будете ему молиться — он вам помогать станет.

— Нет, дорогой, Гитлеру, при всем моем уважении к вам, я молиться не стану. Гитлер для русского человека, ну никак не Бог. Скорее сатана.

— Вы же как-то говаривали, что еврей, а не русский.

— А для еврея тем паче. Уж вам-то, как немцу, должно быть известно, что вытворял ваш Гитлер с иудеями?

— Да откуда? Меня же в самом начале войны сбили. А может, наговаривают зазря? Мы же его так любили. Он нам всем помогал… Да и сейчас, как помолюсь ему только, так сразу и полегшает.

— Так ты же фашист недобитый. Ты же нашу страну завоевать пытался. Вот для преданного фашиста Гитлер и есть Бог. — Аркадий Аркадьевич почти развеселился и от комичности ситуации даже перешел на «ты».

Мужчина сконфузился. Он вынул портрет из рамки и спрятал за пазуху. Потоптался, пошмыркал носом, не зная, как достойно выйти из сложившейся ситуации, потом сообразил:

— Тогда вот… хоть рамку возьмите. К рамке какой-нибудь божок да и пристанет.

— Спасибо, дорогой, спасибо. — Профессор положил подарок на подоконник. Потом словно опомнился и широким жестом пригласил нового гостя к столу. — Извините, если что не так, — прибавил он. — Присаживайтесь, пожалуйста. Мы как раз обедаем.

Мужичок покряхтел, снял шапку, тужурку, чинно подсел к столу.

— Квас у вас хороший, — похвалил, а может напомнил Герасим.

Хозяин обрадовался, поставил перед гостем кружку, не преминув похвастаться:

— Да… квас отменный, рецепт секретный, но могу научить.

— Нет, тут рука нужна, — произнес мужичок. — Я всякий пробовал — ваш лучше.

— Аура, — сказал профессор.

— Хорошее слово, непонятное, но правильное. Надо бы запомнить. Я люблю новые слова. — Герасим отпил несколько глотков, вытер бороду ладонью. — Да-а-а. Аж до слез продирает.

Аркадий Аркадьевич наложил в миску картошки.

— Теплая еще, а хотите — подогрею. Быстренько. В печке угли не остыли.

— Нет-нет, я горячего не ем. Вредно. Тепленькая лучше, только маслица постненького чуток добавить… Ага, так-так… Вот и отлично. А вы где поселились? — обратился Герасим к Валерию.

— В доме Ивана.

— Хороший дом. С жерновами. И банька своя. Уж как я люблю зимой баньку! И в снежок… — Мужичок пожевал картошки, ложкой подцепил грибов. Скривился, как будто прикусил язык, сморщился, закрыл глаза. На его лбу проклюнулись и стали быстро увеличиваться в размерах мохнатые бородавки. Одна, вторая, третья… Целая россыпь… У первой уже появились крохотные ножки. Она стала упираться ими, кочевряжиться, вылезать из кожи все дальше, дальше, пока не оторвалась с громким чмокающим щелчком…

Одна за другой бородавки шлепались на стол и тут же, собравшись в кружок, принялись как будто о чем-то совещаться. Потом первая выдвинулась и поползла к Валерию. За нею поспешили остальные. Отчетливо слышалось их призывное жужжание. Они словно подбадривали друг друга.

Прицелившись, Валерий стукнул ложкой первую. Она противно пискнула и, нелепо вихляясь, отползла за кружку с квасом. Остальные тут же притормозили, некоторые даже сдали назад, но тут же быстро перегруппировавшись, живо поспешили к своей предводительнице. Та отдала какие-то указания, и бородавки стали осторожно выглядывать из-за укрытия. Потом все одновременно рванули вперед, но не кучей, а, четко рассредоточившись, так чтобы их невозможно было пристукнуть одним ударом. Валерий замолотил ложкой по столу.

— Что такое? — услышал он далекий человеческий голос. — Что с тобой? Что ты видишь?

— Бородавки! — Валерий с яростью отбивал атаку.

— Морсу, скорее морсу неси, — крикнул Герасим.

Профессор вскочил, схватил пустую кружку и побежал в хлев. Открыл загородку, подсел к мирно хрюкающему поросенку. Резким движением вырвал торчащую из его бока тряпицу, подставил кружку к зияющей черной ране.

— Ну, вот, когда надо — всегда так, — пробурчал он недовольно, сунул в рану палец и стал растягивать ее из стороны в сторону. Брызнула кровь. Аркадий Аркадьевич подставил кружку, набрал в нее густой красной жидкости, заткнул дырку тряпкой. Поросенок, словно кот, потерся о его ногу.

В доме царил кавардак. Стол был опрокинут, несколько мисок валялось на полу. Валерий бегал по комнате и с победными криками прибивал кого-то невидимого каблуками.

— Пей! — услышал он голос.

— Да погодите вы! Они опять окружают.

— Пей! Нельзя на это долго смотреть. С ума сойдешь. Пей скорее.

Валерий, давясь, глотнул из кружки. Его усадили на лавку, водворили стол на прежнее место. Пленник болот тут же обмяк, ему вдруг стало жарко, на лбу выступила горячая испарина. Сознание затуманилось, на какое-то время он перестал слышать и видеть, но вскоре, сначала как бы издалека, а потом все отчетливее пробивался до слуха говорок Герасима…

— Как вы думаете, Аркадий Аркадьевич, нынче зима не припоздает?

— Думаю, на этот вопрос лучше Василия никто не ответит.

— Что-то сомневается наш Василий, плечами жимкает, а вы, кажись, ученый?

— Но не синоптик, к сожалению.

— Ну, тогда, конечно, — согласился гость. Он опять присосался к кружке. Вздрогнул от удовольствия, покряхтел и обратился к очнувшемуся Валерию:

— Ты этой мары не страшись шибко. Страх от нее только когда видишь. Вот почувствуешь: находит — морсику глотни. Зараза и отступит. А со временем такие кудесы все реже и реже допекать будут. Привыкнешь, как к снам вредовым. Я уж и забыл, сколько их перетерпел.

Валерий мрачно молчал. Его глаза все еще присматривались к щелям в полу, страшась увидеть там затаившихся гадин. Герасим сунул ему в руки кружку.

— Глотни еще. По первоначалу оно не сразу проходит. А то, небось, со страху уйти помышляешь?

— Сначала хотел, а сейчас не знаю. — Валерий решил не раскрываться впредь перед каждым.

— Запугали? Небось, Прошка. Экая ощера. Или Мисос — полуумок? Ну и правильно. Уйти — не уйдешь, а натерпеть — натерпишься. Ни за так пострадаешь. Живи себе спокойно, приспосабливайся. Здесь каждый тебе поможет. Василий, вот, кабанчика даст. Чтоб за морсом далеко не бегать. Прямо сейчас и пойдем. А там и ужин приспеет. Мы с Василием сегодня колбаски набивали. Ночью коптить будем. Лида там уже. Ждет. Помо-о-щница.