Гербовый столб - Валерий Степанович Рогов

Христа Спасителя сооружен именно бассейн? Тот же самый водоем?.. Или: почему Адольф Гитлер собирался не только стереть с лица земли Москву и Ленинград, но непременно устроить на этих городских километрах гигантские водохранилища?.. Между прочим, тут следует вспомнить и об инфернальной брежневской гигантомании с «текучими водами» России — проект переброски северных рек в Каспий... Безответных вопросов, к сожалению, в нашей жизни еще много.

В общем, в Калуге, где воды предостаточно в отличие от продуктов питания (и уже десятилетия), сотворили море, которое, по-моему, с полным правом должно именоваться Кандренковским. Или по нынешним временам поскромнее: Яченское водохранилище имени А. А. Кандренкова. Должен заметить, калужан оно не радует. Гибнет великолепный сосновый бор, а кроме того, промышленные «спруты» им тут же воспользовались, сбрасывая туда грязные, а нередко и ядовитые стоки. Кстати, об этом от случая к случаю сообщают даже по местному радио, а в городе расклеивают листовки-предупреждения: мол, купаться опасно.

Мне и самому пришлось это наблюдать: под вечер, когда горожане устроились у телевизоров, из метрового диаметра трубы в «кандренковское море» полилось нечто красное — сбрасывал стоки «почтовый ящик». Но особенно калужан нервирует другое производство, оно на устах у всех и именуется «эс-де-ве». СДВ — это комбинат синтетических душистых веществ. Частенько, чуть ли не ежедневно, сие производство превращает рукотворный водоем в разливанное море... одеколона. Свидетельствую: тут прямо-таки можно задохнуться от сладкого, тошнотворного запаха. Хоть с ума сходи...

Но запахи — тошнотворные и горчичные — никогда не смущали А. А. Кандренкова. Вообще, к индустриальному пейзажу он относился с превеликим пиететом. Может быть, потому, что сам по специальности был зоотехником и таким образом восполнял мало известное. Особенно он любил притаенные «почтовые ящики», те, которые связаны с авиацией и космонавтикой. В самом деле, Калуга-то — город Циолковского, город космонавтики. Мысль о том, чтобы сохранить Калугу заповедной, гневила его: тут его обрубленный перст чуть ли не в землю втыкался: как это?! Захолустье, провинцию консервировать?! Нет! Мы — за науку, технику; за самую передовую, за самую-самую, в городе-то космического пророка!..

Ну, вы понимаете, что «мы» означало личное мнение Кандренкова, которое всем нужно было единодушно поддерживать — по тем временам. И вы, конечно, вспоминаете, что «мы» — из лексикона монархов и всяких царьков, которые, естественно, никогда не отделяют себя от послушного народа. Но это так, к слову.

Вернемся к запахам. Когда возник вопрос о вредном и мощном производстве — за Окой, напротив города, и специалисты сказали, что роза ветров не благоприятствует, что город окажется в зоне экологической загрязненности, Андрей Андреевич Кандренков проявил весь свой недюжинный волюнтаризм. Его ответ до сих пор, как бабочка, порхает над Калугой: «Какая такая роза ветров? Это что вам здесь, окиян?»

Было и другое возражение против этого мощного строительства, которое по проекту должно привлечь десятки тысяч работающих. Прежде всего из сельской местности, окончательно оголяя колхозы и совхозы, которые и так уже давно опустошены, давно наполняются привлекаемой отовсюду случайной рабочей силой. Но куда там! Неудержим был, гневен: в городе-то пророка космической цивилизации?! Но и хитрил Андрей Андреевич, хитрил. Сам-то давно понял, что на сельской ниве славы не заработаешь. Понял, как специалист, — ведь недаром же кончал Тимирязевскую академию! Вот тут возникает новая грань бывшего всесильного Первого.

Как вы думаете, какое у Кандренкова было хобби? Кстати говоря, догадаться нетрудно, но именно поэтому и в голову не сразу придет: он разводил кроликов. Целую кроличью ферму завел! Говорят, образцовую ферму. Каких там только трусов не водилось — и по масти, и по породе! Говорят (конечно, со злостью), что только там чувствовал свою истинность и удовольствие. И добавляют (опять же зло): мол, калужане забыли при нем, что такое мясо, — «на экскурсии» в Москву за ним отправлялись...

Зададимся и мы вопросом: неужели так всегда будет?

Неужели зоотехники, получив полноту власти, будут возводить сомнительные дамбы, создавать сомнительный индустриальный пейзаж, а тем, в чем они смыслят и, может быть, к чему имеют призвание, заниматься — как хобби? Не видел кроличью ферму Кандренкова, но свидетельствую: врезалась она в память калужан намертво, до сих пор не забывают...

Наверное, хватит об этом? Впрочем, приведу животноводческие данные из энциклопедического словаря Гранат: в 1912 году в Калужской губернии было —

крупного рогатого скота — 333 тыс. голов,

овец — 347,

свиней — 185.

Домашнюю птицу тогда просто не считали. А кроликов — тем паче.

Данных за 60‑е, 70‑е и первую половину 80‑х годов у меня нет. Зато есть данные на 1 октября 1989 года:

крупный рогатый скот — 524,4 тыс. голов,

овцы — 82,8,

свиньи — 121,5.

Сравнивайте, картина, по-моему, ясна... Хотя бы в том, что никакого прогресса в конце века по сравнению с его началом в мясном животноводстве мы не обнаруживаем. Ну, а какой путь дальше?

Андрей Андреевич Кандренков был типичным представителем брежневской эпохи. Будь на его месте столько лет кто-либо другой, из тех, у кого амбиции пограндиозней, а совести никакой, из тех временщиков, которые готовы на все ради собственной карьеры и тщеславия, еще бы хуже было калужанам. Впрочем... Замечу, по крайней мере, следующее: при всех особенностях, при всем волюнтаризме деяний Кандренкова он все же оставался исполнителем воли Москвы и проводил ту генеральную линию, которая была навязана стране Брежневым и его окружением.

Но в истории не бывает оправданий. Поэтому-то вот таким и получился портрет человека на фоне его дел и памяти о нем в Калуге и области, где он долго (вдумайтесь только: двадцать шесть лет!) бессменно и бесконтрольно сидел на пирамидальной вершине власти.

3. Судьба «дворянских гнезд»

Мы поехали в Авчурино — там рухнул храм. Сам по себе. Знаменитая Никольская церковь, построенная в XVIII веке по проекту архитектора В. П. Стасова. Того самого, который возводил Петербург. Рухнула оттого, что немыслимо обветшала. Хотя и «охранялась государством»...

Мы — это я и «мой Паша», Павел Владимирович Пантелеенко. Одно время он был достаточно известным журналистом, но рассорился с главным редактором и вынужденно покинул свое, возвеличенное и его публикациями, популярное издание. Он хлебно устроился в тихом журнальчике, мало кому известном; думал пересидеть годок-другой, но примагнитился: многое его устраивало в этом незаметном ведомственном издании — оклад с премиями, вольности жизни, что генетически важно для