Face-to-face - Галина Тер-Микаэлян

Таня с детства неосознанно ощущала отношение к себе окружающих, а вот душа Славки неизменно оставалась для нее закрытой. Она страдала, томясь извечным женским сомнением: любит – не любит?

Из большого зеркала в прихожей на нее смотрела высокая тоненькая девочка-подросток с прямыми жидкими волосами и просто очерченным лицом. Но можно ведь было слегка подвести глаза, подчернить брови, и взгляд тогда приобретал тот самый загадочный шарм, которому французы придают такое большое значение. Если б только не этот проклятый пионерский галстук! Ярко алеющий на шее кумач словно специально подчеркивал бледную невыразительность черт ее лица. И не было никакой возможности от него избавиться, потому что учителя немедленно начинали зудеть что-нибудь типа того, как прежде настоящие пионеры готовы были идти на смерть ради своего красного галстука и т. д. и т. п., а вот она, Таня Муромцева… и так далее, и так далее. Ну, почему?! Почему нельзя было сделать пионерский галстук голубого или хотя бы бледно-зеленого цвета?!

Почти весь свой четырнадцатый день рождения Таня не выпускала из рук тоненькую книжицу, на обложке которой под изображением Ленина в профиль было написано:

Устав ВЛКСМ.

За обедом, в ванной и в туалете, она бормотала, заучивая и повторяя вслух: «Комсомолец обязан быть…». Только вечером, когда взрослые и дети ели огромный торт, купленный Натальей по случаю дня рождения дочери, Таня спрятала устав в карман халата, чтобы не испачкать его кремом.

Утром она сунула комсоргу класса Леве Кручинину отпечатанную на отцовской машинке характеристику:

– На, подпиши.

– Чего подписать?

– Характеристику – хочу поступать в комсомол.

– А, ну, давай, – он подписал и с уважением спросил: – У вас печатная машинка дома, да?

– Даже две, – кивнула она, забирая характеристику. – Если тебе что-то надо, я напечатаю.

– Здорово! А можно мне самому к тебе зайти постучать?

– Конечно.

На большой перемене Таня твердым шагом зашла в комитет комсомола. Комсорг школы Глеб Сорокин, обсуждавший что-то со старшей пионервожатой Юлей Измайловой, замолчал, вопросительно посмотрев на девочку. Поздоровавшись, она положила перед ним заявление.

– Это что у тебя? – он близоруко прищурился, потом начал читать вслух, но не все, а главные фразы: – … прошу принять меня в ряды… гм. Подожди, а тебе сколько лет?

– Вчера исполнилось четырнадцать, – со спокойным достоинством ответила девочка.

– Что ж, оставляй заявление и начинай действовать. Нужно иметь рекомендацию, – Глеб загнул один палец, характеристику комсомольской ячейки класса, – второй палец, – характеристику от классного руководителя, можно в устной форме. А третье, – он с улыбкой развел руками, – это, конечно же, знать устав и быть политически грамотной. Когда будешь готова, мы обсудим тебя на открытом комсомольском собрании и решим, может ли комсомольская организация школы дать тебе рекомендацию. И после этого уже райком комсомола должен решить, достойна ли ты пополнить ряды Ленинского комсомола. Все ясно?

Таня, спокойно дождавшаяся, пока он закончит, кивнула:

– Ага. То есть, нет. То есть, у меня уже все есть.

– Что все?

– Характеристику мне комсорг класса подписал, рекомендация у меня тоже есть – вот, возьми. Устав я весь наизусть знаю и политическую обстановку тоже. Можно меня на сегодняшнем собрании принять?

– Как это? Нет, что ты – сегодня мы должны обсудить семь человек, мы этот вопрос заранее внесли в план повестки собрания. И что ты так спешишь – тебе только вчера исполнилось четырнадцать. Тут с бухты-барахты нельзя, комсомол – дело серьезное.

– Я уже давно все обдумала, – ровным голосом произнесла Таня.

– Подожди, Глеб, – неожиданно вмешалась молчавшая до сих пор пионервожатая Юля, – у нас Бойко и Семенова корью заболели, так что только пять человек получается. Ларионова из райкома приедет, опять начнет, как в прошлый раз: «Почему у вас основной процент поступающих – ребята из выпускных классов, плохо привлекаете седьмые и восьмые».

– Ты думаешь ее? – комсорг вопросительно посмотрел на пионервожатую, потом перевел взгляд на Таню и пожал плечами: – Не знаю. Устав-то ты знаешь? А как насчет международной ситуации?

– Я все знаю, – заверила она, – можешь хоть сейчас проверить, если хочешь.

– Да? Ну… скажем, например, кто такой Янош Кадар, знаешь?

– Генеральный секретарь Венгерской социалистической рабочей партии, – уверенно отчеканила Таня. – Родился в 1912 году в семье батрака, в 1931 вступил в подпольный комсомол, в 1937 стал членом…

– Ладно-ладно, скажи, чем большевики отличались от меньшевиков?

– После второго съезда РСДРП в 1903 году в Брюсселе произошел раскол партии на две фракции. Большевики настаивали на строгой партийной дисциплине, меньшевики выступали за союз рабочих с крупной буржуазией, их возглавляли Мартов и Плеханов.

– Здорово, – с невольным уважением, но еще колеблясь, Глеб посмотрел на стоявшую перед ним девочку в красном галстуке, – ну… я не знаю даже.

– Можешь еще спросить, – спокойно предложила Таня.

Пионервожатая Юля поддержала ее:

– Мне кажется, ее можно выпускать, Глебушка.

– Ладно, – решился он, приходи, – хотя… А характеристика от классного руководителя?

– От классного можно в устной форме, – возразила Юля, – сегодня ведь все равно все классные руководители будут на собрании, – она повернулась к Тане: – Ладно, мы тебя внесем в повестку вместо Семеновой. После Кемецкого сразу готовься выходить. Знаешь Славу Кемецкого?

Вся кровь отхлынула от Таниного сердца, но она не, моргнув и глазом, спокойно кивнула:

– Ага, знаю.

В эту ночь она спала очень беспокойно, и в голове ее мелькали какие-то странные слова:

Все, совершаемое Разумом имеет смысл. С целью сохранения тепла и предотвращения повреждений вы покрываете внешнюю ороговевшую ткань своей системы искусственной оболочкой. Это вполне логично, но неясно, почему многих Материков (чаще вида I) эти оболочки приводят в совершенно необъяснимое исступление.

Собрание должно было начаться в четыре, но Таня с Машей и братьями пришли пораньше. В малом актовом зале школы, где проходили открытые комсомольские собрания, народу собралось больше, чем обычно – всем комсомольцам было приказано явиться в обязательном порядке, чтобы не было пустых мест, поскольку ожидали приезда второго секретаря райкома Ольги Ларионовой.

Учителя разрешили всем, даже пионерам, если те будут присутствовать на собрании, не делать домашнего задания на следующий день. Из-за этого братья-близнецы Муромцевы немедленно возжелали посетить собрание и поддержать вступавшую в комсомол сестру – назавтра им задали выучить двадцать неправильных английских глаголов, причем не только вторую, но и третью форму.

Ларионова приехала в начале пятого. Полная с немного брезгливым выражением лица, она села на приготовленное для нее место в переднем ряду, и Глеб Сорокин немедленно зазвонил в колокольчик, возвещая о начале собрания.

В тот момент, когда первый из вступающих в комсомол ребят вышел на сцену, Таня покосилась на сидевшего слева от нее Славку Кемецкого, и тот улыбнулся ей своей обычной приветливой улыбкой, а потом… перевел взгляд на Машу. Правда, он тут же отвернулся, но Тане показалось, что в глазах его мелькнуло искреннее восхищение.

Маша, разумеется, ничего не заметила, да и какое ей было дело до Славки – она привыкла, что не только мальчишки, но и взрослые всегда восторгаются ее красотой. И Таня на миг представила себя сейчас рядом с сестрой – некрасивую, с невыразительным бесцветным лицом, да еще с этим дурацким галстуком на шее.

Она поднялась, отмахнувшись от удивленной Маши – в туалет, мол. И правда, отправилась в туалет. Достала там зеркальце, тушь с помадой и занялась своим макияжем. Подрисованные глаза и удлиненные кисточкой ресницы сделали ее немного похожей на Клеопатру, теперь даже красный галстук на шее уже не смотрелся так отвратительно ярко. Полюбовавшись своей работой, Таня вернулась в зал – как раз в тот момент, когда Глеб Сорокин вызвал ученика седьмого класса Б Вячеслава Кемецкого.

Славка очень волновался и, отвечая на вопросы, постоянно откидывал со лба свой чуб. Хотя чего ему было волноваться – кого же принимать в комсомол, если не таких ребят, как пионер Кемецкий! Таня, замирая от восторга, слушала доносившийся со сцены звонкий голос Славки и пыталась поймать его взгляд, но он, чуть скосив глаза, неподвижно смотрел в сторону – туда, где в первом ряду сидела второй секретарь райкома Ольга Ларионова.

Наконец все комсомольцы дружно вскинули вверх руки, и Вячеслав Кемецкий был единогласно принят в ряды ВЛКСМ. Ларионова поднялась со своего места и резковатым металлическим голосом поздравила Славку, сказав в его адрес несколько хвалебных слов. После этого Глеб Сорокин звякнул колокольчиком и объявил: