Сборник научной фантастики. Выпуск 36 - Кир Булычев

Поначалу, однако, было вовсе не просто добиться биоритмизации заданного режима. К счастью, сама природа заранее позаботилась о Путинцеве, протянув для питания кровью к каждому из мозговых полушарий собственную свою жилу. Ну а древнему врачеванию было издавна ведомо, как при помощи несложных манипуляций на этих "артериа каротис" – сонных! – безо всяких наркозов погрузить в сон человека. Например, скажем, воина – дабы безболезненно вытащить наконечник копья из чресел… Превеликий знаток медицины восточной, античной и прочей обучил Путинцева искусным древним приемам, а уж Витя, наверно за тысячи лет впервые, попытался разделить их на лево – и правосторонние таким образом, чтобы на ночь засыпало одно полушарие, тогда как на день другое.

Так он зажил двойной жизнью, самый первый в роду человеческом бицефал, или, по-простому, двумозгий, на работе оставаясь почти что прежним, без труда узнаваемым коллегами Витей, как всегда погруженным, согласно институтскому плану, в необходимые замыслы, лабораторные опыты и идеи, привычно замкнутый на повседневных заботах скрупулезный испытатель природы, который между тем вечерами с неотвратимостью смены дня и ночи тайком от коллег превращался, подобно уродливой гусенице, что становится яркой бабочкой, в ослепительного человека искусства. На выставку его картин в любую погоду выстраивались хвосты, корреспонденты брали у счастливцев-зрителей интервью, а критики-искусствоведы с чьей-то легкой руки принялись рассуждать о наступлении – после эры кибероботехнизма, до сих пор представлявшейся бесконечной, – Нового ренессанса, имея в виду, что Старый приходился по современному летосчислению на середину второго тысячелетия. Разлетелись слухи, будто Художественный совет собирается объявить Путинцева лавреатом года, По традиции присуждению Лавров предшествовало широкое публичное обсуждение. С каждым разом становилось труднее отбояриваться от многочисленных приглашений, просто счастье для Вити, что удалось подавить Ленкин бунт в зародыше, на подобные мероприятия отправлялась она, благо отпуск еще продолжался, и о том, что ему наступит конец, не хотелось даже и думать.

Но Путинцев все же не избежал худсовета. Тот собрался для подведения итогов.

Заседание назначили на десять утра. В институте Витя сказался нездоровым, он вернулся домой переодеться и захватить с собой Ленку. И на сей раз крепко надеялся на нее. Разумеется, внешность дневного, левополушарного Вити не так-то мудрено было скрыть под экстравагантным костюмом – свободная блуза, пестрый шейный платок… пресловутый стиль боз-ар не позднее двадцатого века. Но ведь внутренне он оставался самим собой, экспериментатор, аналитик, рационалист. Как бы чуткие члены Совета не учуяли инстинктивно подлога, опасения были отнюдь не напрасны. И однако же все обошлось – благодаря Ленке. Взволнованная обилием восторженных слов, она, должно быть, своими эмоциями, как панцирем, обволокла невозмутимого Витю. Обсуждения, в сущности, не было, одни дифирамбы, и, казалось, тянуться им до скончания веков. Триумф наследника Гойи и Босха! – вот так восприняли это присутствующие, все, за исключением двоих. Лена с Витей проникли на большую глубину. Это был и на самом деле триумф, – но научного эксперимента.

Между тем приближался вечер, то есть час превращения. Оборвав очередного хвалителя, без пяти минут лавреат поднялся, суховато поблагодарил всех и, ничего оригинальнее не придумав, как сослаться на нездоровье, не дождался конца, уехал. Непорядок, чепэ! Ведь Совет завершало голосование и торжество – увенчание новоявленного лавреата!… К торжеству готовились, существовала традиция, отшлифованный ритуал, в конце концов это был общий праздник, чествование Искусства, и вдруг перед самым поднятием занавеса главное действующее лицо исчезает!… Но менять что-либо, увы, было поздно. И деваться уже некуда, столько наговорили. А у Путинцева тоже выбора не оставалось, биоритм не допускал отступлений. С превеликим трудом успел Витя добраться до койки. Что касается Лавров, их с достоинством приняла по поручению художника Ленка.

Институтских его поклонников лавреатство окончательно вывело из равновесия. Так и не забывшие случая с Теракяном, коллеги не желали теперь знать никаких отговорок. Подавай им близнеца-брата, и баста! Отпуск Ленкин был на исходе, на продление рассчитывать не приходилось, а это неминуемо означало, что эксперименту так или иначе конец. Посоветовавшись с Ленкой, взвесив все за и против, Витя сдался, назначил день встречи. Разумеется, именно день, а не вечер. Причуды знаменитости служили аргументом неоспоримым. Раскрывать же коллегам истинную причину, само собой, Витя не торопился. Втайне надеялся, что, может быть, в последний момент еще воспротивится институтское руководство.

Энтузиасты, однако, готовы были смести любое препятствие. Выставку из Дома художников перевезли в институт, в конференц-зал. Отпечатали многокрасочную афишу с крупной надписью на фоне репродуцированного портрета Теракяна; научный сотрудник В. Путинцев представит собравшимся лавреата художника В. Путинцева. Разослали пригласительные билеты. В результате в назначенный день в зале яблоку негде было упасть. Вообразите разочарование этих настроенных на праздник людей, когда научный сотрудник В. Путинцев появился на сцене без обещанного лавреата.

Другого выхода у него не было.

Он стоял одиноко с рулоном чертежей в руках возле кафедры с краю сцены в надежде переждать бурю. Уразумев, что это надолго, повернулся отважно спиною к залу и, развернув свой рулон, принялся развешивать, словно перед обычным ученым советом, схемы, графики, диаграммы поверх выставленных на сцене шедевров. От такого кощунства возмущение публики достигло крещендо, но Витю не поколебало. К моменту, когда страсти несколько поутихли и у него появилась возможность вымолвить слово, от рулона ничего не осталось. Все схемы и графики, как Вите и требовалось, красовались у публики перед глазами.

– Художник Путинцев задерживается, просил за него извиниться, – молвил Витя и указал на плакаты. – Сейчас вам кое-что станет ясно.

Обманутая в своих надеждах аудитория взорвалась снова. Но на сей раз ее уже ненамного хватило. Так что вскоре Витя сумел продолжить.

– Дело в том, – запинаясь, сказал он, – что мы с художником в известном смысле как бы… ну, словом, тут действует некое правило, напоминающее известный в физике принцип дополнительности. Как нельзя одновременно определить положение и скорость движения электрона, а только одно что-нибудь, так нельзя одновременно увидеть и нас обоих, только кого-нибудь одного… Поэтому мы с ним, извините, не в состоянии здесь предстать перед вами, как говорится, рука об руку, принципиально не в состоянии, вот в чем загвоздка…