Сборник научной фантастики. Выпуск 36 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сияние, каким его встретил Б. Ш., похоже, ничего доброго не предвещало.
– Рад тебя видеть, мон ами Витя, однако же попенять должен: совсем старика забывать начал, ни посоветоваться не зайдешь, ни похвастать… В щель забился, усов не видать…
– Ну что вы, Константин Эдуардыч, – забормотал в ответ Витя, – совестно отнимать у вас время…
– По-прежнему мягко стелешь, месье таракан запечный, не то что некоторые от твоего антилжина. Довелось кое-что выслушать…
– Надеюсь, не враки?
– Не враки, голуба, не враки. Все как есть, лукавить не стану. А удовольствия мало…
– На правду не обижаются, – сказал Витя.
– Вот в этом как раз наша с тобой ошибка… Непростительная, дружок, между прочим. Что враки, утайки, даже наветы? Ну, раздражают, злят, портят жизнь, возмущать могут. Обидна же по-настоящему только правда. Потому – от нее нету честной защиты. В мое время увлекались футболом, игра такая, ты не застал? Так вот, самый страшный штраф без защиты, верняк, назывался пенальти. Именно такой удар правда.
– Перестал понимать вас, Константин Эдуардыч.
– Непонятлив, стало быть, мой одаренный, драгоценный мой, трансурановый… Недошивина заклевали? В лаборатории драчка? В семьях разлад? У тебя самого неприятности? Я, спасибо тебе, с три короба получил… Верно: череп и кости, мон шер коллега!
– С информацией у вас поставлено!…
– И не только с нею… во всяком случае, было!
– Согласитесь, Константин Эдуардыч, разве Недошивина понапрасну? И в лабораториях, в семьях, и меня самого?!
– О какой напраслине ты говоришь? Что ты, золотце Витя. Исключительно все справедливо. Целесообразно ли, вот суть.
– От вас ли я это слышу, дорогой учитель, Большой Шеф! – не выдержал Витя. – Позвольте спросить, а целесообразно ли, простите меня, Солнце?
– Целесообразно ли, интересуешься, Солнце? Сиречь природа, мироздание и тэ пэ? Хитрый сэр поросенок… Даю ответ: покуда мы не в силах его приспособить, мы сами приспосабливаемся к нему!… Покуда, возлюбленное мое чадо. Покуда!…
– Так разве не похожая ситуация с правдой? Нам надо приспособить себя, по вашей же терминологии, к ней. Дайте время – и она станет служить нам, правдивыми ставшим, верой и правдой!
– Правда правдой! Где ты набрался этого стилю? Варварский стиль, мон дьё, не замечал никогда за тобой, – заворчал Б. Ш. – Нынче критика вошла в моду. И стало быть, библиография вместе с нею. То вроде бы до всего своим умом доходили. Во всем первые. А то – ссылка на ссылке!… Сколько же времени тебе надо, покуда этот самый твой, как его… антилжин не переделает нас? Кстати, это, надеюсь, без дураков, диар френд, твоя собственная идея?
– Идея-то моя, – потупился Витя. – Да препарата, – развел он руками, – не существует!
– Повтори, мой милый. Недопонял.
И по-стариковски рупором приложил ладонь к уху.
В этот рупор Витя сказал:
– Мысль о том, чтобы намеренно вызвать симптом неспособности ко лжи, характерный для некоторых разновидностей шизофрении, эта мысль, как докладывалось в свое время на ученом совете, действительно принадлежит мне, Путинцеву В. В. Равно как разработка соответствующего препарата, названного антилжином. Однако объявленные его испытания у нас в институте на самом деле не проводятся и не проводились.
– Так я и думал! – с неожиданным облегчением откликнулся на этот рапорт Б. Ш. – Ну и хулиган же ты, Витя!… Если б мне кто раньше сказал, ни за что б не поверил. Удивил старика. Но к чему эта дичь, объясни ты на милость. Где тут смысл? Ради чего блефуешь?!
– Объяснить? – переспросил Витя. – Хорошо, пожалуйста, объясню. Я в действительности приготовился наработать партию препарата, но кой-чего малость недоучел, просчитался. И я подумал: даже к лучшему эти трудности с препаратом. Полоса такая, что ли, настала. Народ настолько стосковался по правда, подтолкни, и все сдвинется. Сама пойдет!… В этакой обстановке контроль попросту невозможен, до того всем надоело держать кукиш в кармане. Жизнь научная, она ведь тоже полосато течет, или, может, циклично. То так, то эдак. То одна мода, а то другая. В патовом положении окажемся со своим испытанием, в зыбь мертвую попадем, в тупик, как в той притче о критянах, ей-Богу. Разумеется, помните эту притчу?
– Помню, помню… а ты напомни.
– Классический же пример софизма, Константин Эдуардыч. Один критянин говорит, что все критяне лгут. Но он – критянин и, следовательно, лжет тоже. А если так, стало быть, на самом деле все критяне говорят правду. И этот, значит, тоже говорит правду, то есть, правда, что все критяне лгут… и тэ дэ и тэ пэ.
– Ну а в чем тут изъян, в рассуждении этом, хоть докумекал? – залюбопытствовал Б. Ш.
– Обижаете…
– Ну а все же?
– В невероятности обобщения… В человечьей натуре.
– Так… И ты решил схулиганить. Хороша диалектика, мил человек: на обмане строить здание правды!
– Ну, во-первых, не помните, – возразил Витя, – когда именно я докладывал на совете? Первого, между прочим, апреля! А во-вторых: тьмы низких истин нам дороже…
– Стихи! – восхитился Б. Ш. – Притча! Уж не азбучной ли грамоте ты, случаем, обучился?!
– Комп покамест справляется с этим…
– Хорошо, – подобрался Б. Ш. – Ну, допустим, поставим опять твое сообщение на совете. С чем ты выйдешь?
– С тем, что есть… естественно, с чем же? И надеюсь, мы с препаратом сладим. Но испытывать следует в другом месте… Там, где свыклись… на Крите!
Время Витино вышло: Б. Ш. поднялся. В размышлении протянул Вите руку. В глаза заглянул.
– Еще последний вопросец, мой мальчик… деликатный, – он замялся. – А как ко всему к этому твоя половина?
– Ленка?!
Витя Путинцев только рассмеялся в ответ:
– Мы с ней к этому, как ни странно, оказались готовы.
Моноспектакль
Как ни велик город и ни разнообразны городские круги, неожиданные пересечения вполне вероятны и, скорее всего, при любых обстоятельствах, как тогда с Теракяном, неизменно некстати. Если верить Лене, Теракян совершенно опешил, когда Витя его не узнал. А что было бы с вами на его месте? Вы бросаетесь к человеку, с которым бок о бок работаете не один год, видитесь изо дня в день и, понятно, давно на ты, а он упирается в вас стеклянным взглядом и заявляет, что, к сожалению, вы обознались. В собственном, мягко говоря, здравомыслии усомнишься. Теракян, правда, по словам Лены, поначалу было принял это за розыгрыш, даже похлопал художника по плечу, и трудно сказать, чем бы кончилось дело, если бы тот не смягчил ситуацию, произнеся спасительную фразу о близнеце-брате, заготовку для подобных случайностей. Знаете ли, нас вечно с ним путают, и все такое. В юности друг за друга на свидания ходили и оплеухи схлопатывали. А вдобавок тут же попросил попозировать. Прямо там, в компании, не сходя с места, Так сказать, без отрыва. Сам Витя, правда, не помнил, как это получилось, но по Ленкиному рассказу хорошо себе мог представить. Извините, сказал вроде бы ни с того ни с сего, вас не затруднит в такой позе посидеть минут десять? А сам уже карандаш схватил, лист бумаги… Разговаривать, пожалуйста, можно, хотя лучше не нужно. Дышать? Да, это сколько угодно… Плохой он был бы мазилка, если б прошел мимо такой модели. Единым махом ухватил суть и перенес на бумагу этот огонь на мерзлоте, мгновенно, целостно и беспощадно. Огнедышащий вулкан с ледяным нутром. Не зря Теракяновы предки столетиями поклонялись священной снежной горе. Любопытствующие, которых всегда набиралось сверх меры, только ахнули, по утверждению Ленки. Портрет этот понравился и самому Вите, когда Ленка уговорила его пойти посмотреть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});