Совершенство - Татьяна Миненкова

со вчерашней бойней в «Талассе», главной героиней которой стала сама. А ближе к вечеру вспоминаю о приглашении Дубининой.

Вернее, я бы и не вспомнила о нем на фоне всех вчерашних треволнений, однако Лера сама напоминает, что планы не изменились и они с Никитой будут рады видеть меня на небольшом семейном ужине в честь их помолвки. И я не собираюсь отказываться, поскольку чувствую себя гораздо лучше и встреча с Сахаровым отлично вписывается в план по восстановлению моего пошатнувшегося душевного равновесия.

«А что, если там будет Зорина?» — любопытствует чертенок, пока я, вертясь перед зеркалом натягиваю на себя джинсы-скинни.

К счастью, синяков после вчерашнего не осталось. Зато остались очень неоднозначные мысли и желания внутри меня, в которых я не то что чертенку, но и самой себе признаваться боюсь. А на вопрос отвечаю:

— Мне кажется, это она должна бояться нашей новой встречи, а не я.

«А Нестеров?» — интересуется он, а я вдеваю в петли пуговки объемной белой рубашки.

— Он тоже.

Наклонившись, застегиваю тонкие ремешки босоножек и критически оглядываю себя в зеркале.

«Что тоже? — непонимающе склоняет рогатую голову к плечу собеседник. — Должен бояться? Это вряд ли. А ты всё еще боишься его? Или уже нет?»

Ненавижу, когда он начинает копаться в моих чувствах. Словно срывает коричневую корочку с раны, которая уже затянулась и почти не болит, а от того, что ее потревожили, начинает неприятно тянуть, истекая блестящей сукровицей. Хватаю сумочку и захлопываю дверь квартиры. Спускаюсь в лифте на подземную парковку. Заявляю категорично:

— В наших отношениях с Нестеровым ничего не изменилось. Я всё так же предпочитаю держаться подальше от таких как он. От властных, уверенных, сильных и добивающихся своего любой ценой. Он такой же как тот. И, да, я его боюсь.

Человек, что когда-то растоптал мою жизнь и меня саму, как Волан-де-Морт из фильмов о Гарри Поттере — «тот-кого-нельзя-называть». Никогда не произношу имени, употребляя только указательные местоимения «тот» или «этот», но чертенок понимает и так. Словно, если я назову имя, снова окунусь в пучину ужаса и саморазрушения. Я могла быть другой — наивной, хорошей, доброй. Могла и дальше жить в розовых очках. Но теперь я та, кто я есть.

«Вчера ты думала иначе», — напоминает чертенок, когда я выезжаю с парковки и еду в Советский район города по указанному Дубининой адресу.

Отмахиваюсь раздраженно:

— Вчера я была пьяна и растеряна.

Включаю погромче песню Нирваны, чтобы дать невидимому собеседнику понять, что разговор окончен, но его приступ красноречия еще не прошел:

«Ты реагируешь на Нестерова совсем не так, как на остальных таких же, это тяжело не заметить».

— Ю ноу ю рааааааайт, ю ноу ю раааааайт! — громко подпеваю я Курту Кобейну, чтобы заглушить голос в собственном сознании и не думать о том, что в его словах может оказаться хоть малая толика истины.

«Да-да, я знаю, что прав», — обиженно заявляет чертенок и, наконец, исчезает с моего плеча.

Выходные — время, когда большинство городских жителей стремятся сбежать за город. И на въезде в Советский район, стоящий на пути их побега, я ожидаемо встаю в пробку. Местные называют его Второй речкой с тех времен, когда первые поселенцы побережья Золотого Рога, окрестили реки по номерам, руководствуясь их удаленностью от центра.

Отец рассказывал о том, что когда-то этот район был местом семейного отдыха и рыбалки. В водах Второй речки водились караси и красноперка, а у берегов верховья разгуливали олени и кабаны. Пока человек не запустил в лоно природы свои загребущие ручонки. Стараниями архитекторов и строителей район стал густонаселенным. Людей расселили в новенькие пятиэтажки, а берега речки жестоко сковали в бетон и вывели в русло канализационные стоки жилмассива. Когда на кону чье-то благополучие, до карасей и оленей никому нет дела.

Мозг против воли проводит ярко-красным маркером линии аналогий историй города с историей моей собственной семьи. Точно так же родители хотели сделать как лучше. Но «лучше» для каждого свое. И в масштабах общего блага наши с Тошей интересы оказались столь же незначительны, как интересы кабанов и красноперки.

Дубинина и Сахаров обосновались в одном из светлых и красивых трехэтажных таунхаусов на одной из сопок с видом на море и уже начинающий алеть вдалеке закат.

Паркую машину у невысокого забора и вхожу в открытую калитку, оглядываясь по сторонам. На небольшом отрезке придомовой территории аккуратно стриженый газон и тропинки из брусчатки. Пытаюсь понять, кого еще Лера могла пригласить на ужин в честь собственной помолвки. Только бы не Марка. Но когда я звоню в дверь, мои надежды разбиваются, как морские волны о скалистый берег.

Потому что дверь мне открывает именно Нестеров и на короткое мгновение мы застываем друг перед другом в напряженном молчании. Не знаю, что творится у него в голове, но у меня перед глазами против воли встает картинка того, как я лежу на его коленях, а Марк заносит руку для удара по моим ягодицам. Дыхание учащается, а в груди расползается тягучий томительный жар, горячей лавой стекая к низу живота.

— Входи, — произносит он безучастно, а я вынуждена несколько раз моргнуть, чтобы прогнать из сознания непрошенные воспоминания. — Лера занята на кухне, а Ник из-за пробок только приехал и ушел в душ.

И, как ни в чем ни бывало, он разворачивается и уходит, а я коротко отвечаю его удаляющейся широкой спине, обтянутой тканью черной рубашки-поло:

— Ясно, — и иду следом через узкий холл прихожей в просторную гостиную.

Большую ее часть занимает диван, пара кресел и камин. На стенах картины с городскими пейзажами. Круглый столик у дивана уже заставлен посудой с закусками.

— Лана, привет, — улыбается Дубинина, входя из кухни с деревянной менажницей в руках.

На Лере свободное платье с яркими этническими узорами. Многие почему-то ошибочно считают, что такая одежда способна скрыть недостатки фигуры, однако Дубинину подобный фасон делает еще более бесформенной.

— Тебе помочь? — участливо спрашивает у хозяйки Нестеров, но девушка отмахивается:

— Не нужно, Марк, я почти закончила. И Ник скоро подойдет, — она ставит наполненную орехами, фруктами и сыром менажницу на стол. — Располагайтесь пока. И включите музыку, если не сложно.

И уходит, оставляя нас вдвоем. Чувствуя непривычное смущение и не представляя, о чем вообще разговаривать, отхожу к панорамному окну, глядя на краски закатного неба, с каждой минутой становящиеся всё ярче и ярче.

Однако демонстративное любование городом не избавляет меня от необходимости общаться с Нестеровым, потому что с заданием включить на умной колонке негромкий лаунж