Яростная Калифорния - Станислав Кондрашов

Толпа ужималась, освобождая сенатору дорогу к лифту. Он повернулся ко мне затылком, и меня поразило, как тщательно — волосок к волоску — был причесан этот узкий затылок.

Но тут вдруг вынырнула из толпы фигурка доктора Гудлетта и заставила Бобби повернуться в профиль ко мне настойчивым обращением: «Сенатор!» Толпа теперь смотрела на обоих, прикидывая, что же может случиться, и самые разные взгляды обежали негра в коричневом костюмчике, среди них и взгляды людей, у которых оттопырены карманы и подмышки и которые в таких вот ситуациях как бы невзначай оглаживают тебя с плеч почти до колен: не надо обижаться, этими оглаживаниями ты платишь за право быть рядом с теми, о ком говорят они.

— Сенатор! — снова сказал доктор Гудлетт, и репортеры бесцеремонно оттеснили других людей. — Почему вы не согласились допустить негра за стол дебатов?

Доктор Гудлетт волновался, хотя выглядел небрежным и невозмутимым. Он должен был идти до конца, хотя и знал, что дело не удалось. Теперь нужно было произнести еще какие-то слова, которые могли бы попасть в телевизионные новости и газетные отчеты. И срываясь с голоса, пуская петуха, он нервно крикнул:

— Вам нужны негритянские голоса, а не забота о неграх!

Все заняло секунды. В этой сценке сенатор должен был доказать быстроту реакции, что он и делал десятки раз на дню. Конечно, помощники уже известили его о возможности пикетов и, наверное, даже заготовили нужные на этот случай слова. И не выдав досады, он что-то ответил Гудлетту, спокойно, не повышая голоса, и еще что-то сказал, чтобы не подумали, что он излишне спешит и хочет уклониться, и только после этого двинулся к лифту, не забыв пропустить вперед свою жену.

— Что он сказал? Что он сказал? — переспрашивали друг друга корреспонденты.

«А как быть с американцами из мексиканцев?» — вот что сказал сенатор. И в его ответе была логика: если допустить негров к столу дебатов, то почему бы не допустить и американцев мексиканского происхождения, которых в Калифорнии не меньше, чем негров? А что, если участия потребуют и другие нацменьшинства?

На третьем этаже в коридоре и в комнатах тоже было людно и шумно. И больше всего нашего брата-корреспондента — не только американских, но и английских, французских, японских, западногерманских, итальянских и прочих и прочих, потому что, хоть и далеко Сан-Франциско, всюду следят за тем, что делается в Америке, особенно в выборный год, особенно с двумя людьми, один из которых — чем не шутит черт и избиратель? — может стать президентом США на следующие четыре года. Нас прикрепили к пресс-свите Юджина Маккарти, так как в комнате, отведенной прессе Роберта Кеннеди, яблоку негде было упасть, — все-таки из этих двух нью-йоркский сенатор считался более вероятным.

Вознесенный над людьми, столами и стульями, тускло отсвечивал с передней стены пустой пока экран цветного телевизора.

Маккарти приехал раньше Кеннеди, оба сенатора скрылись в телестудии, куда допустили всего лишь с пяток корреспондентов.

Экран ожил, все изготовились. На экране возник стол, а за ним, в цвете, два сенатора и три корреспондента Эй-Би-Си — ни одного негра и ни одного из Сан-Франциско — три аса из нью-йоркской штаб-квартиры телекорпорации.

— Добрый вечер, — начал Фрэнк Рейнольдс, главный из трех.

В Сан-Франциско был еще день, но Фрэнк говорил «вечер», и не ошибался. Он обращался к телезрителям на Атлантическом побережье, где был уже вечер. Им программу показывали «живьем», а для Сан-Франциско и всего Тихоокеанского побережья ее записывали на видеоленту, с тем чтобы прокрутить позднее, когда здесь наступит вечер и людей потянет к рычажкам телевизоров.

— Добрый вечер. Сегодня два претендента на пост президента от демократической партии находятся в одной и той же комнате, перед одними и теми же телевизорами и радиомикрофонами, чтобы включиться в обсуждение или, если хотите, споры по проблемам, с которыми американский народ сталкивается в этом году. В следующий вторник на первичных выборах демократы-избиратели Калифорнии отдадут свое предпочтение одному из двух. Оба сенатора баллотируются в этом штате, оба ведут свою кампанию широко и энергично. Мы будем задавать вопросы каждому из кандидатов. Мы разыграли очередность монеткой, и сенатору Маккарти выпало ответить первым. Итак, сенаторы, вы выступаете сегодня перед американским народом и избирателями Калифорнии как кандидаты на пост президента. Если бы вы были президентом, что бы вы сделали для мира во Вьетнаме из того, что не делает президент Джонсон? Сенатор Маккарти?

Сенатор Маккарти потянулся к столу.

— Если бы я был президентом в настоящее время, я бы сделал или по меньшей мере рекомендовал две-три вещи. Я бы деэскалировал войну во Вьетнаме, сократив некоторые наши передовые позиции, хотя и сохраняя силу во Вьетнаме... Я думаю, что следовало бы подчеркнуть следующие важные пункты: во-первых, деэскалация войны, во-вторых, признание того, что мы должны иметь новое правительство в Южном Вьетнаме. Меня не очень беспокоит, будет ли оно называться «коалицией», или «слиянием», или новым правительством иного рода. Но мы должны согласиться, что это правительство будет включать Национальный фронт освобождения. Я считаю это предпосылкой любых переговоров...

— Сенатор Кеннеди?

— Ну что ж, я продолжил бы переговоры в Париже. В то же время от правительства в Сайгоне я ожидал бы переговоров с Национальным фронтом освобождения. Я возражал бы против позиции сенатора Маккарти, если я ее правильно понял, — против навязывания коалиционного правительства властям в Сайгоне, против коалиции с коммунистами еще до начала переговоров... И я бы положил конец операциям «найди и уничтожь», которыми заняты американские войска, и возложил бы бремя конфликта на южновьетнамских солдат и войска. И со временем я бы добивался, чтобы южные вьетнамцы все больше брали на себя бремя конфликта. Я никак не могу согласиться с тем, что здесь, в Соединенных Штатах, мы призываем молодого человека и посылаем его в Южный Вьетнам сражаться и, может быть, умирать, в то время как в Южном Вьетнаме молодой человек, если он достаточно богат, может откупиться от призыва...

— Ловкий парень, — громко пробормотал кто-то в нашей комнате, выставляя оценку первому раунду. Сенатор от штата Нью-Йорк, пожалуй, выиграл очко. Оба высказались за деэскалацию войны, но Кеннеди подошел к делу практичнее: войну сразу не кончишь, никакой американский политик не пойдет на «капитуляцию», и пусть помирают вьетнамцы — ведь это их война в конце концов, но важны экстренные меры, чтобы спасти американские жизни, чтобы немедля сократить американские потери. Нужна «деамериканизация» войны. Гробы в звездно-полосатой драпировке, транспортируемые самолетами и судами через Тихий океан для погребения на национальных кладбищах, — вот что больнее всего задевает американцев. Свежих могил все больше, и здесь, в Сан-Франциско, каждый день вскрывают землю на военном кладбище возле моста «Золотые ворота»...

Пятеро за столом продолжали свой разговор спокойно и даже небрежно, но для двух это было ристалищем, проверкой выдержки, зрелости, опытности — они бились за президентство в ядерно-ракетно-электронный век.

В нашей комнате разношерстная судейская коллегия корреспондентов выставляла очки, в общем-то деля их поровну. Оба сенатора физически привлекательны. Оба католики, с ирландскими предками. Свою заявку на Белый дом Кеннеди подкрепляет тремя годами деятельности в Национальном совете безопасности и на посту министра юстиции, Маккарти — двадцатью годами в конгрессе. Оба критикуют Линдона Джонсона и его вьетнамскую авантюру. Состязаются в этой критике, и Кеннеди доказывает, что он начал критиковать Джонсона раньше своего оппонента, а Маккарти, напротив, утверждает, что у Бобби рыльце в пушку, так как первые шаги во вьетнамское болото были сделаны при Джоне Кеннеди и не без участия Бобби, который, помнится, был тогда министром юстиции и ближайшим советником брата-президента. Однако оба парламентски вежливы. Оба, конечно, за гражданские права негров, но против мятежей, — за закон и порядок. Оба за продажу Израилю пятидесяти истребителей «фантом»: ведь избирателей-евреев несравненно больше, чем избирателей-арабов. Оба против того, чтобы Соединенные Штаты были «мировым полицейским» — хватит одного Вьетнама! — но, однако, за некую разумную верность Америки ее «глобальным обязательствам».

Кеннеди более цепок и расчетлив, но, в общем, оба — политические эквилибристы и сейчас на канате перед 25-миллионной аудиторией. Симпатизируют черным, но так, чтобы не отпугнуть белых, агитируют Смита, но так, чтобы Браун не разобиделся и чтобы Джонс не подумал, что его взглядами пренебрегли.

Великая загадка блещет в бесстрастных зрачках телевизионных камер: ни один из сенаторов не знает, сколько голосов он выиграл в этой дискуссии и сколько, не дай бог, проиграл. А джонсы, брауны и смиты на диванах своих гостиных, с субботними пивными банками в руках? А их жены и непослушные взрослые дети? Могут ли они, просидев час у телевизора, решить, кто лучше, сделать свой выбор, определить для себя победителя и побежденного?