Испытание - Николай Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пожилой мужчина, увидев испуганное лицо девушки, стал успокаивать ее:
– Вас интересует Брест? Не волнуйтесь, в Бресте, голубушка, все спокойно…
– Правда?.. Это правда?.. – глотая от волнения воздух, спросила Вера.
Когда подошла ее очередь и Вера протянула в окно свою телеграмму, ей показалось, что сердце ее остановилось: «Примут ли?..» Телеграмму приняли.
Вера перевела дыхание. «Значит, этот человек сказал правду!.. Не надо верить каждому слуху!..»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Телеграмма, посланная Верой, до родных не дошла. Отец в это время, как мы знаем, был уже в боях на брестском направлении, а мать, брат и бабушка переживали все то, что пришлось пережить жителям пограничной полосы.
В то страшное воскресенье Нина Николаевна собиралась, взяв Юру, поехать вместе с семьей Валентиновых в лес и накануне даже напекла пирожков. Но на заре она проснулась от сильного грохота. За дверью послышался испуганный голос матери:
– Боже мой, Нина, что это такое?
– Что это такое? – с дрожью в голосе повторила Нина Николаевна. Оглянулась на Юру. Он крепко спал в своей не по росту маленькой кроватке. Разрывы послышались снова, теперь уж где-то совсем близко.
Дверь спальни распахнулась. На пороге в одной рубашке стояла Аграфена Игнатьевна. Ее бледное лицо с широко раскрытыми глазами было полно ужаса. Она бросилась к Юре, посадила его еще сонного на постели и стала одевать.
– Юрочка, голубчик, вставай!.. Проснись, родненький… – просила она его.
Тревожные мысли кружились в голове Нины Николаевны. «Что же делать? Куда спрятаться? Что с Яковом, жив ли он?» Она провела ладонью по лицу, как бы отгоняя то страшное, что уже виделось ей. Хотела одеться, стала искать блузку и искала до тех пор, пока не поняла, что держит ее в руках.
– Да хранит его господь… – перекрестилась Аграфена Игнатьевна. Она думала о том же, что и дочь.
– Бабушка, чего ты крестишься? – протирая сонные глаза, спросил Юра. Ему показалось, что начались военные маневры, но по лицам матери и бабушки понял, что произошло что-то страшное.
– Почему стреляют? – спросил он.
– Бог их ведает почему… – сдерживая слезы, ответила Аграфена Игнатьевна и стала зашнуровывать внуку ботинки.
– Что я маленький, что ли? – отвел он ее руку.
Надевая на ходу жакет, Нина Николаевна заспешила к входным дверям.
– Я сбегаю к коменданту, – крикнула она. – Закройте квартиру и никого не пускайте.
Аграфена Игнатьевна бросилась вперед, опередила ее и преградила дорогу:
– Не ходи! Яков сейчас приедет и все расскажет… Не ходи!
Нина Николаевна прижалась губами к влажной от слез щеке матери, осторожно отстранила ее и скрылась за дверью. Аграфена Игнатьевна подалась за ней, хотела вернуть дочь, но вблизи снова что-то грохнуло, дом пошатнулся, со звоном посыпались стекла. Ниже этажом кто-то выбежал из квартиры и дробно простучал каблуками по лестнице; за дверями квартиры Валентиновых заплакали дети.
На площадку выскочил Юра.
– Бабушка! Мне страшно!.. Иди домой! – закричал он, ухватил ее за юбку и потащил обратно в квартиру.
Ждать, когда вернется дочь, было мучительно для Аграфены Игнатьевны, а тут еще Юра изводил ее. После каждого разрыва он высовывался из окна, и бабушке приходилось удерживать внука. Причитая, старуха ходила по квартире, прислушивалась к каждому шороху, к каждому стуку на лестнице…
Когда с улицы донесся шум подъехавшей машины, Юра опрометью бросился к дверям.
– Папа приехал! – закричал он.
Но кто-то прошагал по лестнице мимо их квартиры и постучал в соседнюю дверь. Женский голос из-за двери спросил: «Кто там?»
– Товарищ Валентинова, тревога! Вас вызывают в дивизию! – ответил стучавший.
Было слышно, как на лестничной площадке Валентинова успокаивала своих детей:
– Я скоро вернусь, мои родные… Отвезу вас в деревню к дедушке… Ну не плачьте, мои хорошие…
Приоткрыв дверь, Аграфена Игнатьевна увидела, как стройная, по-военному одетая женщина никак не может вырваться из рук обхвативших ее ребят.
Аграфена Игнатьевна вышла на площадку, за ней выскочил и Юра…
– Аграфена Игнатьевна, дорогая, помогите Шуре присмотреть за ребятами. Я, наверное, скоро вернусь… Вызывают по тревоге. – Валентинова не могла говорить спокойно: рыдание сдавило ей горло. – И отец, как на грех, в командировке!.. – Большие карие, полные слез глаза умоляюще смотрели на Аграфену Игнатьевну. – Нину Николаевну я тоже прошу…
– Хорошо, милая. Иди! Иди и не беспокойся, – утирая слезы полой кофточки, успокаивала ее Аграфена Игнатьевна и повела плачущих ребят в квартиру.
Но младшая Дуся вырвалась и плача побежала вниз по лестнице.
– Мама! Боюсь! Не уезжай, мама! – кричала она.
Шура догнала ее на нижней площадке, взяла за руку и прижала к себе. Стараясь вырваться, Дуся била няню ручонками. Аграфена Игнатьевна подхватила ее на руки. Девочка сперва судорожно всхлипывала, потом понемногу стала успокаиваться.
– Юрочка, иди домой, закройся, голубчик, никому не открывай и в окно не высовывайся!.. Я сейчас же приду, – говорила внуку Аграфена Игнатьевна.
Она прошла с ребятами в квартиру Валентиновых. А внизу, у выхода, Валентинова, крепко вцепившись в дверную ручку, настороженно прислушивалась к тому, что происходит наверху. Услышав, как хлопнула дверь и затих Дусин плач, она вытерла воспаленное лицо и вышла к машине. Но на улице не удержалась и взглянула в окно. Оттуда на нее смотрели умоляющие глаза детей. Снова больно сжалось сердце, она дернула дверцу, без сил опустилась на сиденье и махнула рукой шоферу:
– Поезжайте!
Едва машина отъехала, как оглушительный взрыв снова потряс весь дом. В квартире Железновых посыпались из рам стекла, в комнатах заходили двери, в кухне рухнула полка с посудой.
Схватившись за ручку входной двери, Юра еле удержался на ногах.
Из-за стены донеслись глухие стоны. Юру трясло, как в лихорадке. Он открыл двери и бросился через площадку в квартиру Валентиновых.
На полу в большой, залитой утренним солнцем комнате лежало безжизненное тело Шуры.
Сраженная осколком вражеского снаряда, она, падая, придавила собой Дусю. Дуся тихо стонала. Юра оцепенел. Не в силах сдвинуться с места, он стал искать глазами бабушку и Ваню. Из-под опрокинутых стульев по полу текла струйка крови. Дрожа всем телом, Юра отбросил стул. У пианино скорчившись сидел Ваня. Кровь текла из его виска. Юра истерически вскрикнул и попятился к выходу. Вдруг за кухонной дверью он услышал чье-то тяжелое, прерывистое дыхание. Юра толкнул дверь, но, ударившись обо что-то мягкое, она снова закрылась. Юра нажал на дверь и просунул голову в кухню.
– Бабушка! – крикнул он, выбежал из квартиры и, перепрыгивая через ступеньки, камнем слетел вниз по лестнице. Очутившись на улице, он закричал изо всех сил: – Помогите, помогите!
Но никто не обращал на него внимания. У каждого в этот час было свое горе. Вот из горящего дома с воплем выскочила полураздетая женщина с ребенком на руках. У фонарного столба, на тротуаре, корчился мужчина – ему разворотило живот. Плачущие дети и женщины ползали по мостовой. Одна из них, рыдая, дрожащими руками застегивала на убитом пиджак. Юре показалось, что мертвый выпученными глазами смотрит на него.
Но в сумятице были люди, мобилизованные горкомом партии, которые спешили на помощь тем, кто в ней нуждался. Не думая о своей жизни, они самоотверженно бросались в огонь и на руках выносили обожженных детей, подбирали убитых и раненых, относили их в больницу, в госпиталь, в клубы и школы, отправляли на восток поезда с эвакуированными… Их было немного, этих людей, по сравнению с теми, кому надо было помочь.
Один из них прикрыл Юру своим телом, когда в воздухе послышался свист бомб. Бомба разорвалась невдалеке, высоко, словно обыкновенную палку, подбросив фонарный столб.
Юра вцепился в своего спасителя.
– Помогите! – умолял он его и теребил за противогаз. – Помогите! Все ранены!.. Бабушка тоже ранена!..
– Что ты такое говоришь? – с тревогой переспросил человек с противогазом. Он крикнул другому:
– Я скоро вернусь, а ты, Сеня, разгружай улицу! Направляй всех в сторону Гайновки, на Волковыск. А женщин с детьми – на вокзал! – И побежал вместе с Юрой.
По пути он остановил грузовую машину. В кабине сидела женщина-врач, он позвал ее и шофера с собой. Юра знал ее: когда кто-нибудь в семье болел, она приходила к ним из поликлиники.
Они вчетвером вошли в квартиру.
Из комнаты доносился тихий Дусин плач. Юра готов был снова заплакать, но, стыдясь взрослых, стиснул зубы и сильно сжал кулаки.
Вдруг кухонная дверь скрипнула, и на пороге появилась Аграфена Игнатьевна. Она была не похожа на себя – бледная, без единой кровинки в лице, сгорбленная старуха, с растрепавшимися седыми космами. Левая рука безжизненно висела вдоль тела. Кофта от плеча была залита кровью. Опираясь на половую щетку, женщина еле-еле передвигала ноги. Увидев Юру, протянула к нему здоровую руку, хриплым голосом позвала:
