Дитя лагуны - Сонда Тальбот

— Нравится? — поинтересовался Эрик, когда Мик вылезла из лодки.

— Еще бы! Здесь еще тише, чем в лагуне, хотя я думала, что тише не бывает…

— Все верно, — согласился Эрик. — Ведь здесь почти никого нет. Даже туристы не приплывают на этот моту. Наверное, за это я и люблю его так сильно. Но это еще не все его прелести. Пойдем, я покажу тебе кое-что, что тебе понравится.

Он протянул ей руку, и Мик доверчиво вложила в нее свою узкую ладонь. Рука Эрика была теплой и мягкой. Мик даже не чувствовала смущения, хотя уже не помнила, когда последний раз держала за руку мужчину, а тем более едва знакомого. У нее появилось чувство, будто они у этого острова — первые. Как Адам и Ева в раю. И это чувство наполнило ее неожиданной радостью и волнением, от которых хотелось петь и танцевать. Ее настроение передалось Эрику. Он шел, чуть обгоняя ее, бодрой походкой и болтал всякие глупости об островитянах с Бора-Бора. Мик с интересом слушала его — ей нравились рассказы об этих забавных и одновременно таких загадочных людях…

Вскоре Эрик привел ее к тому месту, которое так хотел ей показать.

Между изумрудными зарослями кустарника затаилось небольшое каменное возвышение, с которого тонкой серебряной струйкой стекал ручей. Этот маленький водопад напомнил Мик миниатюрные каменные водопады, которые продавались в эштонских магазинчиках. Этот, конечно, был больше и красивее, но Мик пришло в голову, что она хотела бы иметь у себя дома его уменьшенную копию. Может, ей стоит попросить об этом Эрика? Он наверняка сможет сделать нечто подобное…

— Какая красота! — восхитилась Мик. — Знаешь, мне бы хотелось, чтобы такой стоял у меня дома?

— Такой большой? — изумился Эрик.

— Нет, конечно же, маленький. Может быть, размером с… — Мик на секунду задумалась. — Ну, например, с сундук, который стоит в твоей библиотеке.

Эрик просветлел. Мик не ошиблась — ему было бы очень приятно сделать что-то для этой девушки.

— Я могу слепить его из глины. Правда, нужно что-то придумать с водой… Но, не волнуйся, я непременно это сделаю. Жаль только, к этому времени ты уедешь отсюда. Хотя ты можешь оставить мне свой адрес.

— Эштон, Мэй-стрит, пятьдесят, — не задумываясь, выпалила Мик. Она дала ответ столь поспешно, что ей стало неловко. Вдруг он подумает, что она пытается навязаться ему…

Но Эрик ничего не подумал. Он только улыбнулся:

— Будет здорово, если ты запишешь его на бумаге. У меня скверная память на числа.

— Хорошо. — Мик снова повернулась к водопаду, чтобы скрыть от Эрика взгляд, полный смущения.

— Но красота — не единственное достоинство этого водопада, — сообщил Эрик и увлек Мик за собой. — Надеюсь, ты не боишься промочить ноги? — ехидно поинтересовался он.

И когда этот парень перестанет над ней подшучивать?

— Нет, — обиженно ответила Мик. И вновь ее рот превратился в маленькое сердечко.

Они поднялись по камням, и пред ними открылась небольшая ниша, усеянная рисунками и загадочными письменами.

— Узнаешь? — прищурился Эрик.

Очевидно, он решил проверить ее наблюдательность. Конечно, Мик сразу же узнала эти рисунки: на них были изображены танцующие человечки точь-в-точь как те, что она видела в его доме, на стульях и на печи.

— Еще бы, — улыбнулась Мик. — Эти же рисунки я видела в твоем доме. Кстати, они что-то символизируют?

— Я не знаю, что означают эти письмена… А что касается изображения… Видишь вон ту прямоугольную фигурку между человечками? — Мик кивнула. Действительно, раньше она не обратила внимания на эту деталь. — Это — печь.

— Печь? — удивленно переспросила Мик. — Что за печь?

— Извини за неприятную подробность, — усмехнулся Эрик. — В этой печи готовили людей.

— Фу, какая гадость! — воскликнула Мик и замахала руками так, будто на нее набросилась толпа голодных каннибалов. — Ну это надо же! И зачем им понадобилось вокруг нее плясать?

— Ритуал. Часто съедение человека предварялось ритуалом плясок и песен. Так чествовали павшего в неравной борьбе.

— Думаю, ему от этого было не легче.

— Согласен. Когда-то полинезийцы были такими. И с этим приходится считаться. По их мнению, начало людоедству положил бог Тане, который сбежал на землю от бога Неба Атеа. Он так проголодался, что ему пришлось съесть одного из своих предков. А если боги не гнушались такой пищей, то смертному… сам бог велел.

— Какое кощунство! — искренне возмутилась Мик. — Ты привел меня сюда, чтобы я полюбовалась настенной росписью людоедов?!

— Нет, — усмехнулся Эрик. — Чтобы ты имела представление о традициях древних полинезийцев. И вообще, почему люди такие ханжи? Они не гнушаются мясом животных, безжалостно истребляют акул, но искренне возмущаются традициями, которые уже давным-давно изжили себя…

— Ну знаешь… Так можно оправдать все, что угодно.

— А я и не оправдываю. Я просто констатирую факт.

— А заодно изображаешь людоедский ритуал на домашней утвари? — скептически поинтересовалась Мик.

— Может, это покажется странным, — Эрик сделал вид, что не обращает внимания на скептический тон Мик, — но я сделал эти рисунки в своем доме для того, чтобы они служили мне напоминанием о том, что всякая тварь — будь то человек или животное — имеет право жить…

Мик пристыженно молчала. Она раскритиковала Эрика по всем статьям, а он оказался терпимее и мудрее нее. Пусть то, что он говорил и делал, действительно выглядело немного странным, но все же… Все же Эрик Торланд был гораздо умнее и человечнее тех мужчин, с которыми Мик была знакома.

Им были чужды подобные размышления. Все они жили сегодняшним днем и думали только о себе, не обращая внимания на нужды других людей. Даже близких, таких, как Мик…

Впрочем, теперь Мик вовсе не была уверена в том, что кто-то из них был ей по-настоящему близок. Скорее, они пользовались ею, как красивой игрушкой, которую можно забросить на пыльную полку, когда она надоест. Все ее романы сводились к одному: мужчины завоевывали ее, а потом бросали. А она… Она цеплялась за них до последнего, боясь остаться одинокой и брошенной. И все же оставалась…

Но кто, кроме нее самой, был виноват в ее одиночестве? Увы, Мик, даже сознавая это, не могла вести себя по-другому. Как будто ее первый — и самый неудачный — опыт сделал из нее рабыню. Рабыню мужских прихотей… И только с Эриком впервые она почувствовала себя на равных. Может, потому что не была влюблена в него? Оттого, что не ждала от этого мужчины ничего, кроме дружбы?

Но Мик лгала бы самой себе, если бы тешила себя иллюзией, что в ее чувствах к Эрику нет ничего, кроме дружеской симпатии. Иногда, когда она смотрела на него или чувствовала на себе его пристальный взгляд, ее пронизывал трепет, от которого все ее тело покрывалось мурашками. Она хотела его. Да-да, хотела… И хотела так сильно, как не хотела ни одного мужчину из тех, что у нее были. Но при всех этих вспышках страсти Мик умудрялась сдерживать себя и общаться с Эриком, абстрагируясь от этих эмоций.