Менделеев-рок - Андрей Кузечкин

Минут через двадцать я растянулся на диване, а Присцилла устроилась на моем плече.

– Да, Плакса, это было что-то с чем-то! У меня такого еще ни с кем не было…

– Какого?

– Оригинального. И дикого.

Вот вреднючка! Я же знаю, что ты не это имела в виду!

– А я надеялся, ты скажешь: «Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой». – Моя рука скользила по ее влажному животику.

– Скажу когда-нибудь. Ты больше никаких интересных штучек не знаешь?

– Много чего знаю. Вот попадешься мне после концерта – живой не уйдешь! Ты, кстати, как себя чувствуешь перед концертом? Ты же раньше нигде не выступала?

– Ну почему… Я же музыкалку закончила! Играла на всяких конкурсах: районных, областных…

– Ты же понимаешь, что в «Звезде» соберется совсем другая публика!

– А меня не колышет. Я с тобой – хоть куда!

– Милая моя…

Наши губы сомкнулись.

14 [третичный период развития болезни]

– Плакса, посмотри на это!

Я выглянул в зрительный зал, чуть-чуть подвинув занавес.

Мы настояли, чтобы из зала на время концерта вынесли половину сидений, дабы публика могла отрываться, как ей больше нравится. Сейчас освободившееся пространство было заполнено народом: футболки и балахоны с рок-символикой, ошейники, цепи, аляповато раскрашенные лица, сумасшедшие прически. Сизые облачка сигаретного дыма. И почти никого старше семнадцати – те, кто был повзрослее, заняли сидячие места, но их набралось всего человек двадцать.

– Откуда в Химике взялось столько неформалов? – удивился я.

– Они всегда были, просто не показывались, – ответила Аня.

– На наших прежних концертах я столько не видал!

– Да тут не только из Химика народ, а со всего района, – неторопливо прошипел Криттер. Он находился здесь, за занавесом, вместе с «Аденомой» на правах самого преданного фаната. – Я всех приволок, кого смог. Всех обзвонил.

– Долго уговаривал?

– Про вас такие легенды ходят, что и уговаривать ни фига не пришлось.

Я посмотрел на часы.

– Так, бойцы, время. Все – вон со сцены. Свет!

Зал «Звезды» имеет одну особенность: свет в нем гаснет не одним махом, а медленно и таинственно, как в кинотеатре. По мере того как меркли лампы, в зале делалось все тише. Кромешная тишина наступила вместе с кромешной темнотой.

– Занавес!

Занавес разъехался в стороны. Вспыхнул мутно-красный свет, осветив пустую сцену. В центре торчал микрофон на стойке, справа и слева от него на равном расстоянии лежали гитара и бас-гитара, позади стояла ударная установка. Ближе к левому краю, выбиваясь из общей симметрии, боком к зрителям стоял органчик, а рядом – второй микрофон.

– Энни, твой выход.

Как только Аня появилась на сцене, зал взревел. Она действительно выглядела круто, как и все мы, впрочем.

За два дня до концерта я перерыл дэковскую костюмерную и кое-что отыскал: десятка два комплектов пронзительно-черной униформы, которая на парадах в честь Девятого мая и на исторических спектаклях местной театральной студии символизировала фашистские мундиры, хотя, признаться, не имела с ними по дизайну ничего общего. Скорее это была униформа приспешников суперзлодея из какого-то старого фильма о Джеймсе Бонде. Мы выбрали себе по мундирчику – все, кроме Присциллы. Для моей плюшки не нашлось подходящего. Ей пришлось обойтись собственными драными черными джинсами и черной футболкой. Для создания брутального сценического имиджа оставалось поставить на голове шухер с помощью воды с сахаром – получилась банда придурков из японского мультика.

Аня заняла место за установкой и застучала медленный ритм. Веско выделялась бас-бочка, подзвученная микрофоном, – она стучала, как огромное сердце. По драпировке позади Ани поползли россыпи ярко-оранжевых и желтых квадратов, треугольников, ромбов.

– Фома – пошел! Хорек – пошел!

Гитарист и бас-гитарист вышли с разных сторон, подняли инструменты и вступили одновременно.

– Давай, милая! – Я хотел наградить Присциллу на счастье долгим поцелуем, но получился короткий: моя ненаглядная вырвалась и устремилась на сцену. Вскоре заквакал органчик.

Внезапно Аня засандалила короткое соло на ударных, разогнав ритм в несколько раз, и, как только она вмазала по тарелкам, на сцену вылетел фронтмен – помешанный на собственной персоне вахлак Плакса.

Я сорвал микрофон со стойки, завопил: «Ну что, скучали по мне?» И запел «Последний день». Даже сквозь грохот барабанов и мощный гитарный рифф я слышал, как взвыл народ в зале, – песню помнили. Силуэты, различимые в полутьме, пришли в движение, запрыгали, заметались. Я быстро разошелся и на середине песни уже скакал по сцене, как обкуренная жаба. К моим ботинкам будто приделали пружины. Хорек и Фома синхронно двигались всем телом – со стороны это выглядело так, будто они то ли быстро отбивали поклоны, то ли забивали лбами гвозди.

Номер первый концертной программы пронесся за две минуты.

– Спасибо, Нефтехимик! – закричал я.

Зал завывал. Не дав ему опомниться, мы сыграли еще три депрессивно-агрессивных зубодробилки – все три сочинили за неделю до концерта. Я успел потерять крышу и отрывался так, что последнюю из них пел уже на последнем издыхании. Едва она закончилась, набрал воздуха в легкие, чтобы произнести единственную фразу:

– Следующую песню споет наша несравненная Присцилла!

Присцилле впервые в жизни предстояло петь на сцене, а она совсем и не волновалась. Песня называлась «Разноцветные шары», из нашего старого репертуара, только раньше пел ее Смурф.

Люди – разноцветные шары.Люди – колобки с большими ртами.По ступенькам прыгают они,Катятся они по тротуарам.

Движутся толпою кругляши,Несмотря на снег и непогоду.В детский сад несутся малыши.Катятся большие на работу.

В поисках какой-нибудь едыМыкаются шарики-студенты.Митингуют красные шары:Требуют отставки президента.

Много и зеленых колобков,Мать-природа ими не забыта.Синий шарик следом за дружкомКатится по улице немытой.

Жадные цветные колобкиШарят беспробудно по округе,Все глотая на своем пути,А когда придется – и друг друга…

После «Шаров» мы засадили еще три энергичных номера собственного сочинения и нашу перепевку старой песни «Музыка нас связала» группы «Мираж». («Всем уговорам твержу я в ответ: нас не разлучат, нет!» – вопил я, прижимая к себе Присциллу.) После этого был наш дуэт с моей принцессой под названием «Только о хорошем», а в завершение мы отыграли суперхит всех времен «Менделеев-рок». Те, кто близко знаком со мной, знают, что название – прежде всего посвящение мне, такому замечательному, а уж потом моему знаменитому однофамильцу и его таблице.

– Спасибо! Спасибо! – Я уже настолько охрип, что не слышал себя даже в микрофон.

Зал долго и тяжко рожал. Минуты две после финальных аккордов стоял бессвязный гул, который затем оформился в скандирование: «А-де-но-ма! А-де-но-ма!». Зажегся свет, и я спрыгнул со сцены в зал. Меня тут же обступили со всех сторон, жали обе руки, хлопали по плечам и спине.

– Реально! Молодцы!!!

Какая-то долговязая девчонка с «ирокезом» по-собачьи лизнула меня в нос. Кажется, пару лет назад я именно с ней развлекался после одного концерта. По-моему, прозвище у нее было Крошка Мэй. Случай тот пронесся у меня в памяти с быстротой локомотива…

…Тогдашний мэр Нефтехимика Харлампиев – энергичный мужик, из предпринимателей – надумал устроить на 29 июня полноценный День молодежи. В те времена ни одно публичное мероприятие не обходилось без «Аденомы» в ее классическом составе. Мы выступали «на разогреве» в качестве даже не первого блюда, а скорее салата. Основными номерами должны были стать заезжие гастролеры. Харлампиев шиканул с купеческим размахом и пригласил каких-никаких, а «звезд», которые – страшно выговорить – даже в клипах снимаются! А именно: бойз-бэнд «Малыши из коробки», а также певичку со звучным именем Вайнона. Кто-нибудь вообще помнит, кто это такие? В некоторых музыкальных ларьках имеются полки с табличкой «распродажа», кто желает – может найти там попсовые сборники двухлетней выдержки, приобрести за треть цены и ознакомиться.

На афишах написали: «Выступают победители хит-парада „Муз-ТВ“»! Даже не соврали. «Малыши из коробки» как-то раз мелькнули в горячей двадцатке этого телеканала, месте на восемнадцатом, с клипом «Горячее лето». Так что гигантское скопление народа нашему концерту было обеспечено. Сцену возвели на площади Трудовой, возле Дома связи, напротив здания администрации.

Мероприятие стартовало в двенадцать дня. Как только «Аденома» выползла на сцену и принялась настраиваться, я заметил, что черным клином – поближе к сцене – сквозь толпу пробиваются панки-малолетки во главе с Криттером. Их было человек двадцать. Крошку Мэй я заметил сразу: эту длинноногую цаплю в футболке и шортах, в ошейнике и загробном мэйкапе трудно было не заметить.