Менделеев-рок - Андрей Кузечкин

Мероприятие стартовало в двенадцать дня. Как только «Аденома» выползла на сцену и принялась настраиваться, я заметил, что черным клином – поближе к сцене – сквозь толпу пробиваются панки-малолетки во главе с Криттером. Их было человек двадцать. Крошку Мэй я заметил сразу: эту длинноногую цаплю в футболке и шортах, в ошейнике и загробном мэйкапе трудно было не заметить.

Как только мы заиграли первую песню (всего их было шесть), панки устроили свалку, точнее, принялись прыгать друг на друга, стараясь посильнее толкнуть плечом. Одни называют это «слэм», другие – «пого». Суть не в этом, а в том, что вскоре к дебоширам пробились менты и усмирили дубинками. Одну Мэй усмирять не пришлось: весь концерт она спокойно простояла у самого края сцены, рассматривая меня.

Жара была такая, что мозги вскипали. Мы поставили в теньке несколько бутылей с холодной минералкой и после каждой песни обливались ею. Со сцены можно было рассмотреть любого зрителя, в большинстве своем это были девчушки-подростки, на которых не было почти ничего; а может, этих девчушек было не так уж и много, просто я никого не замечал, кроме них? Как бы то ни было, думал я лишь об одном.

Девственником я уже не был, но опыта соблазнения прекрасных дам, увы, не имел. Самое время было приступать. Для начала я выбрал чего попроще. Пока выступала «Аденома», посматривал в сторону Мэй, подмигивал, а в промежутках между песнями, когда можно было освободить руки от гитары, посылал воздушные поцелуи. После концерта она стала моей в подъезде раскаленного от жары бетонного дома. Я заманил мою цапельку в полутемное пространство под лестницей. (Неизвестные доброжелатели оставили там деревянный табурет.) Она успела прожужжать мне все уши своими восторгами, прежде чем я зажал ей рот. Долго и нежно я целовал в губы этот черный цветок, потом уселся на табурет, расстегнул брюки, а она оседлала меня, скинув шорты вместе с трусами. Здесь вышла некоторая заминка: Мэй долго не могла разобраться, куда деть свои безразмерно длинные ходули, пришлось передвинуть табурет.

Я гладил худые ножки громко сопевшей Мэй и покусывал ее за шею. После того как все закончилось, Мэй, с размазанной по лицу черной помадой, соскочила с меня, вышла из-под лестницы, позабыв надеть исподнее, прислонилась к залитой жарким солнцем стене и, кажется, заплакала. Я решил, что с нее хватит (хорошего помаленьку!), улизнул от этой «Мисс Панк-рок» и присоединился к товарищам по ансамблю, которые пировали дома у Илюхи, нашего клавишника. Мой рассказ о содеянном коллеги встретили хохотом и аплодисментами, а громче всех хохотал, конечно же, я – без малейшего зазрения совести…

…Возможно, это вовсе не Крошка Мэй. Рассмотреть ее я не успел: лица вокруг то и дело сменялись, многие из них я помнил со времен выступлений прежней «Аденомы».

Растолкав толпу, передо мной появился Валерка:

– Вот это шоу! Ай да Ромка!

– Ромка-а-а! – проблеяли мне в ухо – Тошнот, больше некому!

– Плакса! Отпад! – крикнул Будда (Будда?!) и протянул мне руку, не гнущуюся после перелома.

По щекам моим бежали слезы, до того мне было хорошо.

Из ДК «Звезда» в темный вечер поздней осени мы вывалились одной большой толпой: пятеро музыкантов и армия рок-фанатов. И тут же все как один замерли.

Напротив ДК вдоль бетонного забора стояли «доктора». Одинаковые пацаны в идентичных прикидах: красные кепки или пустые головы, белые с красным спортивные куртки и штаны. Никто не двигался, они напоминали длинный ряд статуй-убийц, охранявших вход в заброшенный древний храм. По случаю концерта «доктора» собрали все силы, чтобы одним ударом уничтожить всех, кто смеет одеваться, вести себя, разговаривать, думать не так, как они.

Наша толпа быстро стиснула ряды. Я, стоявший в самом центре, невольно оказался лидером. Справа и слева от меня встали Аня и Хорек. Присцилла спряталась за мою спину.

Аня медленно вытянула из кармана руку с кастетом, черты ее лица заострились, особенно подбородок: он, как клинок, готов был вонзиться в человеческую плоть. Отчего все-таки она так изменилась за два с половиной года? Стала – ну чистый Терминатор!

Криттер выволок из-под куртки какую-то трубу. Хорек полез в карман, я схватил его за руку: я-то знал, за чем он полез, и понимал, что оружие не пригодится. «Докторов» навскидку было человек семьдесят, нас же, боеспособных единиц без учета женщин и детей, не меньше ста пятидесяти.

Поэтому я первым шагнул в сторону наших врагов. Те, кто были позади меня, повторили этот шаг. Еще шаг, потом еще один. Как только мы преодолели половину расстояния до бетонного забора, «доктора» медленно, будто нехотя, подались назад. Они явно разочаровались, сообразив, что вместо развлечения им предстоит полноценное побоище с двукратным перевесом сил на стороне противника. Действо творилось в полной тишине. Мы не спеша подступали, «доктора» не спеша пятились, потом вдруг повернулись и ушли прочь по-английски. Вся бригада в полном составе свернула куда-то в проулок и через секунду исчезла. Перед нами была совершенно пустая, мутно освещенная улица.

Тут-то тишине и настал конец: всех нас перекорежило от смеха. Восторженно визжали девчонки, богатырски хохотал Фома, трясся, не открывая рта, Валерка, фыркала Присцилла, дребезжал, как будильник, Тошнот. Аня прыгнула мне на шею и сочно чмокнула в щеку – клянусь, впервые в жизни! Потом уступила место моей ненаглядной Присцилле. Хорек шагнул было к Ане, на что-то надеясь, та молча показала ему кастет. Тогда басист по своему идиотскому обыкновению врезал мне в плечо (за сегодняшний вечер я уже столько раз получил этот знак внимания от разных людей, что плечи ныли) и крикнул:

– Плакса, мы их сделали! Мы победили!

Вы не поверите: мне нечего было ему возразить.

15 [кризис]

Утро следующего дня мы с Присциллой встретили в ее домике.

Я проснулся раньше Присциллы и, лежа в четырех узких стенах, обдумывал внезапно возникшую идею – сюжет для клипа на лирическую песенку о любви. Действие происходит в маленьком домике вроде этого. Присцилла пьет чай, я захожу к ней в гости с букетом цветов. Мы сидим за столом, болтаем, смеемся, я пою ей под гитару ту самую песню, на которую клип. Потом она целует меня на прощание в щеку, я откланиваюсь и ухожу прочь. Последние кадры клипа: я выхожу из домика, камера поднимается все выше, пока с высоты птичьего полета зритель не видит весь город, точнее то, что от него осталось. Кроме нашего маленького домика нет ни одного целого здания: руины, руины, а в центре города – глубокая воронка.

Присцилла потянулась, как кошка. Она жмурилась с вымученной улыбкой от ушка до ушка.

– Доброе утро, кисонька!

– Доброе… – зевнула Присцилла.

– У меня все болит, милая, – пожаловался я. – Особенно спина. Ты так скребла меня ногтями…

– У меня тоже все болит, – ответила Присцилла. – Мучитель! – Она притворно всхлипнула.

– Какие-то претензии?

Со знакомой трогательной улыбкой моя красавица отрицательно помотала головой.

– Знаю по себе, выступление на публике сносит башню напрочь. Снесло у нас обоих, – проговорил я.

– Ты был просто на высоте на сцене!

– Поправка: мы были на высоте.

Коктейль из грандиозного концерта и умопомрачительного секса с девушкой, по-настоящему любимой, – такого у меня не было никогда… И не могло быть, пока я был с Кристиной. Честно говоря, у Кристины фигура гораздо лучше; у моей принцессы тело рыхловато, с отчетливыми складками жирка, и возможно, именно поэтому Присцилла возбуждала меня гораздо сильнее. В этом и была ее изюминка.

– Тебе хорошо со мной? – спросил я.

Присцилла кивнула.

– Хочешь, чтобы всегда было так?

– Всегда?

– Всегда, моя милая. Давай всегда будем вместе!

Словно тень пробежала по лицу Присциллы, оно слегка потускнело.

Я понял, что сказал что-то не то, и поспешил добавить:

– Думаешь, я тебя обманываю? Ошибаешься. Ты очень мне нужна. Что я должен сделать, чтобы ты поверила?

Неужели заговорит о законном браке? Впрочем, почему бы и нет, можно и такой вариант рассмотреть… Все равно это произойдет не раньше, чем я с учебой разделаюсь. То есть года два у меня еще есть!

– Понимаешь, Рома… Мне от тебя ничего не нужно.

– Ничего, кроме меня самого?

– Нет, вообще ничего. Я не хочу, чтобы ты думал, будто мы с тобой друг другу что-то должны. И не хочу, чтобы ты ко мне привык.

Хорошенькое дело! Я было встрепенулся, но тут же подумал: вдруг она меня проверяет, вдруг хочет услышать то, чего я раньше еще не говорил?

– Знаешь, Присцилла, ты для меня особенная, и я к тебе отношусь по-особенному.

Она оторвала от своего тела мои ладони, ползавшие по нему, как тарантулы, и воскликнула довольно громко и резко:

– Ты ведь меня даже толком не знаешь!

– Того, что знаю, вполне достаточно.

– А с другими девушками у тебя было не так?

– Абсолютно не так. Поверь!

– А что во мне такого особенного? – В ее голосе зазвучал сарказм.