Охота на волков - Андрей Щупов

— Когда же он все успевает?

— Вот и я о том же. Если успевает, то уже далеко не дурак. Плюс содержит кодлан кобельков вроде нас. По моим прикидкам — десятка три, не меньше. И всех надо озадачить, воодушевить…

Леонид оглянулся. В конце аллеи целовалась парочка. Звуки долетали даже сюда. Он и она старались на совесть.

— Чепуха все это! — Леонид поморщился. — Они же всего-навсего подростки. Что они могут?

— Не скажи! Что они могут, ни ты, ни я не знаем. Олежа любит пускать пыль в глаза. Говорит одно, а на деле… — Сергей многозначительно повел бровью.

Глядя на него, Леонид вспомнил, как, смущаясь и горячась, Олег рассказывал о поимке мужичонки, рубившего по ночам елки у исполкома. Кто-то портил светофоры на одном из перекрестков, — изловили и этих. Сейчас вдруг подумалось: а если Максимов прав и ничего не было? То есть было, но что-то совсем другое? Бывают ли малолетние артисты с таким даром? Наверное, бывают, но ведь не слепой же он! И беседовал с Олегом не через ширму какую-нибудь!

— Слушай, Лень, а пошли ко мне, — предложил неожиданно Максимов. — Посидим за пузыриком, в затылках почешем. Я сейчас как раз один. Подружки в отгуле. Припозднишься, останешься ночевать. А о чем потолковать, мы с тобой найдем.

Вероятно, что-то симпатичное в железнозубом Максимове все же присутствовало. Апатично кивнув, Леонид согласился.

Раз выскочив, пробка никак не хотела заходить обратно. Сначала ее вдавливал Сергей, потом пришла очередь потрудиться Лене Логинову. В конце концов пробку с руганью выбросили в форточку.

— Ништяк, не выдохнется, — Сергей покачал головой, — Не дадим!

— А на зоне пили? — поинтересовался Леонид.

— Смотря кто. Актив и ворье — так те постоянно бухали. Иной раз и шестерне доставалось. А в общем… — Сергей жилистыми сильными пальцами обхватил горлышко бутылки, мстительно сдавил. — Паскудство это все по большому счету! Ох, и ненавидел я тогда мир! Вольных, сидевших, охрану. Дал бы кто в руки автомат, так бы и пошел всех причесывать. В первую очередь — бугров-активистов, потом воспитателей, попкарей! — он разжал пальцы, потянувшись к дремлющему возле стола псу, потрепал косматую шерсть.

— Шустрым я был. сразу решил себя поставить. Наколку сработал в первые же дни, паре гнид по сусалам смазал. Чувствовал, присматриваются ко мне, — вот и старался. Считал, что зарабатываю авторитет. Хрен там! Первый месяц действительно не трогали, а потом выдали. Сначала трое в подсобке воспитали поленьями, затем посылку свистнули. А жаловаться западло! — Сергей скрежетнул металлическими зубами. — Там вообще многое западло. Считай, весь воровской кодекс на том и держится. Двойки получать западло, с опущенными разговаривать — то же самое. Работать — работай, как папа Карло, но если ты вор, то опять же западло. Пацаны за двоих вкалывают — за себя и за паскуду какую-нибудь мордастую, а тем, понимаешь, западло. Я тоже был с червоточиной, а вот поверишь ли, эту ишачью систему сразу возненавидел. Как ушла вторая посылка, прибил одного чухонца. Спрашиваю, кто? Называют авторитета из старожилов, не вора, но что-то около того. Ищу. Нахожу на толчке. Кряхтит, всю пацанву из туалета повыгонял, чтоб, значит, одному по полной программе кайф ловить. Вот и словил, сука! Приближаюсь и пыром башмака в грудь. Он шипит, пробует заорать, а я его бью и бью. И не по роже, заметь! Опыт уже появился. Это я поначалу чистым фраерком был. Кликуху себе придумал сам, чтоб не назвали каким-нибудь дерьмом. Ладно, хоть догадался не переигрывать. Колонули бы меня, как гнилой орех! А так — больше глядел и запоминал. Когда били кого-то, давил усмешку — вроде так и надо. Словом отдуплил этого засранца по высшему классу. Он у меня и вздохнуть не мог, не то что позвать на помощь. А меня трясет! За такое там хуже, чем убивают. На вора руку поднять! Он хоть не вор был, а тоже из козырных. В общем сунул я его рожей в очко, заставил дерьмо хавать. Заминировал гада. А после вразумил, будет вести себя тихо, никому ничего не вякну. При первой же подляне заложу, что он опущенный. Ничего, проникся, хоть и чумной был. Понял, что не шучу, — Сергей зевнул. — Сперва запрет кинули на посылки, потом и бить стали реже.

— Но все-таки били?

— А как без этого? Зона на то и зона. Всех метелят. Это, может быть, раньше какие-то законы соблюдались, а сейчас кругом беспредел. Баклан на баклане. Так карьеру и делают — кулаком. Кого можно, бьют, кого нельзя, тому помогают бить. А главный кум только пузо почесывает. Ему, сволочуге такой, прямая выгода. В зоне порядок, план выполняется. Чуть что не так, шепнет пару ласковых кому из воров или рогов постарше, и начинается житуха. Охрана деликатно отворачивается, порядок наводится в считанные минуты.

Леонид вне очереди придвинул стакан, налил мутножелтого коньяка. Гнусно было от историй Сергея. Гнусно от спокойствия, с которым делился он своим прошлым. Сам бы Леонид так не сумел. Его бы выворачивало наизнанку. И там, и здесь. Там — от действительности, здесь — от воспоминаний.

Максимов ухмыльнулся.

— Как-то приятеля встретил. Однокашника. Он в стройбате отпахал-отмаялся. Само собой, кирнули малость. Сидели и сравнивали его армию с моей зоной, и выходило, что один к одному. Там деды с сержантами, здесь бакланье с рогами. Комполка — тот же кум. Хочет, погонит дачу себе строить, а захочет, — картошку сажать.

Они сдвинули стаканы. Петр, лежащий на полу, настороженно поднял голову. Взор его одновременно любопытствовал и предостерегал: «Пить — пейте, да не забывайтесь. Опасность — вот она рядом, ходит кругами. Только глухой не услышит…» Глядя на пса, Леонид окончательно решил, что про свои неурядицы рассказывать не будет. Да и что ему было рассказывать? Про балкон, с которого на его глазах сорвалась фигурка самоубийцы? Про человека, которого ударили по голове палкой, в то время, как юный второклашка Леня, стиснув зубки и обморочно бледнея, смотрел и смотрел на истекающего кровью мужчину?… Подобных страничек в его биографии накопилось немало. Мерзостный пухлый гербарий. Не стоило ворошить прошлого, Про себя он твердо знал, что легче ему не станет.

— Жизнь, Леня, это семнадцать мгновений весны, — продолжал философски изрекать Сергей. — А меж ними — сплошное хождение по мукам.

Лицо его от коньяка разгорелось. Без тени смущения он стянул с себя футболку, оголившись по пояс.

— Температура, — пояснил он. — Жарко, и ничего с этим не могу поделать. Летом до трусов раздеваюсь, а то и вовсе нагишом бегаю. Давно бы радиатор весь к черту выкинул, да подружки ропщут.

Был Серега мускулист и поджар. Правое плечо украшала синюшная наколка: змея, обвившая гибким телом старинный меч. Леонида неожиданно посетило ощущение, что знает он Серегу Максимова уже давным-давно. И к голосу этому привык, и даже к увиденной впервые наколке.

— А Олежа, Лень, себя еще покажет, помяни мое слово. Ты у него гранату часом не видел?

— Какую гранату?

— Настоящую. С колечком. Мне Мишка шепнул, его ординарец. И тоже петрушка забавная! Мишке он вроде как гранату ненароком показал, Симке финку десантную, мне — «Вальтер».

— Может, игрушки?

— Да нет, шпалер я сам в руках держал, обойму выщелкивал.

— Неплохо! Откуда же он их взял?

— Попробуй спроси у него. Не удивлюсь, если он отколет очередной номер. Побежит искать «Вальтер», а вернется с «АКСУ», — Сергей рассмеялся. — Сказка — ложь, да в ней намек… Помнишь про такое?

— Помню, — Леонид подумал о бумажке с реквизитами Клеста и отшвырнул пакостную мысль подальше. Жадно глотнул коньяка.

— Свойский ты парень, Серега. Завидую таким. С людьми, наверное, сходишься быстро.

— Не знаю, как там с людьми, а с бабами — это точно, — Сергей блеснул нержавеющей улыбкой.

— Даже дерутся из-за меня. Я их вот так держу, а все равно вырываются и всю очередь норовят поломать.

— Так сколько же их у тебя?

— Хватает, Лень… По идее не надо бы столько нормальному человеку.

— Тогда зачем заводишь дружбу? Держись от них подальше!

— Легко сказать! Я все ж таки мужик! А тут, как весна, так они все в мини начинают обряжаться. Что откуда берется? Зимой были серенькие, зачуханные, а весной — бац! — и расцветают. Месяцок я бы еще продержался, но ведь так все лето голимое! Мелькают и мелькают перед глазами. Вот и получается — то одной подмигнешь, то с другой заговоришь. И ведь все до одной интересные! Таких и бросать западло.

— Тяжело, должно быть? — посочувствовал Леонид.

— Еще бы! С женским народом ухо востро держать надо!

— А с нами — нет?

— Мы — другое дело! Мы — дети зари, васильки жизни! Хотя… Женщины, конечно, тоже соль земли. Сказать по правде, без них мы бы тут давно все прижмурились, — Максимов, словно бренча по гитарным струнам, провел пальцами по ребрам. — Они, Лень, наш тайный хребет, но знать им об этом нельзя.