Сброшенный корсет - Сюзан Кубелка

Упражнялись в фонетике, переводили надписи и тексты с картинками. Затем читали какую-нибудь английскую книжку.

Эрмина была превосходной учительницей.

Мы занимались целых два часа, но это доставляло удовольствие. Потом я была свободна. И если в этот день не было приглашений, я играла на рояле в пустом солнечном актовом зале, упражнялась на скрипке, писала маслом картины, обещанные маменьке, сочиняла письма, сопровождала в экипаже Эрмину на прогулках. Я чувствовала себя в своей стихии.

Тетушка Юлиана ежедневно мне позировала. Чаще всего во второй половине дня после дневного сна, который она железно соблюдала. Несмотря на хрупкое здоровье (со дня нашего приезда она уже дважды падала в обморок), тетушка всегда находила для меня время. «Ты мой лучший подарок за последние годы! — говорила она своим мелодичным голосом. — Я тебя никогда не отпущу! Знаешь что? Ты останешься у нас в Верхней Австрии». Затем она целовала меня, лучезарно улыбалась и придумывала разные сюрпризы.

Она заказала для меня туфли. Из черного лака. Это была сама элегантность. Просмотрев весь привезенный мной гардероб, тетушка украсила одни мои платья благородными кружевными воротничками и манжетами, другие — вышивкой на рукавах и по подолу. Кроме того, платья укоротили, чтобы не волочились по земле.

— Ну вот! — сказала она удовлетворенно, — теперь они достаточно хороши для Эннса.

Тетушка велела домашней портнихе сшить для меня три нарядных платья, словно я была дебютанткой на ярмарке невест: белое в лиловую крапинку, изумрудно-зеленое, расшитое мелким жемчугом и блестками, цвета чайной розы с кремовыми кружевами, а к ним нижние юбки с воланами. Получила я и небольшой кринолин.

— Я еще сделаю из тебя красавицу! — предрекала Юлиана. — В нашем семействе все женщины прекрасны. И ты не должна стать первой Золушкой.

В результате все три платья были сшиты по фигуре, как на взрослых. Поэтому мне потребовался корсет. Мой первый корсет. Важный шаг в жизни женщины. Тетушка купила его для меня в Линце. Большая примерка состоялась в моей комнате. Корсет был из прочного материала, с пластинками из китового уса. Сзади крючки, впереди blanchet — толстый железный прут, который подтягивал живот. Все это походило на белый панцирь.

— Возьмись, пожалуйста, за оконную ручку, — приказала тетушка. Йозефа встала позади меня, держа в руках шнурки от корсета. — Теперь выдохнуть! Выдох — вдох — выдох. Живот втянуть. Втягивай, втягивай! А теперь не дышать! Сейчас увидим, что из тебя можно сделать. У меня такое подозрение… Так, дорогая Йозефа, начали! Ну, давай!

Я чувствую, как колено Йозефы упирается мне в поясницу. Она тянула, пыхтела, снова тянула, корсет становился все теснее, казалось, какой-то великан зашнуровывает мне воздух.

— Готово! — воскликнула Юлиана. — Отпускай. Дышать неглубоко, дорогая Минка! Только верхнее дыхание, совсем легонько.

Я обернулась, хватая ртом воздух.

— Без паники! — успокаивала тетушка. — Спокойно, душа моя, вот так, молодец! Все не столь страшно. Привыкнешь.

Взяв под руку, она подвела меня к большому зеркалу в дверце платяного шкафа. Мой страх перед зеркалом давно улетучился. Каждое зеркало после «Юной спасительницы» глядело на меня дружелюбно. Не скрою, это величайшее в мире благо, когда можно высоко держать голову и не считаться больше уродиной. Я открыла глаза. Неужели такое бывает? Моя талия сделалась вдруг совсем тонюсенькой. Бедра же заметно округлились. Это было чудо!

— Йозефа! Сантиметр! Сколько там у нее?

— Сорок пять сантиметров, милостивая госпожа.

— Что я говорила! — блаженно воскликнула тетушка. — Интуиция меня никогда не подводит! Минка, дорогая, большинство женщин можно затягивать до посинения, но их фигура так и останется скверной. Для осиной талии нужна гибкость и стройность от природы, у нас с тобой это есть. Теперь мужчина обхватит твою талию двумя руками. Ты можешь гордиться.

Я радостно кивнула и полюбовалась собой со всех сторон. Впервые в жизни я выглядела как маленькая женщина. Уже не жердь. Еще немного округлиться в груди, и у меня будет головокружительная фигура.

— Минутку! — воскликнула тетушка. — Душенька, пожалуйста, повернись-ка еще разок. Теперь медленно подними правую руку над головой, как это делают танцовщицы. Ну что, Йозефа дорогая? Какое сходство! Линия шеи, плечи. И эти изящные руки…

— Сходство поразительное, сударыня, — согласилась энергичная камеристка, — я сразу увидела, как только барышня сняла платье. Похожи, как мать и дочь.

— И точно такая же осанка. И скажу тебе, дорогуша, мы выбьем из этого капитал… Такой шанс! Надо быть идиотом, чтобы им не воспользоваться. Минка, не таращи глаза. Я не скажу тебе ничего. Не имею права. Ты должна доверять нам. А теперь ответь мне, детка, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо… — выдохнула я. — Только я… не могу… говорить.

Дышать было нечем.

— Ах, все обойдется, — успокоила меня Юлиана. — Сядь на свою кровать и два часа не двигайся. А завтра снова зашнуруем тебя на два часа, послезавтра на три, и ты увидишь, скоро ничего не будет болеть. Немножко будет трудно дышать, но так всегда бывает. И к этому привыкаешь.

Но это оказалось неправдой. К моему великому счастью, я так и не смогла привыкнуть к корсету, что имело невероятные последствия для моей дальнейшей жизни. Но я забегаю вперед. Должна признаться, что жизнь в корсете не идет ни в какое сравнение с жизнью без него. Раньше я была свободна. Хозяйка своему телу. Теперь я была перевязана, как пакет. С самостоятельностью было покончено. Я казалась себе инвалидом. Не могла даже нагнуться. Поднять что-либо стало мукой. Я не могла самостоятельно ни одеться, ни раздеться. Теперь и мне потребовалась камеристка, как всякой взрослой женщине. По желанию Эрмины в наше распоряжение предоставили толстуху Цилли. Она одевала и раздевала меня, а по вечерам терпеливо массировала мне спину с багровыми следами от шнуровки.

Очень скоро я потеряла чувство равновесия. Начались головокружения, я с трудом поднималась по лестнице, а взобравшись на верхнюю ступеньку, начинала задыхаться. Сердце громко стучало, если я ускоряла шаг, а бегать я теперь и вовсе не могла. Тетушка считала это нормальным.

— Благородная барышня не завязывает себе шнурки, — заявила она, — и не наклоняется. Для этого существуют мужчины. Двигаться надо медленно и грациозно. Запомни на всю жизнь, Минка, — красота не знает спешки! Не надо торопиться, душа моя. Все остальное вульгарно.

После этого она велела ушить весь мой гардероб вплоть до белых ученических платьев, так что редкий обед и ужин мне удавалось провести без корсета.