Тайные фрегаты - Виктор Лаптухин

— Здравствуйте и вы, невские рыбаки! В этом году решил вместе с Кондратом в свейские города сплавать. Вместо меня на море-океан младший брат пошел. Как промышляете?

— Корюшка густо идет. Весенний, вся икрой набита, пахнет как свежий огурец!

— Купи, продаем дешево!

Один из рыбаков приподнял рогожу, под которой лежала груда крупных серебристых рыбин. Сторговались быстро — весь улов отдали за небольшой куль ржаной муки. В придачу получили еще и громадную пятнистую щуку, с зубастой, как у сторожевого пса, пастью. Узнали что в свейской земле опять недород и цена на хлеб сильно подскочила.

— Что нового в Канцах[4]? — спросил дед Кондрат.

— За каждый ладья с грузом берут ефимок[5].

— Это же по пятьдесят копеек на наши деньги, — изумился Соловей.

— Ты, гусляр, не удивляйся. В прошлом 205 году на царство вступил король Карлус[6]. Парнишке-то всего пятнадцать годков, торопится всех удивить великими делами. Его бояре и воеводы тоже рвутся в бой. Еще не забыли, как совсем недавно Швеция мордовала всех своих соседей!

— Вот-вот! Истинно, батюшка, молвишь! Налог обложили — не вздохнуть. С каждый покупка-продажа королевский казна долю берет!

— Надо думать, опять готовят война, — добавил другой рыбак.

— Вы в Ниеншанц не говори, что наша рыбу купил, — попросил третий.

— Не бойся, браток. Скажем, что промыслили на Ладоге для своего пропитания….

— Откуда ты, батюшка Кондратий Никитич, так хорошо свейские дела понимаешь? — Соловей задал новый вопрос, когда лодка с рыбаками осталась позади.

— Эх ты, певун! Второй раз за море плаваешь, а не перестаешь дивиться на иноземные платья и хоромы, узоры, всякую ерунду и срамоту. Если хочешь пойти по торговой части, то смотри в корень всякого дела. Тогда только от знакомства с новыми землями можно получить пользу. Ну-ка отвечай, какой шведский товар нам требуется больше всего?

Соловей растерянно молчал.

— Ну ладно, каждому свое, — промолвил старик. Неожиданно он повернулся к Ивану. — А ты что скажешь?

— Да я-то первый раз за рубеж, — юноша несколько замялся, но потом бойко заговорил. — Первым делом нам нужна красная медь в плашках, но котлы и всякий лом тоже сгодится. Потом полосовое железо, что идет на сабли и палаши, да еще сукно. У нас шведы охотно покупают хлеб, соль, сало, кожи. Сам слышал, как в своей лавке Ян Бекман хвастал приказчикам, что только за год на русской коже нажил больше пяти тысяч рублей!

— Молодец, Ваня! Вижу, что не зря бывал на Шведском торговом дворе, — дед Кондрат огладил свою пышную бороду.

— Да уж своей прибыли шведы не упустят, — добавил кормщик Денис. — Почитай половину доходов их казна получает от наших товаров, что вывозятся через Ригу и другие порты на Балтийском море. Каждый год больше четырех сотен купеческих судов из Дании, Голландии, Англии и других земель приходят туда, и со всех шведы берут большую пошлину. Да и сами наш дешевый хлеб вывозят и перепродают с немалой выгодой!

— Вот поэтому они и не хотят с нами торговать на равных, — проворчал дед Кондрат.

— Старики говорят, что до Смуты, что началась после царя Бориса[7], русских уважали. А после того как поляки захватили Кремль и Москву сожгли, все изменилось. В ту пору и шведы к нам пожаловали…

На карбасе наступила тишина. Все невесело вспоминали рассказы отцов и дедов о том, как бесчинствовали шведские наемники под командованием Якова Делагарди, отец которого в свое время захватил у московского царя Нарву и без пощады вырезал всех ее жителей. В годы Смуты шведов призвали, чтобы помочь отбиться от польского войска, но они изменили, и сами решили посадить своего принца на российский престол. Делагарди обманом захватил Новгород, а потом несколько лет грабил город и окрестные волости. Только после длительных переговоров и выплаты выкупа удалось добиться ухода наемников, но все земли по берегам Финского залива и Невы стали владением шведского короля.

— Теперь они с нами поступают круто, — вздохнул Кондрат, — в былые годы я имел лавку в Стокгольме, торговал полотном. Вот только чины из торговой палаты и стражники с таможни постоянно приходили ко мне, забирали товар без оплаты. Однажды пришли пьяные солдаты, голову мне разбили, выручку забрали, все счета и даже царскую проезжую грамоту порвали. Жаловался в суд, и дело год разбиралось, а виновных так и не нашли. Они и других наших купцов мытарят — товар велят продавать оптом по их ценам, на ярмарки не пускают, иностранным торговцам ничего продавать не велят. Ну а если кто расторговался, то всю выручку должен истратить на покупку шведского товара по казенной цене. Немцев и англичан эти правила не касаются, только нас, русских людей. Поэтому такой торг ведут только сильные купцы, с тугой мошной, которые могут все налоги и штрафы заплатить, да еще властям подарки поднести. Меня же в три года разорили дотла, теперь вот приказчиком нанялся.

— Не повезло вам, батюшка Кондратий Никитич! — печально вздохнул Соловей.

— Да и не мне одному. Вот хоть нашего Ваню спроси о том, как с его дедом в Стокгольме обошлись!

Глава 2

Дед Ивана, Степан Ерофеев, за ум и честность его и на воеводском дворе уважительно зовут Степаном Васильевичем, на торговой стороне человек известный. Его небольшой, но справный двор стоит неподалеку от рыночной площади, возле церкви Спаса, что на Ильине улице. Раньше дед имел свою лавку с кожевенными товарами, амбары на берегу Волхова, пристань на Мете. Торговал с расчетом, и пошел было в гору. Однако в ту пору одолела деда гордыня, и по примеру именитых купцов он решил сам свезти свой товар за море. Нагрузил кожами ладью, выправил проезжую грамоту и отправился в путь.

Вот только в Стокгольме ему не повезло. Забыл он, что на чужой стороне надо иметь голову поклонну, а сердце покорно. При первой встрече с таможенным старшиной Адрианом Трецелем, известным мздоимцем и горьким пьяницей, проявил дед упрямый нрав. Положенные по чину подарки поднес, но почтения не оказал. При свидетелях заспорил о качестве своего товара, сказал, что привез отборные бычьи кожи, дубленые русским способом, на чистом дегте. Швед обиделся и решил проучить новичка. Бывалые купцы пришли на помощь земляку, пытались умаслить королевского чиновника, но все было напрасно.

Деда обвинили в том, что свой товар он взвешивал русской мерой и таким образом пытался снизить размер пошлины. Потом нашли и другие упущения и, когда весь товар был распродан, задержали ладью в порту Стокгольма. Просьбы купцов и обращение к властям не помогли, и караван новгородских купцов отправился домой. Трецель держал деда под следствием и затянул дело до начала октября. Тому пришлось возвращаться в непогоду, когда задули противные ветры. Море штормило, мачту снесло, а груженную медными слитками ладью захлестывало волнами. Кое-как прибились к берегу, где местные жители догола пограбили путников. Дед с товарищами, побираясь Христа ради, пешком добрался до Ревеля[8]. Там знакомые новгородские купцы приютили земляков, помогли вернуться на родину. Но для того, чтобы покрыть убытки и вернуть деньги, которые дед взял в долг для снаряжения ладьи, пришлось продать большую часть имущества. Еще хорошо, что после слезных жалоб воеводе казна проявила милость и списала часть оброка.