Восхождение к власти: «италийский рассвет» - Соломон Корвейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несчастная как загнанный зверь несётся по улице в безысходной надежде спастись.Позади уже слышатся безумные, полные жесткости и ненависти голоса. Сапоги готовы развалиться на части, а изодранные брюки едва ли представляют собой одежду, способную защитить от впивающихся в кожу когтей стужи. В руках молодой женщины зажата какая-то коробка, прикрытая полиэтиленом, чтобы вода внутрь не попадала и для создания хоть какого-то тепла.
- Ай! – крикнула девушка, запнувшись. Под ногами то и дело попадаются ямы, колдобины и малые овраги, «выросшие» посреди улиц. Глаза пытаются найти путь, ориентиры, но впереди лишь тьма и нет ни одного окна, из которого бил бы свет, нет ни единого фонаря, осветившего путь. Кажется, надежды нет.
- Мы идём за тобой, тварь! – кричит голос полный безумия откуда-то сзади.
- Тебе от нас не спрятаться! – гулким эхом поддерживает его следующая голосина.
Девушка не обращает на это внимания. Она сосредоточена лишь на том, чтобы нестись. В ногах огнём ощущается усталость и боль, одежда промокла, пальцы немеют от жуткого холода, но нельзя останавливаться ни на секунду.
«Ура», - радость вспыхнула в изнеможённом рассудке.
Вот пред очами мелькнула попадается знакомая дверь, зажатая в доме, стоящего посреди исполинских построек. Девушка перелезает через груду камней и разбитых автомобилей, оказавшись рядом с деревянной подгнившей дверью двухэтажного здания, и судорожно бьёт изо всех сил в неё. Хруст дерева, из которого сколочена преграда, говорит о полной испорченности материала. Но всё же гнилые доски держат удар женского кулака, возвещая о несчастной гостье.
- Кто там? – звучит вопрос из-за двери.
- Аннета! – громко кричит девушка, пытаясь перекричать дождевую дробь, – открывай!
Дверь со скрипом отворяется и оттуда показывается фигура молодого мужчины в чёрной церковной рясе, подпоясанной обычным драным ремнём. Его лицо покрыла тень удивления и страха, но взгляд остаётся сосредоточенным и строгим.
- Что тебе понадобилось, Аннета? И так поздно…, – раздается спокойный вопрос владельца дома, но услышав матерные и гневные воззвания с улицы. – Если нужно, можешь спрятаться у меня в доме.
- Нет! – резко ответила девушка. – Это поставит вас под удар банды…
- Тогда что?
- За мной гоняться, – со слезами на прекрасном бледном молодом лице умоляет девушка. – Заберите их, прошу вас! Найдите мою сестру и отдайте их ей, вы знаете её же.
Жилистые руки священника уцепились за коробку и откинули кусок полиэтилена. В коробке, закутанные в тряпки и куски тёплой одежды лежат два ребёнка, слабо похныкивающих и просящихся к матери. Их плач отзывается гулким надрывистым воем печали в душе священника, а при каждом хныканье дух готов выпрыгнуть из тела.
- Это же?
- Да, мои дети, – утирая слёзы с миндальных очей, горестно молвит девушка. – Я вас очень прошу, спасите их, – молит она, протягивая шкатулку, окованную железом и ключ. – Вот, передадите её им, когда будет девятнадцать лет.
- Хорошо, - скрипя сердцем, священник забирает ключ и шкатулку.
Девушка, прежде чем, уйти, сгинуть посреди прогнившего города, села на корточки и заглянула в коробку.
- Ну, тише, – с улыбкой, выражавшей тяжёлую непосильную боль и искреннюю материнскую радость, говорит Аннета. – Успокойтесь, дети, всё будет хорошо, – заливаясь слезами, бесполезно утирая их, продолжает разговаривать женщина. – Мама любит вас. Ведите себя хорошо у тёти. Я люблю вас.
Поцеловав каждого ребёнка в лоб, несчастная мать поднялась и прежде чем снова продолжить напрасную беготню по городу проронила лишь одно слово:
- Прощайте.
Рисунок 1 «Типичный пейзаж Сиракузы-Сан-Флорен. Всё пропитано духом безнадёги и разрухи».
Глава первая. Мир обречённый
Где-то на территории Южных Апеннин.
Солнце? Его практически не видно. Тёмные, давящие грузные облака, отлитые синюшным свинцом, закрывают небосвод непроницаемой пеленой. Никакой луч не способен пробиться сквозь беспроглядную и густую пелену безликой облачной массы. Оттого в городе и стоит лютый холодок, промораживая каждого, кто посмеет сунуться на улицу.
Огромные промышленные монстры исполинской величины исторгают в небеса тонны чёрного смога, отравляя облака и делая их ещё гуще, оттого и страшнее. Обитые ржавым металлом, окружённые заборами и контрольно-пропускными пунктами, монументальные заводы каждый день выпаливали из высоченных труб столько химикатов, что они потом оседали вместе со снегом и пылью, забиваясь в лёгкие и глаза людей. Наследство пережитых славных времён эпохи прогресса превратилось в жестокую убийцу природы этого места. В сутки, подобные заводы пожирали порой не только ресурсы, но и пару человеческих жизней, переваривая их в жадной утробе производства, а управляющей элите производственных конвейеров, нанятых где ещё можно было чему-то научиться, нет дела до гибели людей.
Город, некогда бывший на пике могущества в золотом веке человечества, сейчас представляет собой жалкое зрелище. Блистающий совершенством, пышущий богатством и манящий благополучием в прошлом, сейчас воплощение кошмара, явившийся олицетворением ужаса кризиса, разразившегося многие лета назад.
Блистающие небоскрёбы, ровные дороги, строгость, но справедливость правосудия, роскошные сады и парки: всё это и многое было некогда визитной карточкой Сиракузы-Сан-Флорен. Но теперь, переносясь сквозь горнило кризиса, видные образы чудесного поселения стали отвратительными, извращёнными и ужасными. Высокие сверкающие небоскрёбы сменились на громадные, чёрные и мрачные заводы с простейшим производством вещей и поля разрушенных кварталов, парки, обладающие красочными видами, пали в прах или были стоплены в недрах сотен печей. Смех, радость и счастье переменились на плачи и стоны средь руин. Прах целых эпох витал над городом, взывая к унынию и печальным воспоминаниям о техночудесах, которые навряд ли обретут вновь.
Никто не помнил, когда был заложен первый камень падшего града. Кто-то утверждал, что он был построен посреди Апеннин средь пустых мест, другие же говорят, что «улей» старее, чем кажется, ибо он покоится на фундаменте более древнего города, жившего в стародавние эпохи всеобщего благоденствия и времён, когда о кризисе только помышляли, как о невозможном.
Заводы стали не единственным бичом жизни населения, печально памятующих о былой славе. Огромный град уходил промышленными корнями далеко вглубь, вгрызаясь в породу железными мандибулами, нещадно
