Затемненная серебром. В лабиринте тайн - Алла Соловьёва

Макса отсутствие свободного места не обескуражило. Он свернул на широкую дорожку, обрамленную высокими живыми изгородями, ведущую к лабиринтам тренировочных площадок, и метров через сто, едва не задев бампером каменную скамью, остановился. В любое другое время Юрий Петрович Фомин, директор академии, устроил бы за проезд в пешеходную зону выволочку, но не сегодня. Двигатель заглох. Сдвинув темные солнцезащитные очки на макушку, Фадеев посмотрел на меня.

О его недавнем тяжелом восстановлении сейчас ничего не напоминает, но неугомонный рассудок перенес меня в недавнее воспоминание – шестьдесят часов назад.

…Тяжелая дверь в комнату закрылась, оставив меня один на один с моим парнем. Я ощущала страх перед тем, что увижу. Ведь знаю, что Макс ранен очень сильно. Слишком медлю, застыв на пороге. Большие окна прикрыты кремовыми, даже по виду тяжелыми шторами, погрузившими спальню в полумрак. Наконец зрачки сфокусировались… и испуганно расширились.

Крупное, будто высеченное из куска светлого мрамора, тело Макса разметалось на большой двуспальной кровати. Он лежит на животе. Красивое лицо касается щекой подушки, но выглядит бледным и изможденным. Чуть полноватые губы – сухие, обескровленные, испещренные мелкими трещинками. Нижняя часть тела прикрыта легким одеялом, но, увидев его обнаженную спину и шею, я содрогнулась. Даже для верлафа эти раны – ужасающие. Не зажившие до конца глубокие полосы сочатся кровью. Ионы серебра усиленно исцеляют Макса, но, очевидно, он был изранен настолько, что они справляются медленно.

Я постаралась совладать с учащенным дыханием, но это далось не сразу. Если бы не Елизар Тагашев, Макс бы погиб, как и все оборотни, охранявшие лабораторию. К счастью, он жив. Хотя больно видеть сильного парня, который мне дорог, в таком состоянии.

Нерешительно я подошла к кровати. Присев на самый краешек, чтобы не побеспокоить, коснулась черных густых волос на затылке. Острый, раздирающий осколок застрял в горле, и только огромным усилием воли я подавила подступившие слезы. Макс вскрикнул, застонал. Ему больно, очень больно и… жарко. Причиной этому – не температура, а испепеляющий жар, сопутствующий восстановлению оборотня. Ионы серебра в крови – особенность, отличающая нас от других вампиров, но с обычным металлом они имеют мало общего. Благодаря этим крошкам мы трансформируемся в крупных хищников, именно они побуждают защищать жизни смертных и они же исцеляют. Правда, процесс болезненный и сложный. А заживление таких ран, как у Макса, займет сутки или двое. Нужно ждать…

Сумерки давно сменились тьмой, минуты превращались в часы, но он так и не пришел в себя. Обхватив плечи, я дрожала: не от холода – от осознания собственного бессилия. Если бы можно было ускорить процесс исцеления – хотя бы на время отдать ему свою способность восстанавливаться быстрее, чем любой из верлафов! Эта идея заставила вскинуть голову. Конечно, передать ему свои способности я не смогу, но ведь можно попытаться по-другому. «Моя кровь…» – пронеслась мысль. Если наша кровь излечивает раны смертного, то почему бы не попробовать сделать это и с верлафом? Возможно, я смогу облегчить страдания, ведь больше всего хочется видеть Макса прежним: неуязвимым, импульсивным и… нежным. Я склонилась к его уху.

– Мы только попробуем, Макс, – зашептала я. – Самое неприятное, что может случиться, – это ничего не произойдет.

Выбросив серебряные когти на правой руке, я коснулась ладони левой, затем с силой надавила и резко дернула на себя. Острые, как бритва, когти, вспоров кожу, прорезали глубокую рану. Тонкие порезы затянулись бы довольно быстро. Почувствовав свободу, красная теплая струйка сбежала по коже. Ладонь потянулась к спине Макса, сжалась в кулак.

Кровь капала, капала… капала… Сначала не было никаких изменений, но потом края ран начали розоветь, стягиваться быстрее, и я расслабилась. Осознала, что все получилось: процесс восстановления ускорился. Рана на моей ладони медленно стянулась, проползла розовым шрамом и исчезла. Но не на нее я смотрела. Под правой ключицей кожа восстановилась полностью, обозначив крупную родинку идеальной круглой формы: очень темная, почти черная – красивая. Смахивая капельки пота, пальцы коснулись его щеки, затем виска. Макс дышал более спокойно. Осторожно начала перебирать темные пряди, вспоминая, как плакала от облегчения, узнав, что он жив. Сейчас я была счастлива, радуясь той мысли, что лучший из Хранителей света, мой ангел-хранитель, ставший моим парнем, по-прежнему со мной… Секунды перерастали в минуты: десять… пятнадцать… сорок две…

– Злата… – Едва различимый шепот заставил вздрогнуть.

– Макс? – позвала я.

Застонав, он слабо пожал мою кисть. Пришел в себя! Слышит, чувствует, знает, что я рядом. Губы растянулись в улыбке. Теперь можно позвать донора. Он давно ждет и тоже переживает за Макса. Свежая кровь поможет завершить восстановление. Наконец его веки дрогнули, разомкнулись. В синих, как ласковое теплое море, глазах плеснулись привычное тепло, нежность и… боль…

…Резко тряхнув волосами, я сбросила нахлынувшие воспоминания. Слишком болезненные, лучше бы их забыть. Но как выбросить из памяти страшные события, если о них напоминает все? «Скорее бы закончился этот день», – в который раз за утро подумала я, глядя в окно внедорожника. Будто подтверждая мои мысли, Фадеев посмотрел на идущих мимо студентов и тяжело вздохнул. Раны его зажили, но в душе навсегда останется боль от потери друга. Вцепившись в руль, он медлил и из машины не выходил. Рука парня слегка подрагивала.

– Как ты? – Стянув очки с его головы, я осторожно положила их на приборную панель.

– Настроение несется под откос, – глухо признался он. – Аркадия разрывали, а я ничего не смог сделать. – Впервые за три дня Макс заговорил о смерти товарища. – Охотники уничтожили Хранителей с такой легкостью, словно перед ними были необученные студенты. А я мог только рычать от бессилия.

Не зная, что сказать, я обхватила его ладонь своими. Да и уместны ли слова утешений? Он будто винит себя в чем-то, но этого чувства быть не должно. Фадеев – истинный Хранитель света и отдал бы свою жизнь за любого – не важно, человека или оборотня. «Не думал, что волк может быть настолько сильным», – вспомнила я слова Елизара. Да, Макс сражался до последнего, и нет ничего удивительного, что его называют лучшим.

– Ты сам едва не погиб. Да и Охотников было слишком много, – только и сумела сказать я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче.

Потянув большую теплую ладонь Макса на себя, я потерлась об нее щекой. По расслабившимся мышцам поняла, что он немного успокоился. Наклонившись, поцеловал меня в макушку и кивнул в сторону академии:

– Тянуть время бессмысленно. Пойдем, Злата.

Перегнувшись через сиденье, он достал огромный букет белых роз – знак чистоты и света, символизирующий не траур, а жизнь смертных, которых когда-то защищали погибшие Хранители.

Вдохнув приторно-сладкий аромат цветов, я кивнула:

– Да. Мы должны идти.

Едва распахнув дверцу, я почувствовала сгустки телекинетической энергии Елизара и его сводного брата Марка. А несколько секунд спустя увидела припаркованный немного левее «патрол» Тагашева. Елизар неторопливо вышел из машины. Дожидаясь, пока выберутся светловолосый Марк и Альбина – потрясающе красивая девушка, созданный вампир, которая стала мне подругой, – мой наставник вперился в меня взглядом, будто почувствовал даже на расстоянии. Но лицо прикрыто надежной непроницаемой маской, и заглянуть под нее невозможно – можно лишь догадываться, о чем он думает. Через минуту троица двинулась по дорожке, как всегда, привлекая внимание проходящих верлафов. Хотя никого больше не беспокоит, что Елизар и Марк – не оборотни, а мракауры, наделенные способностью к телекинезу. Девушки, идущие по тротуару, по-прежнему провожают его восхищенными взорами, а Хранители света и мужчины-верлафы считают их сильными представителями нашего клана.

Макс галантно протянул руку, заставив сосредоточиться на нем. Стоило оказаться на улице, как холодный ветер дернул полы пальто и забрался внутрь, вынудив поежиться.

Альбина и Марк приблизились. Немного отстав, Тагашев двигался за ними. Как же он красив! Мучительно красив и недоступен. Черный дорогой костюм под длинной распахнутой курткой подчеркивает высокий рост. В свете лучей солнца темные волосы отливают неяркой синевой. За распахнутым воротом рубашки блеснула тоненькая невесомая полоска – цепочка с серебряной пантерой, которую я подарила ему на балу. Не видела его всего три дня, но они растянулись на века. Перестав дышать, я наблюдала за его приближением. Темные глаза цвета самых прекрасных на свете сапфиров мгновенно затянули в бездонную глубину, потопили. Друг, наставник… любимый… Нет, о последнем думать нельзя! Но ведь смотреть на него никто не запрещал? Я мысленно касалась точеных скул, щек, губ. Медленно отмечала каждую черточку и осознавала, что ни одна из них не доступна.