Пионерский гамбит — 2 - Саша Фишер

купнемся и пойдем, — сказал я, но с места не сдвинулся. Вообще-то я уже пытался дать себе обещание больше заниматься спортом, бегать по утрам, подтягиваться и отжиматься. Но пока выполнить это обещание у меня не получилось. Я себя всячески оправдывал тем, что мы и так выполняем кучу физической работы, а если еще и бегать, то вообще будет ужас. Но надо было делать что-то с физической формой Кирилла. А то он так и останется болезненным дрищом. И если с кровотечением из носа мало что можно сделать, то помочь ему, то есть, себе, стать крепче и выносливее, мне вполне по силам. Осталось только заткнуть ироничный внутренний голос, который все время норовил мне напомнить то про бешено-дорогие беговые кроссовки, которые пылились где-то дома в двадцать первом веке, так ни разу и не использованные по назначению. То трижды купленный абонемент в спортзал. Один раз на год и два раза на полгода. Хватило меня в общей сложности на пять или шесть визитов в спортзал. Один раз меня взял в оборот тренер по кроссфиту, который самым легким разминочным упражнением считал отжимания в стойке на руках, и больше я в этот зал так ни разу и не пришел. Просто не смог встать на следующее утро. А потом как-то все было недосуг. Я откладывал-откладывал, и… Короче, со спортом у меня не сложилось в прошлой жизни. И это было так себе. Может, если бы моя физическая форма была получше, моя жизнь сложилась бы иначе… И не то, чтобы мне не нравилось быть мной тогда, но всегда ведь есть, что улучшить, да?

Так что через лень и не хочу я поднялся и бросился в прохладную воду.

Прислушиваясь параллельно к собственным ощущениям. Ну что, Кирилл Крамской, ты вообще как, любишь плавать?

Не похоже, кстати, что любит… Ощущение было такое, что кроме сопротивления воды мне приходится преодолевать сопротивление тела, которое не то, чтобы паниковало, но как-то напрягалось. Я сам плавать любил с детства. Научился, кажется, еще раньше, чем ходить. Не профессионально и спортивно, а просто так, для удовольствия. Чтобы держаться на воде, мне вообще не требовалось усилий. А тут вдруг такое… Мое нынешнее тело при входе в воду напрягалось. Похоже, что Кирилл Крамской плавать все-таки умел, но делал это через силу. Будто борясь с враждебной стихией. Шел в воду, как на битву. Я заставил себя проплыть наш пляжик из конца в конец. Сначала брассом, потом кроллем. Борясь с постоянным желанием перейти на стиль «по-собачьи». Это очень странное было ощущение, вот что.

Но зато оно навело меня на мысль, как можно наладить контакт с Кириллом и узнать о нем побольше…

— Кстати, а куда делся Игорь, кто-нибудь знает? — спросил я, поставив ноги на дно. Если встану, мне будет чуть выше пояса. — Он тоже уехал, или все еще живет там на чердаке?

— Не знаю, — буркнул Мамонов и нахмурился. — Если вернется, ему придется рассказать матери, что наврал про экспедицию.

— Ну может у него совесть проснулась, мало ли, — я пожал плечами и встал. По пояс. Эх…

— А я слышал, что в этой реке когда-то жил конский волос, — сказал Марчуков, сидящий от воды дальше всех. — И если долго быть в воде, то он заползет тебе под ногти на ногах и будет медленно выжирать все внутренности!

— Олежа, оставь эти байки для новеньких, а? — хмыкнул я. — Ерунда это все!

— Ничего не ерунда! — Марчуков вскочил. — Мне дед рассказывал, он в этом лагере был еще до войны! У них в отряде был мальчик, который очень любил купаться, прямо из воды не вылезал. А ему все говорили, что нельзя, когда дождь, потому что черви выползают из нор и плывут в поисках добычи. И вот он как-то сбежал купаться во время тихого часа, а потом вылезает, а у него волос из-под ногтя торчит. Он потянул, волос оборвался. Ну, он подумал, что все, амба, червяк сдох и можно не бояться. А потом у него зверский аппетит проснулся. Он ел и ел. Доедал за всеми, кто оставлял что-то на тарелке, хлеб забирал с собой весь в палату. И все равно худел. А потом вообще умер. Его привезли в морг, разрезали живот, а у него там нет ни кишок, ни печени, только один большой клубок шевелящихся волос! И тут больницу сразу — бац! — и на карантин! Чтобы эпидемия не случилась. Конский волос там внутри больницы всех сожрал, но наружу выползти не смог. А больница так и стоит заброшенная.

— Марчуков, ты откуда берешь свои жизнерадостные истории? — заржал я, чувствуя, как что-то щекочет мне большой палец правой ноги. Блин, ну я же знаю, что это все чушь, почему на всякий случай хочется проверить, не пытается ли мифический паразит заползти мне под ноготь?

— Так что я могу поделать, если это правда?! — Марчуков гордо выпрямил спину.

— Конский волос для человека не опасен, — хмыкнул я. — Это паразит для личинок насекомых.

— А почему тогда больницу на карантин закрыли? — запальчиво спросил Марчуков.

— Ну мало ли… — я пожал плечами. — Может, с какой-нибудь оспой боролись или еще чем-нибудь…

— Фу, какие-то темы вы обсуждаете, — Мамонова передернуло. — Оспой у нас уже давно не болеют. У меня, если что, прививка есть. Он продемонстрировал плечо, на котором красовалось два овальных пятна. Этой прививки у меня-настоящего уже не было, я родился в восемьдесят первом, а их перестали ставить в восьмидесятом. Я даже чуть не ляпнул, что у меня прививки нет. Покосился на свое правое плечо, которое тоже украшали две «оспины». Логично, так-то. Где-то в начале шестидесятых же случился новый бум повальной вакцинации, когда художник советского агитплаката привез из Индии давно забытое в Союзе заболевание. И умер от него.

— Да никакой холеры или оспы там не было! — Марчуков сделал обиженное лицо. — Говорю же, там конский волос был. А больница до сих пор заброшена. Только там территория запретная и охранники с пулеметами ходят, чтобы никто не пролез.

— Это какая еще заброшенная больница? — спросил Мамонов. — На Южной Веселке?

— Да не, — Марчуков мотнул головой. — На Валжановке. Там еще воинская часть рядом.

— Там же психушка была! — воскликнул Мамонов.

— Ну а психушка — это что ли не больница? — насупился Марчуков.

— А как этот пионер в психушку-то попал? — спросил я. — Тогда