Свобода - Афаг Масуд

Другие же говорили, что они играли на самых тонких струнах в душах людей. Использовали определенные, отработанные веками приемы для достижения власти; видно, людям нравилось ругать, освистывать на стотысячных митингах тех, кого они долгие годы тайно ненавидели - высокопоставленных чиновников, известных ученых, просто богатых людей. Этому горячему и страстному народу понравилось кричать хором, демонстрируя свое могущество, на что-то нападать, что-то захватывать, бить витрины и так далее.

- Это древняя черта, присущая многим народам, - говорили историки. Генетическая память народа, с древних времен воспитанного на зрелищах публичных казней и черпающего в подобных зрелищах своеобразную силу, безусловно не могла не привлечь его к этим массовым актам демонстрации собственного достоинства.

- Кто бы поверил, что в то время как бурная волна демократии всколыхнула почти все регионы бывшей империи, эти несостоявшиеся ученые с крестьянским сознанием, с трудом освоившие свою специальность, неожиданно для себя смогут всякими теориями подчинить себе бурные площади и создадут невиданное в истории, не влезающее в рамки никакого государственного устройства, политического режима "бандитское государство"! - говорили, поправляя очки на серьезных лицах некоторые интеллигенты.

- Сам Господь не разберется в их делах, - возмущались люди.

Да покарает их всевышний, как он уже покарал нас!.. Чего мы только за этот год не насмотрелись?! Хлеба, и того нас лишили. Что это были за времена, о Господи?!. Да уйдут те дни бесследно и никогда больше не вернутся. Из-за куска хлеба люди с ночи собирались всей улицей, бросали жребий, раздавали номера, задолго до рассвета толпами выходили на улицы, чтобы занять очередь в хлебных магазинах. Улицы напоминали дореволюционные рабочие поселки.

- А потом прошел слух, что новая власть где-то за границей купила много муки, и люди больше не будут мучиться без хлеба. Хлеб испекли, развезли по магазинам. Ну это был и хлеб! Только положишь в рот, а он тут же превращается в скользкий пластилин и липнет к челюсти. Потом выяснилось, что кто-то там, наверху, заключил за границей договор и закупил массу комбикорма, чтобы накормить людей.

- Что же дальше будет? - вздыхали люди. - Эти бессовестные уже и свиным кормом нас кормили.

Они планировали отдать здание Академии Наук под родильный дом, Союза писателей - иностранному посольству, театры - под биржи труда. Ликвидировав симфонический оркестр, они отправили хилых, плохо видящих музыкантов на фронт - сейчас, мол, не до симфоний. Кто из музыкантов погиб, кто вернулся контуженным. Министр культуры - бывший агроном-инженер - приказом отменил виолончель как инструмент. "Скрипка, тромбон, контрабас, будь они прокляты, еще на что-то похожи. Но кому нужна эта виолончель?! Какая-то большая скрипка, сунул между ног и играешь".

- Всего десять дней, как пришли, и вдруг слышим, рушится здание президентского дворца.

Здание и в самом деле рушилось. Словно черный всесжигающий, разрушительный смерч ворвался в это красивое пятнадцатиэтажное здание с дымчатыми окнами. По слухам, во дворце шла нешуточная война, стекла некоторых окон были выбиты летящими в пылу этой войны стульями. Позже стало известно, что таким образом лидеры партии "Свобода" делили должности.

Рассказывали, что не получившие желанных постов с помертвевшими лицами и походкой проигравших покидали в сопровождении своей свиты ставшее для них недоступным здание дворца.

- И вдруг видим, разрушают ступеньки подземного перехода. Люди-то одни ухом прислушиваются к грохоту вражеских пушек на фронте, а другим - к будильнику, чтобы не проспать утром очередь за хлебом, женщины до утра не смыкают глаз, думают о братьях, мужьях, сыновьях, которых проводили на фронт, а эти - рушат ступеньки переходов, асфальтируют их. Ну до того ли сейчас?! Да на кой сдались им эти подземные переходы, когда весь мир перевернулся?!. Много позже выяснилось, что делалось это по приказу министра внутренних дел, который любил в сопровождении охраны носиться по улицам на своей машине под завыванье сирены. Вот он и приказал срубить мешающие ему ступеньки. Еще говорили, что министр отдал этот странный приказ, желая избавить горожан, а особенно стариков и детей, от необходимости спускаться и подниматься по этим ступенькам, а также для обеспечения безопасности уличного движения.

Вот только люди не могли понять - хорошо это или плохо. Точнее, не успевали подумать об этом, потому что на другой день с домов вдруг стали снимать водосточные трубы. Говорили, чтобы не было слышно, если ночью вдруг пойдет дождь. Жизнь и без того, мол, нервная, люди спят плохо.

А потом вдруг весь город - дома, магазины, машины, разве что не людей - в знак патриотизма перекрасили в цвета национального флага. Для повышения же культуры быта населению раздали импортные красивые, с яркими этикетками пакеты ля мусора. Как будто было, что есть, чтобы стало что выбрасывать!.. - заворчали люди, но пестрые мешки аккуратно сложили и спрятали их подальше, авось пригодятся. Правда, позже выяснилось, что пакеты эти оказались отнюдь не для мусора, а для посылок солдатам, и взяты они из гуманитарной помощи, присланной откуда-то из-за границы. Поэтому пакеты отобрали обратно, после чего люди, в чьих сердцах эти красивые пакеты оставили неизгладимый след, стали недовольно ворчать.

- Вот она какая - их свобода. Если это и есть свобода, пусть они подавятся ею. Лучше подохнуть, чем такая свобода, - слышалось повсюду.

Но самым удивительной и непонятной странностью последних лет был человек, который, мучаясь, анализировал народ, человек с нежной душой, президент, избранный партией "Свобода". Его странность и непредсказуемость некоторые объясняли человеколюбием, романтичностью, безумной любовью к родине, готовностью отдать за свободу жизнь. Его даже сравнивали с отрекшимся ото всего земного сыном Божьим.

- В самом деле, странно, - удивлялся народ. - У этого пятидесятилетнего человека, всю жизнь проработавшего в Академии наук, отца четверых детей, Бог с ним - со всем остальным, но даже своей квартиры нет.

Говорили, что он никогда и не думал о квартире, и не старался даже получить ее. Что до прихода к власти его семья жила в одном из глухих сел, у его матери, а сам он скитался по чужим квартирам, а чаще по общежитиям, и не было у него ничего, кроме поношенного, давно выцветшего черного костюма с обтрепавшимися брюками и старинных книг по истории.

- Как научный работник он не состоялся, - утверждали ученые. - Если ты языковед, то зачем лезешь в историю? Да и там он ничего толкового не сделал. Вместо того чтобы изучать, анализировать выбранный исторический период, он выискивал в рукописях какие-то факты, события и, придав им художественную форму, раздувал, преувеличивал, усложнял их значение, словно старался опоэтизировать все. Наверное, это от большой любви к литературе. Это было странное, новаторский симбиоз - тяготеющий к литературе востоковед, изучающий историю. В результате возникало что-то совсем не понятное.

Если все, что происходит в стране за последние годы - результат программы "Свободы", придуманной для собственного успокоения этим болезненным, нищим ученым, то выходит - это очень сильный человек. Потому что так долго беречь и лелеять свои юношеские мечты, чтобы, дождавшись удобного момента, реализовать их, всколыхнуть всю страну, поднять многомиллионный народ, прогнать одного за другим трех правителей, чтобы самому сесть в президентское кресло - все это было бы не по силам слабому, жалкому, болезненному человеку.

А кое-кто утверждал, что он не имеет никакого отношения к набиравшему силу народному движению. Оно, это движение, подобно весеннему дню, когда вдруг неожиданно сверкнет молния, загрохочет гром и с неба хлынет дождь. Это было восстанием разъяренного народа, чьи права долгие годы попирались, земли тайком, по частям отдавались врагам. Восстание и стало питательной средой для идей этого мечтателя, они вдруг - в силу законов природы ли гроз, молний, унылых дождей, пронизывающих ветров - или еще чего-то там, вдруг обрели плоть и кровь.

- В первые дни митингов его на Площади не видели, - говорили студенты. - Он, кажется, вообще и понятия не имел о том, что происходит, у него, говорят, есть привычка на целые дни или даже месяцы куда-то исчезать. Вот он, по слухам, дни и ночи проводил в пыльных архивах. Иногда даже ночевал там. Рассказывают даже, что как-то охранник института накануне праздников запер архив, и только на третий день вспомнил вдруг, что три дня назад этот бедный научный сотрудник вошел в архив. Не помня себя, охранник бросился в институт, подбежал к дверям архива, открыл их и увидел этого беднягу на том же месте, склоненного над рукописями.

- Не начнись народное движение, захватившее всю страну, этот "мотылек науки" до конца жизни копался бы со своими теориями в заплесневелых архивах, среди пожелтевших от времени и пыли бумаг, собрал бы десяток человек и вел бы при свечах какой-нибудь подпольный кружок, а потом, состарившись в этих архивах один на один со своими мечтами и видениями, в один прекрасный день умер бы прямо на пыльных рукописях, - посмеивались сотрудники института.