Иллирия - Мария Соловьева

- Но почему же монастырь?.. Ты можешь жить здесь, как и раньше, помогать мне с цветами - ведь при храме будешь точно так же огородничать или мыть полы...

- Я слышала, что в монастырях холодно, и очень многие монахини умирают в первый же год, от пневмонии, - сказала я, попытавшись придать себе хладнокровный и решительный вид.

Тетушка всплеснула руками и пробурчала:

- Чего и следовало ожидать.

Более со мной она разговаривать не захотела, и по ее виду я поняла, что Ило намерена мне помешать. Но мне и в голову не могло прийти, до чего додумалась эта старая интриганка, иначе я бы поторопилась. Пришлось признать, что до предприимчивости тетушки мне было далеко - не прошло и недели со времени нашего спора, как в доме появился неожиданный гость.

Я не встречалась с ним раньше, поэтому не узнала в полном невысоком господине своего отца, господина Гако Эттани. Когда он представился, с неприязнью на меня посмотрев, я вздрогнула и отшатнулась. Раньше мне казалось, что господин Эттани является чем-то вроде семейной легенды - он не бывал в Венте с того самого дня, как оставил здесь мою беременную полубезумную мать. Раз в пару месяцев у дверей тетушки появлялся слуга, который передавал небольшой кошелек. Денег, что содержались в нем, хватало для скромной жизни, другой мы с тетушкой и не знавали. Теперь же я наконец осознала, что Эттани и в самом деле богат - одежда его была пошита из лучшего бархата, на шее сверкала толстая золотая цепь, пальцы унизаны кольцами, а от его величественного взгляда хотелось немедленно пасть на колени. Тетушка, в отличие от меня, ничуть не смутилась и тут же перешла в наступление:

- Господин Эттани, я никогда ранее не просила, и уж тем более не требовала, чтобы вы принимали какое-либо участие в судьбе Годэ! - сказала она, даже не подумав тратить время на подобающие ситуации вежливые расспросы о погоде и здоровье родственников. - Я знаю, что вы женились во второй раз сразу же после смерти Данар, и не могу вас за это осуждать, хотя видит бог, как я до сих пор сожалею о горькой судьбе моей бедной сестры, так и не узнавшей счастья на чужбине. У вас есть семья, для которой Гоэдиль - чужой человек, и я бы не стала нарушать ваш семейный покой, если бы в том не возникла острая нужда. Годэ собралась в монастырь. Причем собралась туда для того, чтобы быстрее отдать богу душу. И единственный человек, который может ей это запретить - это вы, господин Гако.

Гако Эттани, которого я даже мысленно не могла назвать отцом, во время всей этой речи не явил на лице ни одного признака каких-либо чувств, из чего можно было сделать вывод, что ему решительно наплевать на то, что я намереваюсь делать со своей жизнью, вне всякого сомнения, никчемной с его точки зрения. Тетушка, впрочем, будучи женщиной неглупой, тоже это заметила и, недолго посокрушавшись над моей вдовьей судьбой, закончила свою речь так:

- Догадываюсь, что вам безразлична судьба вашей дочери, но она не безразлична мне. Поэтому я в лепешку расшибусь, но заставлю вас вмешаться. Дьявол меня подери, если я не подам в суд жалобу на то, что вы отреклись от своей законной дочери и не устраиваете ее судьбу, что недостойно человека благородного сословия!

Тут выражение лица Гако стало кислым, и я поняла, что столь неприятная огласка истории с первым браком для господина Эттани нежелательна. Тетушка загнала его в угол. Точно так же она поступила и со мной. Я любила ее, поэтому не стала говорить, что никогда не прощу ей этого. В спешке я собрала самые необходимые вещи, господин Эттани нанял повозку для меня, и в тот же день, под вечер, мы отправились в Иллирию. Всю дорогу по моему лицу катились слезы - я малодушно оплакивала не свой родной дом, не воспоминания о Лессе, не предательство тетушки - лишь свое будущее, которое виделось мне выгоревшим дотла садом, где раньше росли скромные незаметные цветы. Возможно, в душе у меня до какого-то момента теплилась надежда, что перемена мест поспособствует моему успокоению, и что в монастыре, куда я намеревалась отправиться, ко мне вернется покой. Теперь я поняла, что горе, от которого саднило сердце, всегда останется со мной, куда бы я ни пыталась сбежать.

Вот в таком состоянии души - рвущая на части все живое во мне боль и монотонная, как скрип колес повозки, обреченность - я очутилась в Иллирии, величайшем городе Южных земель.

Глава 2

Господин Гако Эттани женился во второй раз сразу же после смерти моей матери. Брак с Данар был ненавистен ему не менее, чем ей, поскольку был заключен под давлением главы рода Эттани, ныне давно уж усопшего. В то неспокойное послевоенное время союз с ангарийкой казался делом выгодным и почетным, свидетельствовал о патриотизме и государственном устройстве ума жениха, и Гако пришлось прислушаться к словам своего отца.

Данар происходила из старой семьи Ангари, связанной узами родства со старой княжеской династией. Ей полагалось внушительное приданое, размер которого на время затуманил голову молодому Гако, на дух не выносившему ангарийцев после нескольких лет, проведенных на войне. Узнав отца поближе, я в точности могла сказать, как он рассуждал: "Все женщины одинаково неприятны, но за белобрысую тощую ангарийку дают два сундука с золотом - неужто я не смогу выбить зубы этой злобной змее? Она быстро узнает, где ее место, и не доставит впредь никаких хлопот, как и любая другая женщина".

Но Данар, в силу своей молодости, не знала меры ни в чем. Благоразумие было редким качеством в старых ангарийских семьях, и Гако не потребовалось много времени, для того, чтобы понять: молодая жена, даже умирая, попытается напоследок перегрызть ему горло. Несмотря на некоторую жестокость характера, Эттани не решился последовать примеру некоторых иллирийцев, также женившихся на ангарийках. Известно было по меньшей мере три случая, когда новоиспеченные мужья из числа самых знатных представителей Иллирии убили своих строптивых жен-чужестранок, не делая из этого особой тайны. Общество посмотрело на эти проступки косо, но, в целом, сочло их вполне естественным выходом из неудобной ситуации: женщины Южных земель часто гибли от рук своих отцов, братьев и мужей, будучи полностью в их власти.

Я унаследовала от матери светлые пепельные волосы, напоминающие высохшую по осени траву, белесые брови и ресницы. Глаза же мои были черными, как у отца, что на бледном бесцветном лице производило несколько пугающее впечатление. Среди смуглых ярких южанок даже в юности я казалась сухоцветом, невесть как затесавшимся в букет свежих алых роз. Кроме того, природа наделила меня довольно крупным вздернутым носом, свойственным северянам, из-за которого я лишилась всякой надежды выглядеть хотя бы утонченно.

Итак, господину Гако предстояло решить сложную задачу, поставленную перед ним тетушкой: выдать замуж овдовевшую перезрелую дочь, которую он до сих пор скрывал в провинции, что было не так уж просто. Породниться с отребьем через меня семейство Эттани позволить себе не могло. Новости о моем прибытии разошлись по Иллирии необычайно быстро, и сохранить его в тайне не представлялось возможным. Уже на третий день в честь моего воссоединения с отцом был организован скромный, но торжественный прием, в ходе которого меня пристально осмотрели несколько десятков пар глаз, принадлежащих весьма знатным и уважаемым иллирийским господам. Выражение этих глаз было таково, что ошибиться в его толковании не получилось бы даже у меня. Меня сочли весьма неудачным приобретением для дома Эттани, от которого сложно будет избавиться, не потеряв лицо.

Во втором браке Гако стал отцом четырех дочерей и двух сыновей. К тому времени, как я прибыла в Иллирию, лишь самая младшая дочь, семнадцатилетняя Флорэн, была не замужем. Сыновьям торопиться было некуда, для знатного иллирийца почиталось разумным сочетаться браком после тридцати лет, хотя нередки были и ранние браки, если семьи жениха и невесты видели в них какую-либо выгоду для себя. Оба сына Гако, получив прекрасное образование, были отправлены любящим отцом повидать мир, так что с ними мне познакомиться не довелось.

Отец мог по праву гордиться тем, как устроил замужества своих дочерей - каждая из них вошла в знатный и богатый дом, укрепив положение рода Эттани в Южных землях. Флорэн была самым удачным его прожектом - ее удалось просватать за младшего сына из рода Альмасио, несколько поколений которого правили Иллирией в прошлом, пока власть не перешла к семейству Брана, чью фамилию здесь почти все произносили с ненавистью, страхом и презрением, но об этом я расскажу чуть позже.

...Дом Эттани был настолько велик, что даже для меня, нежданной гостьи, тут же нашлась отдельная комната, ранее пустовавшая и использовавшаяся, как чулан. Недостатком ее было то, что окно выходило на оживленную улицу и даже ветви растущего поблизости ореха не спасали от городского шума, стихающего только заполночь - неподалеку раскинулся городской рынок. Располагалась комната на втором этаже, первый же этаж этого крыла дома выходил на улицу глухой стеной - Иллирия всегда была неспокойным городом, поэтому богатые дома походили на маленькие крепости: глухие стены, крепкие ворота, ведущие во внутренний дворик, зарешеченные окна. Мое окно тоже было забрано прочной решеткой, никогда, по-видимому, не открывавшейся - несмотря на то, что изнутри это было возможно.