Нотнерт (СИ) - "Malvada Reina"

Потеряв интерес к холлу, я шагнула в сторону палат и заглянула в одну из них. Апартаменты были, мягко говоря, не очень. То, что в этой лечебнице раньше именовалось «тринадцатая палата» размером было чуть больше чулана для веников, в котором жил Гарри Поттер. Все, что туда умещалось − кровать да маленький столик, прикрученный к полу. Даже умывальника не было. Что за дикость?

Мой телефон радостной трелью сообщил мне о своей скорой кончине и мое и так никудышное настроение достигло точки невозврата, пробив дно Марианской впадины. Теперь единственное, чего мне, взмокнувшей от беспощадных лучей солнца, измученной сомнениями относительно своего настоящего и лишенной единственного средства связи, отчаянно хотелось − всячески ускорить процесс осмотра руин и приблизить долгожданную встречу с благами цивилизации. Сразу спустившись на цокольный этаж, я ожидала увидеть то ли погреб, то ли место, где стоит генератор, но…

Большими красными жирными буквами на входе было написано «Сектор Б».

Он представлял собой длинный обугленный узкий коридор, слева и справа от которого расположились палаты, а впереди виднелась дверь, ведущая в неизвестность. Я дернула дверь первой палаты, но она не поддалась, ровно, как и следующая и еще три после нее. Открытой оказалась палата почти в конце коридора. Она была больше тех, которые я рассматривала этажом выше. На обгоревших стенах еще оставались обрывки мягкой обшивки, на полу валялось какое-то тряпье. И все… здесь не было даже такого необходимого предмета мебели, как кровать. Скорее всего, «Сектор Б» был этажом для изоляторов, где содержались особо буйные пациенты, способные нанести вред как окружающим, так и себе.

Атмосфера здесь стояла гнетущая. Стены буквально сдавливали со всех сторон, а потолок, казалось, вот-вот обрушится мне на голову. То ли из-за острого приступа клаустрофобии, то ли из-за духоты и спёртого воздуха моё сердце ухнуло и застряло где-то в горле, во рту пересохло, тело бросило в дрожь, а ноги подкосились. Я осела по стене маленькой грязной комнатушки и забилась в дальний угол, пытаясь утихомирить пустившийся галопом пульс и прогнать мерзкий шум в ушах. Обхватив голову руками, я несколько секунд сидела неподвижно, будто сросшись спиной с обугленной прошивкой. Когда стало чуть легче, я медленно подняла голову и бросила настороженный взгляд на потолок. Убедившись в том, что стены не стремятся раздавить меняя, словно таракана, я принялась рассматривать палату с этого ракурса, представляя каково это жить здесь и изо дня в день смотреть на эти стены. Мое воображение тут же нарисовало малопривлекательную картину серых будней одного из пациентов изолятора: утро, обход, а после − длинные часы ожидания очередного визита врача и очередной дозы препаратов. В палате даже окон не было, заглянув в которые можно было бы кое-как скоротать время и мне вдруг подумалось, что попади здоровый человек в такие условия, его крыша непременно дала бы течь.

Прошло примерно минут десять, а может и больше, прежде чем я пришла к выводу, что хватит с меня темных мыслей, что здесь ничего нет и мне пора уходить. Именно тогда, в огромной дыре в чудом уцелевшей мягкой прошивке я заметила маленькую потрепанную книжечку, волею случая спасшуюся от языков пламени. Страницы в ней разбухли, то ли от частого перелистывания, то ли от сырости. Буквы в некоторых местах были смазаны, некоторые страницы вырваны.

Моя находка оказалась не чем иным, как дневником одной из пациенток. Записи вела девушка, это было понятно с первых страничек. Как ей удалось пронести сюда ручку и блокнот и вообще держать в тайне наличие дневника для меня оставалось секретом.

− Эй, есть кто? Нам пора уезжать! − голос одного из моих коллег оторвал меня от раскрывшейся передо мной истории.

− Уже иду!

Я сунула дневник в карман и быстрым шагом двинулась в сторону лестницы на первый этаж. Дэвид ждал меня в коридоре, рассматривая стены с тем же удивлением, с которым некогда их рассматривала я.

− Нашла что-нибудь?

− Нет, ничего интересного… − я пожала плечами, − а вы?

− Нет, видимо, очередная пустышка.

Обычно я всегда соглашалась с ним. Но не в этот раз. Видимо, я слишком долго молчала, потому что Дэвид решил спросить все ли со мной в порядке.

− Да. Все хорошо.

Мы молча двинулись к выходу, где нас уже ждали. Шеф понуро пролистывал ленту новостей, что-то бурча себе под нос, операторы протирали линзы на аппаратуре. Все было как обычно. Но что-то все же изменялось… во мне.

Раньше я бы запрыгнула на багажник внедорожника и отобрала бы у Лероя стакан кофе из Старбакса, тот, в свою очередь, будучи верным своему прозвищу «Ворчун», порадовал бы меня парой-тройкой малоприятных словечек. Дэвид пошутил бы, что теперь благодаря нашему низкорослому другу мой словарный запас заметно расширится, а Шеф в который раз бы напомнил, что мы застряли в подростковом возрасте и детство из нас уже ничем не выбить. Вместо всего этого я неожиданно для самой себя еле слышно сказала:

− Я решила уйти.

Ворчун оторопело сам протянул мне стакан кофе, Шеф оторвался от тысячного просмотра новостей в одной из популярных социальных сетей, а Дэвид лишь понимающе улыбнулся. Я знала, что они не станут меня удерживать в команде. В конце концов, то, что для меня в последний год было только работой, для других было делом всей их жизни.

Естественно, просто так уехать мне никто не позволил бы. Нужно было отметить мой выход в «нормальный» мир. А это означало, что в этом богом забытом городишке мне придется провести еще как минимум один день.

К такому выводу я пришла тогда.

Знали бы вы.

Насколько.

Я.

Ошибалась.

========== ○ НАЧАЛО ==========

Номер в отеле я резервировала всего на день, но мне пришлось продлить бронь еще на неделю. Несколько дней к ряду я изучала записи, сделанные девушкой, чьего имени я даже не знала. Она писала о том, как ей нравится выходить из палаты и общаться с соседями, жаль только, что позволяли это делать совсем редко; о том, что дни купания она воспринимает, как второй день рождения.

Сначала я бы не подумала, что этот дневник принадлежал человеку с психическим расстройством. Повествование было достаточно связным, там и намека не было на крайне положительные или безмерно отрицательные суждения о других или о себе.

Но со временем некогда ровные, выведенные каллиграфическим почерком строчки начинали «налезать» друг на друга, буквы из идеальных и округлых превращались в угловатые и кривые, похожие на те, которые ребенок выводит в своей тетради, когда только учится писать. Девушка постоянно теряла мысль, и повествование превращалось в нечто бредовое. Особенно хорошо мне запомнилась кое-что на 13 странице:

«Сегодня к нам поселили новенькую. Она почему-то кричала и пыталась вырваться, видимо, как и я, она безумная, но, в отличие от меня… О, и как красиво смотрятся эти желтые пятна на стене, наверное, малышка Кристалл все же добралась до масляных красок и решила… покупаться, я хочу в душ, быстрее бы настал вечер».

Чем больше страниц прибавлялось к левой стороне дневника, тем бессвязнее становились рассказы девушки. Складывалось такое впечатление, что ее болезнь с течением времени только прогрессировала и лечение совсем не помогало. Иногда она несколько раз писала одно и то же. Её почерк постепенно становился совсем неразборчивым, похожим на почерк врача, заполнявшего мой медицинский полис несколькими месяцами ранее. Буквы практически легли на строчку и повествование обрывалось где-то в начале предложения. На этом записи прерывались: где-то ближе к концу блокнота пропал даже любой намек на смысл и осталось только название больницы, выведенное с разным нажимом и в разной буквенной последовательности. Надписи тянулись от левого верхнего угла дневника к правому нижнему, по горизонтали, по вертикали…