Правда выше солнца (СИ) - Герасименко Анатолий

А вот и второй актер из трагической тройки!

Огромного роста человек поднялся навстречу Акриону с разобранной постели. Выставил руку, защищая спросонья от света глаза. Акрион на мгновение застыл, глядя через прорези маски. Смятые простыни, чаша с вином у изголовья кровати, квадрат темноты в оконце под потолком – будто бы не в театре, а в обычной опочивальне.

Произнести монолог? В таких сценах герой всегда говорит что-нибудь возвышенное. «Что ж, умри! Твою кончину с легким сердцем я приму». Нет, это другое...

Нет прощения тирану! Рази без жалости!

На сей раз божественный голос был полон гнева. Разить без жалости! Уязвить врага! По-настоящему, с выпадом, как на тренировках в эфебии. Всё должно быть естественно, иначе зрители не увидят гнев мстителя, не поверят в гибель злодея.

Акрион сорвался с места, прыгнул к человеку и пронзил его мечом.

По-настоящему, с выпадом.

Естественно.

Клинок вошёл в грудь слева, точно напротив сердца. Брызнуло на руки тёплым. Человек мотнул головой от удара, взмахнул руками. Зацепившись ногой, повалился на кровать. Стиснул пальцами простыни, согнул напряжённые до предела руки в локтях, будто изо всех сил боролся с кем-то незримым. Гортанный, клекочущий звук родился в горле и захлебнулся кровью. По простыням расплылась чернота.

Акрион попятился.

Случилось что-то страшное. Непоправимое.

Публика по-прежнему молчала, но это молчание было другим. Сытым, удовлетворённым. Преступным.

Меч глубоко засел в груди поверженного. В воздухе больше не пахло благовониями. Опочивальня наполнялась ржавым острым запахом крови.

Человек на кровати захрипел, приподнялся, но тут же, оседая, соскользнул с перепачканных простыней. Скорчившись, замер у изножья и больше не двигался.

– Аполлон милосердный, – прошептал Акрион и тут же повторил в голос: – Аполлон милосердный!..

Человек не шевелился. Меч косо торчал из раны. Кровь текла по терракотовым плиткам – чёрная, блестящая, словно живая. Но, конечно, никакой жизни в ней уже не было.

В коридоре послышались торопливые шаги. Акрион на подгибающихся, как из тростника сплетенных ногах повернулся ко входу. «Это не спектакль, – подумал он в ужасе. – Это не было спектаклем. С самого начала это не было и не могло быть спектаклем. Что я сделал? Что теперь будет? Как это случилось?!»

Звук шагов приблизился, заполнил коридор. По стене порхнула тень. Акрион огляделся, но, кроме маленького окна под потолком, куда не протиснулся бы и ребенок, выхода не нашёл. Похоже, он попался – попался на месте самого настоящего преступления. Убийца с окровавленными руками.

В дверях появилась коренастая фигура. Это был мужчина в диковинном платье: сперва, не разобрав, Акрион решил было, что он гол, но тут же разглядел, что всё тело незнакомца закутано в черную плотную ткань, прилегавшую к телу, словно вторая кожа. За спиной мужчины болтался странной формы шлем и висела ещё более странная сумка.

Незнакомец замер, осматривая комнату. Поднял с пола зачадившую лампу. Обойдя кровавую лужу, подобрался к кровати, нагнулся над мертвецом. Потрогал шею, выругался, вытер пальцы о простыню. Повернулся к Акриону.

– Ты что натворил? – спросил он неприязненно.

– Я... – начал Акрион.

Человек в диковинном платье шагнул к нему, сорвал театральную маску и поднёс к лицу лампу.

– Ну да, – произнёс он с горечью. – Кто же ещё. Мог бы догадаться. Вот стерва.

Акрион молчал. Лампа чадила, близкое пламя заставляло щуриться, выжимало слезу. Ноги обдувало сквозняком, и было невыносимо думать, что голых ступней вот-вот коснётся растекающаяся по полу кровь убитого.

– И что теперь с тобой делать? – спросил незнакомец. Спросил задумчиво, без зла.

Где-то далеко, в недрах дворца зародился шум. Хлопнула дверь, другая; кто-то крикнул, ему ответили на несколько голосов; ахнула женщина, залаял разбуженный пёс; и негромко, но явственней всех прочих звуков лязгнуло оружейное железо. «Наверх! Сюда!» – повелительный окрик. Топот нескольких пар ног, обутых в сандалии. Кто-то крепко ругается – близко, совсем близко...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Незнакомец проворно задул лампу. Темнота обрушилась, как удар. «Это конец спектакля, – с жалкой надеждой подумал Акрион. – Пришёл третий актёр, эписодий кончился, и сейчас хор запоёт последний стасим, а потом все пойдут по домам...»

– За мной! – прошипела темнота, хватая Акриона за плечо. Тот беспрекословно дал себя выволочь в коридор и дальше, куда-то в кромешное чёрное ничто. Звуки приближались, уже было слышно натруженное дыхание нескольких глоток, и звонко, хищно бряцало оружие.

Акриона крепко и настойчиво тянули вперёд, в черноту. Он послушно следовал за невидимым человеком в странном костюме, то и дело сбиваясь с шага и полностью уже потеряв чувство направления. Внезапно что-то скрежетнуло, с размаху хлопнуло. Впереди замаячил просвет, а в середине его – луна.

Незнакомец, бранясь под нос, чувствительно толкнул Акриона к просвету. Тот, повинуясь силе толчка, пробежал несколько шагов по зелёному от лунного сияния полу и очутился на узком, огороженном мраморными столбиками балконе. Удерживая равновесие, схватился за перила. Глянул вниз.

Он ошибался, думая, что лестница привела его на высоту сорока локтей. До земли было локтей шестьдесят. Внизу одинокий факел освещал утоптанную, твёрдую, как могильная плита, землю. Прыгать – верная смерть.

Акрионов спаситель, однако, смерти не боялся вовсе – или так, по крайней мере, казалось. Выбежав следом на балкон, он проворно вскочил на перила. Балансируя на узкой полоске мрамора, протянул руку. Прошипел:

– Хватайся!

Акрион потянулся было, но опомнился.

– З-зачем?.. – тупо спросил он.

– Жить хочешь? – незнакомец сунул Акриону под нос согнутый локоть. – Хватайся, говорю! Да как следует, обеими руками. И держись!

Сзади послышались голоса. «Здесь?» «Вроде, здесь». «А может, вниз побежали?» «На балконе они, точно говорю!» «Гляди, гляди, дверь открыта!» И – командный, каменной твердости голос: «Трое вниз, остальные за мной! Сейчас возьмем гадов!»

Акрион, теряя последние крохи здравого разума, вцепился незнакомцу в руку. Над самым ухом раздался явственный щелчок. В тот же миг под ложечкой возникло щекочущее чувство, пол балкона поехал вниз, а столбик перил пребольно стукнул по коленной чашечке. Ветер принялся лохматить волосы, шум и крики внезапно и быстро отдалились.

«Мы что, летим? – подумал в ужасе Акрион. – Аполлон лучезарный, летим! Никак, колдовство!»

Он изо всех сил стиснул локоть своего спасителя и попытался поджать ноги. Очевидно, это было зря, потому что незнакомец охнул и неуклюже взмахнул свободной рукой. Над ухом снова защёлкало, луна канула вниз, небо и земля завертелись в тошнотворной пляске. Затем тело утратило вес, а спустя несколько мгновений по пяткам безжалостно ударила земля. Акрион невольно разжал руки и грохнулся на спину.

Он лежал с зажмуренными глазами. Было тихо, ветерок нёс сладковатый и терпкий запах оливковых листьев. Рядом кто-то бранился вполголоса. Время от времени раздавался знакомый звонкий щелчок: словно монеткой стучали о камень.

Немного погодя Акриона пнули в бок – не сильно, но с явным нетерпением. Он открыл глаза и увидел над собой тёмный силуэт незнакомца.

– Вставай, чего разлёгся, – ворчливо сказал тот. – Сам знаешь: Гипнос – брат Танатоса. Заснёшь – не заметишь, как помрёшь.

Акрион, пошатываясь и взмахивая руками в поисках равновесия, кое-как поднялся с земли. Накатила тошнота, макушку распёрло болью. «Неужто головой приложился? – подумал он. – Не помню... Ничего не помню. И ничего не понимаю». По небу плыла луна, вокруг шелестели маслины. Видимо, колдовской полёт окончился в одной из многочисленных оливковых рощ, окружавших стены Афин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Кто ты? – спросил Акрион своего спасителя. В скудном лунном свете было видно гладко выбритое лицо и волнистые короткие волосы. Ещё Акрион заметил, что затянутый в странную одежду человек был ростом существенно ниже его самого. – Ты... Ты третий актёр? И где зрители? И почему такой странный спектакль? Или это не спектакль?..