Сказки из старинной шкатулки - Юрий Подкорытов

— Отпусти меня, Юлдыбай, — просит Шурале, — слово даю — никогда больше безобразничать не буду.

— Ваш брат на покаянные слова охоч, — не верит Юлдыбай. — Вот что я придумал: пусть-ка моя лошадка три дня отдохнет, а ты вместо нее поработаешь. Согласен?

— Экая невидаль! Согласен!

И стал Шурале за лошадь работать. Юлдыбай на нем землю пашет, дрова из лесу возит да и кнутом пошевеливает. Совсем Шурале из сил выбился, хвостом тряхнуть не может, все копыта сбил. Только и слышно — ох да ах.

Отпустил его Юлдыбай в урман и сказал на прощанье:

— Запомни — кто сам работает, тот и других труд ценит. Так-то.

Рассказывал Акрам-курайчи про голубое зеркало Семигора

Говорят, у русского батыра Семигора, хозяина гор Ильменских, зеркало хрустальное было, да не простое.

Посмотрит в него Семигор — все, что на земле, на воде и в воздухе делается, — все ему видно.

И жила в тех местах старушонка одна завистливая. Юрмой звали.

Ох, как хотелось Юрме зеркало такое иметь! Оно понятно — в урмане глухом скучища зеленая. Словцом перемолвиться не с кем. Которые лешие поблизости жили, и те от завистливой старухи в болото подались.

Забралась как-то Юрма в горную кладовуху Семигора, и так и сяк зеркало из скалы выворачивает. Не хватает силенки. Уж и нечисть лесную помочь просила, посулы богатые обещала.

Лешие затылки чешут: и напакостить не прочь, и Семигора побаиваются. Отказались.

Грохнула Юрма клюкой железной по хрусталю — разбилось голубое зеркало на мелкие осколки, по всему краю разлетелось. Каждый осколок в голубое озеро превратился. А Юрма со злости комья земли в ближнее озеро стала бросать. Горстями полными. То тут, то там островки на озере выросли.

А дело-то вот чем кончилось: старуху Юрму батыр Семигор в гору каменную превратил.

…Давным-давно поднялся на высокую гору человек, увидел внизу озеро с бесчисленными островками.

— Пестрое озеро, — сказал тот человек, — Чебар-куль![5]

Рассказывал Акрам-курайчи про озеро Зюраткуль

Говорят, когда старуха Юрма у батыра Семигора волшебное зеркало разбила, забросила она далеко в горы осколок.

Говорят, Йораткулем — сердцем-озером прозвали его. А уж Зюраткулем стали звать позже.

Объявился на Урале мужицкий царь Емельян Пугачев. Повел батыр Салават Юлаев ему башкирских егетов на помощь. И был в одном отряде молодой храбрец Хасан.

Говорит ему Салават:

— Будь сотником. Веди храбрых егетов в бой.

Но окружили царские солдаты отряд у Йораткуля. Запели стрелы калены, загремели ружья, засверкали клинки, поднялись на дыбы кони. Кровавой была сеча! Упал егет Хасан под копыта чужих коней и увидел смерть свою.

Открыл глаза, видит: входит в озеро большой черный конь. На коне всадник в черном бешмете с золотыми звездами. Вместо лука за спиной месяц серебряный.

Долго ли, коротко ли в беспамятстве был? Приподнялся Хасан, видит: выходит из озера большой розовый конь. На коне всадник в бешмете розовом, в руках молодое розовое солнце держит.

Встал тогда Хасан, поглядел вокруг: все егеты острыми саблями порубаны, пулями побиты.

Похоронил их с честью, срезал камыш прибрежный, сделал курай и запел:

Йораткуль, сердце-озеро!Шумом воли своих вечнымУбаюкивай друзей павших.Будь же отныне озером Могильным,Озером павших — Зюраткулем!

Рассказывал Акрам-курайчи про горящую гору Янган-тау[6]

Красив селезень Кэркем! Изумрудом зеленым переливаются перья, на крыльях белая полоса сверкает. Плывет селезень Кэркем по волнам озера, все радуются — такой красавец!

Большая семья у селезня, родня большая: тетушка Чомга, птица с упрямым хохолком-рожками на голове, двоюродные сестры и братья пеганки, важный дядя Ата-каз, — серый гусь.

Собрал родню селезень Кэркем, говорит:

— Горе в нашей семье — младший сынок мой Кечкене растет хилым и слабеньким. Как полетит вместе с нами в далекие края осенью? Оставаться здесь нельзя на зиму — замерзнет или Тюлюк-лиса поймает, съест. Отчего такая беда с маленьким Кечкене?

Молчит важный дядя Ата-каз, молчат двоюродные братья и сестры пеганки. Только тетушка Чомга тряхнула хохолком-рожками, сказала:

— Лысуха-птица виновата! Больше некому! Перья у нее черные, на голове белая лысина: отметка шайтанова. Лысуха виновата.

Закричали, захлопали крыльями все родственники:

— Да, да! Лысуха, больше некому.

Взлетел селезень Кэркем над озером, видит, из камыша выплывает Лысуха, за ней пушистые черные шарики с красными шапочками, детки ее.

Налетел селезень Кэркем, клювом бьет Лысуху, крыльями бьет:

— Вот тебе, проклятая, за моего Кечкене! Отведи порчу или до смерти забью!

Испугались Лысухины дети, в камыши попрятались. Красная стала вода в озере, селезень Кэркем Лысуху совсем убивает. Отпустил, однако, проклятую.

Через несколько дней видит селезень Кэркем — плывет Лысуха живая и здоровая по озеру. Маленькие детки ее рядышком, черные шарики с красными шапочками!

Удивился селезень Кэркем:

— Лысуха, шайтаном проклятая птица, убивал я тебя, озеро от крови красным было, а ты — жива и здорова! Не чудо ли это?

Отвечает Лысуха-птица:

— Покажу тебе чудо. Полетим вместе на Янган-тау — горящую гору, сам увидишь.

Полетели. Над лесами летят. Над озерами летят. Гора Янган-тау туманом одета, паром окутана белым. В маленьких горных чашах вода кипит. Видят Лысуха и селезень Кэркем — поднимается в гору старый человек. Тяжело идет, на палочку опирается.

Подошел старый человек к чаше горной с кипящей водой, окунулся несколько раз — вышел молодой егет-молодец. Палочку свою через колено переломил.

— Искупай в чаше горной своего Кечкене, здоровым станет, — говорит Лысуха-птица.

Прощенья просит селезень Кэркем у Лысухи:

— Прости меня, добрая птица Лысуха. Все сделаю, как ты велишь. Полетит мой Кечкене!

…Летят осенью дикие утки. Впереди — селезень Кэркем, рядом сын Кечкене. Над лесами летят, над озерами летят. Над Янган-тау — горящей горой — летят.

Рассказывал Акрам-курайчи о солнечном камне

Ох, и залютовал как-то старик Салкын-Мороз! Снегу горы навалил, солнце тучами укрыл, птиц и зверье подчистую заморозил. К людям подбираться стал. Собрались башкиры-старики и говорят:

— Салкын все убил. Птиц и зверей убил, пчел наших погубил. А что делать башкиру без пчел, птицы и зверя? Надо у Солнца камень солнечный просить. Кто пойдет?

Вышел тут Тугай-батыр в середину круга:

— Я пойду! — говорит. — Пойду и найду солнечный камень.

Пришел к Солнцу. Лежит Солнце в черной яме, вокруг ямы вьюги да бураны вертятся. Хуже псов цепных сторожат. Никуда Солнце не выпускают.

— Я Тугай-батыр. Старики меня прислали. Совсем худо стало, лютует Салкын. Дай солнечный камень!

— Камня не жалко, храбрый батыр, — погубит тебя Мороз, не простит смелости твоей.

— Стариков и детишек спасать надо. Зачем о себе думать? — говорит Тугай-батыр.

Подает ему Солнце камни блестящие.

— Бери, сколько унесешь! Набросай в огонь — тут Морозу и конец!

Побежал Тугай-батыр обратно. Все солнечные камни раздал, один маленький камень остался.

Русского мужика Афоньку Коркина встретил — последний отдал.

Идет себе Тугай-батыр налегке. Налетели на него вьюги да бураны, завертели, закружили, сам Мороз от злобы лютой в ледяной столб Тугай-батыра превратил. Хотел было на людей накинуться — не дает камень солнечный, огнем-жаром пышет. Зашипел Мороз да и растаял. И все вокруг растаяло.

Заплескалось озеро на том месте Тугаево — Тугайкуль.

Рассказывал Акрам-курайчи о Миньяре

Во времена давно прошедшие жили в нашем краю тысяча братьев. Была у братьев единственная сестра, звали ее Гульбика.

Своенравной и упрямой росла девушка! Больше всего любила Гульбика скакать по степи на вороной лошадке.

Говорили ей братья:

— Смотри, сестра, и близко не подъезжай к Зуртау — горе. Живет там злой дэв-волшебник!

Говорят, растет у него невиданный цветок: листья белые-белые, цветы и ягоды черные-черные. Кто черную ягодку проглотит, может превратиться во что пожелает: в птицу ли, в зверя ли, в гору или реку. Только никогда человеком не станет.

Не послушалась упрямая Гульбика, поскакала к горе Зуртау. Вдруг черный вихрь подхватил ее, закружил, завертел, поднял в воздух.

Долго летела Гульбика. Опустил ее черный вихрь на самую вершину Зуртау.

Говорит дэв-волшебник:

— Давно поджидаю тебя, красавица! Будешь моей женой. Кипят медные котлы с бараниной, полны кумысом свадебные чаши. А не согласишься — худо будет!