Чужие миры - Ellith The Shadow

Зато, не иначе, как для лёгкого чтения, в справочник вошла краткая история последней войны. С указанием основных битв, полков, отрядов, подотрядов и командиров.

Этнография

Две недели спустя я миновал гряду высоких холмов, западную границу Рунсона. Первое, что бросилось в глаза, — растения. Земляничник, бук и липа взамен оставшихся по ту сторону ольхи, рябин и елей. Сколько тех холмов, а как изменился климат!

Вторая странность — вежливые пограничники. Не трусливо заискивающие, а именно вежливые, на ирксский манер, словно их этикету учили. Ни поминать королевское письмо, ни отводить глаза не пришлось. С меня взяли пять мелких монет «огниц» в висском эквиваленте — оказалось, существует простая система перевода рунсонских денежных единиц в р'таккские: одна огница равна шерскому лауфу (восемь-девять висских медяков) — да зафиксировали имя и род занятий в какой-то книге. Кстати, одежда пограничников напоминала западную, и на надморском[1] они говорили нормально. Дикари?

До Канари, столицы Рунсона, оставалось сорок километров. На границе мне сообщили, что если я не хочу отклоняться от тракта, ближайший город встретится через три версты.

Три версты. От трёх с половиной до шести километров. Может, стоит там остановиться? Границу я миновал около двух, но я же не почтовый курьер, чтобы мчаться день и ночь.

Поначалу я ехал медленно. Рассматривал местную флору, прикидывая, не удастся ли добыть таких-сяких травок за четверть цены. Вон шелковка, и «красная ёлка», и алейница. Потом мне показалось, что еду я слишком медленно, и я пустил Рысёнка лёгким галопом. Происходило что-то странное. По моим прикидкам я проехал шесть, и даже семь километров, но никаких примет города вокруг не наблюдалось.

Вдруг послышался стук копыт, и чуть впереди с какой-то мелкой тропки выехал на дорогу светловолосый юноша в кожаной одежде. Нет… не так я представлял дикарей. Тоже в коже, но не в эшеньской же замше высшего сорта по два золотых за кусочек размером с берёзовый лист! Наверное, Ронес издевался.

— Добрый день. Не скажете ли, сколько осталось ехать до Нивейри?

— Верста, — бросил юноша. А может, я ошибся — голос, хотя и низкий, был похож на женский.

Но как — верста?! Тракт прямой, словно стрела, и за это время я проехал только две версты? Эфин шутит?

Тут меня осенило.

— Простите… А верста — это сколько?

— А, конечно, великая верста.

— Я нездешний.

— Я вижу. Так, в великой версте шестнадцать полётов, полёт — около трёхсот метров, а метр чуть больше двух локтей, значит…

— Меньше.

— Что?

— ЕСМ-овский метр меньше двух локтей.

— Да шут знает эти западные меры… короче, четыре с половиной ЕСМ-овских километра.

— Хорошая у вас верста.

Юноша/девушка кивнул и свернул направо.

— Слышал? Почти пять километров, — сообщил я Рысёнку.

Мы прибыли в Нивейри вечером. Естественно, все колебания насчёт продолжения поездки исчезли. До столицы оставалось около четырёх местных вёрст, или двадцать километров, а мы с Рысёнком устали. Я решил поискать корчму или постоялый двор.

Нивейри был небольшим городом, и он не сильно отличался от своей висской родни (Долинки, Верхнего Жальца или Вязневска). Фонарей было меньше — здешние правители не додумались до фонарного налога, — да стража была вооружена лучше — я замечал неплохие копья и мечи. Немного другие крыши, отсутствие вычурных монстров типа верхнежалецкой ратуши, а в остальном — похоже, очень похоже. Я окончательно уверился: никаких дикарей поблизости нет, насчёт кочевников в южной степи ещё провидец трижды наворожил, и прислали меня в обычную страну с обычными недостатками. Одно странно — неужели Висса с ней не торгует? Ну и ладно, привезу Ронесу сводную таблицу мер, весов и денежных единиц, большего он не заслуживает. За какие-то триста пятьдесят золотых…

Корчма («витха») отыскалась быстро. Называлась она «Шерский пирог» и от висских не отличалась ничем. Совсем. Те же иероглифы на вывеске, те же расценки (в переводе); та же манера снимать вдвое, если клиент пробует расплатиться чужеземными деньгами; те же маленькие комнатки на втором этаже. Правда, в меню было пять наименований так называемых «шерских пирогов» (настоящий изобретатель — человек, дорийский повар прошлой катушки). В Виссе их часто готовят в элитных заведениях, и очень редко — в маленьких. Я из интереса попробовал. Оказалось так себе, половина трав явно заменена местными аналогами, но, опять-таки, пристойно для обычной корчмы.

На рассвете мы поехали дальше. Рысёнок выспался за ночь (я — нет), и уже два часа спустя впереди показалась каменная стена с башнями.

…У городских ворот стояла стража. Снова вежливая. За проезд сняли две огницы (то бишь, двадцать медяков) — «на ремонт башни». Башне, на мой взгляд, ремонт понадобится разве что через эру-две, ну да ладно. Я тут же спросил, где искать менялу: в Нивейри деньги разменять не удалось, поскольку купцы этой дорогой пользовались редко и, как я понял, были местными уроженцами. Пока двое стражников объясняли мне, куда ехать и где сворачивать, третий гнал от ворот какого-то оборванца: «Нет уж, твоё подзаборие, изволь валить по-хорошему, а то ведь шестник лаате проснётся. Злой он нынче как волколак, шестник-то, вчера клюк свернули, так он синты[2] самопальной продегустировал, вот и злой. Полетишь ведь по-плохому, как датарцы под Ашрови…». Оборванец настаивал на праве войти в город, получил древком копья по рукам плюс пинок под зад и, постанывая, убрёл прочь.

Рунсонские деньги стали первым, что сумело удивить в номинации, отличной от «вылитый-запад-и-чего-меня-сюда-прислали». Разноцветные монетки — шеры умрут от зависти. Наименьшая, уже помянутая огница, была насыщенного пламенно-оранжевого цвета. Следующая — ветка, шесть огниц, — жёлтая с изображением большого красного цветка. Ресинка, шесть веток, — зелёная с чёрной кошачьей головой. Навальница — тёмно-синяя, почти чёрная, с белой молнией. Лешница — бледно-зелёная с голубой бабочкой. Ещё существовали (но не были мне показаны) «конь» (на который можно было приобрести табун), «повозка» (наверное, имелся в виду скарб большой деревни) и «венок» (не иначе, королевский, со всем дворцом).

Попутно обнаружилось, что в Рунсоне другие цифры, причём, их только шесть. Иероглифы похожи на западные (родом из далёкого имперского прошлого — а оно было общим), но не совпадают (всё-таки, прошлое было весьма далёким); на столичных вывесках преобладают стандартные руны; надморский язык «А все знают. В школке учили».