Мир под оливами - Юлия Друнина

ТОГДА…

Это было сто лет назад,Точнее, в послевоенное лето.Только–только из старых солдатПревратились мы в молодые поэты.Мы были дружбе верны фронтовойИ потому богаты.(Пусть нету крыши над головой,Пусть нету еще зарплаты.)— Где будешь спать?— А зачем вокзал?— Ну, значит, и я с тобою. —Еще у друга полны глазаГорячим туманом боя.И все мы были войной пьяны,Всем гадок был дух наживы,Все были молоды,Все равныИ все потому счастливы…

ВСТРЕЧА

Со своим батальоннымПовстречалась сестра —Только возле прилавка,А не возле костра.Уронил он покупки,Смяла чеки она —Громыхая, за нимиСнова встала Война.

Снова тащит девчонкаКомандира в кювет,По слепящему снегуАлый тянется след.Оглянулась — фашистыВ полный двинулись рост…

Что ж ты спишь, продавщица? —Возмущается «хвост».

Но не может услышатьЭтот ропот она,Потому что все громчеГромыхает Война,Потому что столкнулись,Как звезда со звездой,Молодой батальонныйС медсестрой молодой…

НАШЕ — НАМ!

Наше — нам, юность —

юным, и мы не в обиде.

Пусть певичка смешна и жеманна,Пусть манерны у песни слова, —В полуночном чаду ресторанаТак блаженно плывет голова.Винограда тяжелые гроздьяПревратились в густое вино,И теперь по артериям бродит,Колобродит, бунтует оно.А за маленьким столиком рядомТрое бывших окопных солдатНевеселым хмелеющим взглядомНа оркестр и певичку глядят.Я, наверное, их понимаю:Ветераны остались одни —В том победном ликующем мае,В том проклятом июне они…А смешная певичка тем часомПродолжает шептать о весне,А парнишка в потертых техасахЧуть не сверстницу видит во мне!В этом спутник мой искренен вроде,Лестно мне и немного смешно.По артериям весело бродит,Колобродит густое вино.А за маленьким столиком рядомДвое бывших окопных солдатНемигающим пристальным взглядомЗа товарищем вставшим следят.Ну а тот у застывшей певицыОтодвинул молчком микрофон,И гранатой в блаженные лицаБросил песню забытую он —О кострах на снегу, о шинелиДа о тех, кто назад не пришел…И глаза за глазами трезвели,И смолкал вслед за столиком стол.Замер смех, и не хлопали пробки.Тут оркестр очнулся, и вотПоначалу чуть слышно и робкоПодхватил эту песню фагот,Поддержал его голос клариега,Осторожно вступил контрабас…Ах, нехитрая несенка эта,Почему будоражишь ты нас?Почему стали строгими парниИ никто уже больше не пьян?..Не без горечи вспомнил ударник,Что ведь, в сущности, он барабан,Тот, кто резкою дробью в атакуПоднимает залегших бойцов.…Кто–то в зале беззвучно заплакал,Закрывая салфеткой лицо.И певица в ту песню вступилаИ уже не казалась смешной…Ах, какая же все–таки силаСкрыта в тех, кто испытан войной!

Вот мелодия, вздрогнув, погасла,Словно чистая вспышка огня.Знаешь, парень в модерных техасах,Эта песенка и про меня.Ты грядущим, я прошлым богата,Юность — юным, дружок, наше — нам.Сердце тянется к этим солдатам,К их осколкам и к их орденам.

МОЙ КОМИССАР

Не в войну,Не в бою,Не в землянке санвзвода —В наши мирные дни,В наши мирные годыУмирал комиссар…Что я сделать могла?То кричал он в бреду:— Поднимайтесь, ребята! —То, в сознанье придя,Бормотал виновато:— Вот какие, сестренка, дела…

До сих порОн во мне еще видел сестренку —Ту, что в первом боюСхоронилась в воронку,А потом стала «справным бойцом»,Потому что всегда впереди,Словно знамя,Был седой человекС молодыми глазамиИ отмеченным шрамом лицом.

След гражданской войны —Шрам от сабли над бровью…Может быть, в сорок первом,В снегах ПодмосковьяСнова видел он юность своюВ угловатом, застенчивом,Дерзком подростке,За которым тревожно,Внимательно, жесткоВсе следил краем глазаВ бою…

Не в эпохе,Военным пожаром объятой,Не от раны в бою —От болезни проклятойУмирал комиссар…Что я сделать могла?То кричал он, забывшись:— За мною, ребята! —То, в себя приходя,Бормотал виновато:— Вот какие, сестренка, дела…

Да, солдаты!Нам выпала трудная участь —Провожать командиров,Бессилием мучась.Может, это больней,Чем в бою…Если б Родину вновьОхватили пожары,Попросила б направить меняВ комиссары,Попросилась быВ юность свою!

На полыни водку настояла,Позвала товарищей — солдат.Нас осталось мало, очень мало.А года ракетами летят…

Мы счастливые, конечно, люди:Встретили победную зарю!Думаю об этом как о чуде.Сотни раз судьбу благодарю…

Ну а те, кто не дошел до Мая,Кто упал, поднявшись в полный рост?..Первый тост за павших поднимаю,И за них же наш последний тост,

Сдвинем рюмки, плечи тоже сдвинем,Пусть руки касается рука.…Как горька ты, водка на полыни,Как своею горечью сладка!

КОРОВЫ

А я вспоминаю снова:В горячей густой пылиИзмученные коровыПо улице Маркса шли.

Откуда такое чудо —Коровы в столице? Бред!Бессильно жрецы ОРУДаЖезлы простирали вслед.

Буренка в тоске косилаНа стадо машин глаза.Деваха с кнутом спросила:— Далече отсель вокзал? —

Застыл на момент угрюмоРогатый, брюхатый строй.Я ляпнула не подумав:— Вам лучше бы на метро! —

И, взглядом окинув хмуроМеня с головы до ног,— Чего ты болтаешь, дура? —Усталый старик изрек.

…Шли беженцы сквозь столицу,Гоня истомленный скот.Тревожно в худые лицаСмотрел сорок первый год.

Всю жизньОт зависти томиться мнеК той девочке,Худющей и неловкой —К той юной санитарке,Что с винтовкойШла в кирзачах громадныхПо войне.

Неужто вправду ею я была?..Как временамиМне увидеть странноСолдатский орденВ глубине стола,А на плечеРубец солдатской раны!

Встречая мирную зарюВ ночной пустыне Ленинграда,Я отрешенно говорю:— Горят Бадаевские склады…

И спутник мой не удивлен,Все понимая с полуслова,Пожары те же видит онВ дыму рассвета городского.

Вновь на него багровый светБросает зарево блокады.Пятнадцать, тридцать, сотню летГорят Бадаевские склады…

«ПИОНЕР-БОЛЬШЕВИК»

Этот холм невысок, этот холм невелик.Похоронен на нем «пионер–большевик» —Да, на камне начертано именно так…Здесь всегда замедляют прохожие шаг,Чтобы вдуматься в смысл неожиданных слов,Чтобы вслушаться в эхо двадцатых годов.

Хоронили горниста полвека назад,Молчаливо шагал пионерский отряд.Барабанная дробь. Взлет прощальной руки.Эпитафию вместе сложили дружки:«Пионер–большевик, мы гордимся тобой —Это есть наш последний и решительный бой!»

Отгремели года, отгорели года.Человек на протезе приходит сюда —Партизанил в войну комсомольский отряд,Лишь один партизан возвратился назад.Возвратился один, и его ли вина,Что порой без могил хоронила Война?..Потому и приходит, как перст, одинок,Он на холм, где лежитШкольный старый дружок —Тот, кого подстерег злой кулацкий обрез…

Гаснет день. Заливаются горны окрест.Искры первых костров светлячками летят —Как полвека назад, как полвека назад.И о холм ударяется песни прибой:«Это есть наш последний и решительный бой!»

Пусть были тревожны сводки —Светили в ночи тогдаМне звездочка на пилотке,На башне Кремля звезда.

И, стиснув до хруста зубы,Я шла но Большой Войне,Пока не пропели трубыПобеду моей стране.

Три с лишним десятилетьяУже не грохочет бой,Но с прежнею силой светятТе звезды в ночи любой —

На башне и на пилотке.Их светом озарены,Мне в сердце приходят сводкиС далекой Большой Войны.

ЧЕРНЫЙ ЛЕС