Божий Дом - Сэмуэль Шэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, во Франции могут быть гомеры, но они не твои пациенты.
Она продолжает есть свой артишок и соус стекает по ее подбородку. Она его не вытирает. Она не такая. Ей нравится масляное ощущение и уксусный запах. Она наслаждается своей наготой, беззаботностью, маслянистостью, легкостью. Я чувствую ее возбуждение. Сказал ли я это вслух? Нет. Мы смотрим друг на друга, капля стекает с ее подбородка на грудь. Мы смотрим. Капля исследует ее, медленно стекая по коже, направляясь к соску. Мы молчим, но оба думаем: потечет ли он дальше, остановится ли подмышкой или между грудей. Я возвращаюсь к медицине и думаю о карциноме подмышечных лимфоузлов. Мастэктомия. Статистика смертности. Бэрри улыбается, не догадываясь о повороте моих мыслей к смерти. Капля соуса стекает к соску и останавливается. Мы улыбаемся.
— Прекрати думать о гомерах и слизни ее.
— Они до сих пор могут меня уничтожить.
— Не могут, давай же.
Когда я прислоняюсь губами к соску, чувствую, как он напрягается, ощущаю уксусный привкус, я думаю об остановке сердца. В палате толпа, и я прибегаю одним из последних. На койке молодой пациент, интубированный, и респираторный санитар его вентилирует. Резидент пытается поставить центральную вену, а студент бегает кругами. Все знают, что пациент умрет. Одна из медсестер интенсивной терапии делает массаж сердца, склонившись над пациентом; рыжая с великолепными бедрами и большими сиськами, из Гонолулу. Сиськи — с Гавайев. Это был ее пациент и она была первой в палате после остановки. Я стою в дверях и смотрю: ее белая юбка задирается так, что, когда она склоняется над пациентом, я вижу ее задницу. На ней трусики в цветочек. Я почти что могу разглядеть тычинки, через белые чулки. Я думаю про Гавайи. Вверх-вниз, вверх-вниз, посреди крови, рвоты, дерьма и мочи, ее задница двигается вверх и вниз. Волны прибоя на вулканических пляжах, вверх и вниз, вверх и вниз. Фантастическая мягкая задница. Я подхожу и кладу на нее руку. Она оборачивается, видит меня, улыбается, говорит «привет, Рой», и продолжает делать массаж сердца. Я массирую ее задницу, и она двигается вверх и вниз, вертится, и за ней следует моя рука. Обеими руками я снимаю подвязки и спускаю трусики до колен. Она продолжает делать массаж сердца. Я просовываю руку между ее ног и глажу внутреннюю поверхность бедер, вверх-вниз, вверх-вниз, попадая в ритм массажа сердца. Свободной рукой она расстегивает мои белые брюки и хватает мой вставший член. Напряжение невероятное. Вокруг кричат «адреналин!» и «дефибрилятор!»
Наконец-то им удается настроить дефибрилятор и поставить отведения на грудь пациента. Кто-то кричит: «Всем отойти от койки!», и она спускается к моему члену.
— Разряд!
ззжжжжж
Пациент получил разряд. Тело вздрагивает, сокращением мышц реагируя на разряд в 300 вольт, но на мониторе прямая линия. Сердце мертво. Интерн, Рант, входит в палату. Это его пациент. Он расстроен. Кажется, он готов расплакаться. Потом он видит меня и гавайку, занятых делом, и его глаза расширяются.
Я оборачиваюсь и говорю: «Взбодрись, Рант. Нельзя уходить в депрессию с такой эрекцией». Фантазия заканчивается смертью молодого пациента и всеми нами, занимающимися любовью на залитом кровью полу и поющими при приближении оргазма:
— Я хочу жить в своей хижине, в Коалакаху, Гавайи!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Божий Дом
«Мы пришли сюда служить Господу и разбогатеть»
Бемаз Диаз дель Костилло, «История покорения Мексики»2
Божий Дом был основан в 1913 году американцами-израэлитами, так как их медицински образованные сыновья и дочери в результате дискриминации не могли найти интернатуры в серьезных больницах. Из уважения к основателям, молодые и целеустремленные доктора наполнили больницу и вскоре были осчастливлены сотрудничеством с ЛМИ, Лучшим Медицинским Институтом в мире. Возвысившись, больница была разбита на множество иерархий, на дне которых сейчас и находились те, для кого она была основана, а именно Домработники[4]. А на дне иерархии Домработников находятся интерны.
Хотя проведенная от вершины медицинской иерархии прямая упирается в интерна, интерн находится также и на дне множества других иерархий. Интерна, с помощью различных административных трюков могут использовать Частные доктора, администрация Дома, медсестры, пациенты, социальные службы, операторы телефонов и пейджеров и уборщики. Последние убирают в дежурантских, регулируют отопление и кондиционер, отвечают за туалеты, постельное белье и починку оборудования. Интерны могут только уповать на их милость.
Иерархия Дома представляет из себя пирамиду с большим количеством людей внизу и одним на вершине. Учитывая необходимые качества для возвышения, пирамиду легче представить перевернутым рожком с мороженым, где путь наверх надо пролизывать. Из-за постоянного приложения языка к вышестоящей заднице, несколько задниц близких к самому верху представляют из себя, скорее, один язык. Топографирование чувствительных отделов коры показало бы гомункула с гигантским языком.[5] Единственным преимуществом положения внизу рожка являлось то, что оттуда можно было наблюдать весь процесс пролизывания. Вот они, Слерперы, жадные оптимистичные ребята на дне рожка в июле, лижущие, и лижущие, и лижущие. Зрелище было то еще.
Божий Дом был широко известен за свою прогрессивность, особенно в том, что касается издевательства над домработниками. Это была первая больница, предоставляющая бесплатную психологическую помощь в супружеских отношениях, а когда это оказывалось бесполезным, благословляющая развод. В среднем, восемьдесят процентов женатых и замужних медицински образованных сыновей и дочерей в течение года оказывались отделены от своих половин, не выдерживая глумление частных докторов, администрации Дома, медсестер, пациентов, социальных служб, операторов телефонов и пейджеров и уборщиков. Следующим знаком прогресса была вера Дома в постепенное внедрение ужасов этого года в сознание новоприбывших интернов, путем приглашения их на целый день для прослушивания серии лекций с перерывом на обед, предоставляемый местной забегаловкой, в понедельник, тридцатого июня. За день до начала. За этот день мы получали возможность познакомиться с представителем каждой из иерархий.
В воскресенье днем, за день до понедельника в Местной Забегаловке, за день до первого июля, я валялся в постели. Июнь заканчивался последней вспышкой солнца, но я опустил жалюзи. Никсон отправился на очередную встречу, чтобы подрочить Косыгину, Модин задыхалась, не зная, что надеть на Уотергейтские слушанья, а я страдал. Мои страдания не были даже современным отчуждением и неприятием, тем, которое многие американцы нынче испытывают, глядя на документальные фильмы под названием «Калифорнийская семья», показывающие дорогие поместья, множество машин, бассейн и полное отсутствие книг. Я страдал от страха. Хотя я и был молодым и целеустремленным, я был объят безумным ужасом. Я панически боялся стать интерном Божьего Дома.
Я был не один в постели. Я был с Бэрри. Наши отношения, пережившие травму моего студенчества в ЛМИ, цвели богатые красками, смехом, риском и любовью. Также со мной были две книги. Первая, подарок от моего отца-дантиста, нечто под названием «Я спас мир, не запачкав халата», про интерна, спешащего, берущего на себя ответственность, отдающего распоряжения, спасающие жизни; вторую книгу я купил сам, пособие «Как это делается» для новых интернов, пособие, учившее всему, что нужно знать. Пока я вгрызался в пособия, Бэрри, клинический психолог, свернулась клубочком с Фрейдом. Несколько минут прошло в молчании, потом я застонал, уронил пособие и накрылся с головой.
— Помоги, помогииии.
— Рой, ты в ужасной форме!
— Настолько плохо?
— Очень плохо. На той неделе мне пришлось госпитализировать пациента, которого нашли прячущимся под одеялом, и он был не в такой панике, как ты.
— Ты можешь меня госпитализировать?
— У тебя есть страховка?
— Будет, как только я начну интернатуру.
— Тогда тебе придется отправиться в государственную психушку.
— Что мне делать? Я все перепробовал и все равно до смерти боюсь.
— Попробуй отрицать.
— Отрицать?
— Да. Примитивная психологическая защита. Отрицай само существование этого».
Я попробовал отрицать существование этого. Хотя я и не продвинулся далеко по пути отрицания, Бэрри помогла мне пережить эту ночь и на утро понедельника и Местной Забегаловки, она помогла мне побриться, одеться и отвезла в центр города к Божьему Дому. Что-то не давало мне вылезти из машины, так что Бэрри пришлось открывать дверь, выпихивать меня и всовывать мне в руку записку: «До встречи в пять, люблю, Бэрри». Поцеловав меня, она уехала.