Крылатый лев и лилия (СИ) - "May Catelyn"

Печать на нем показалась ему до боли знакомой. Удивленный сенатор поспешно вскрыл письмо и почувствовал, как сразу же тревожно заныло сердце. Этот почерк он узнал бы из тысячи других. Это размашистое M и округлое A! Он с трудом удержался от того, чтобы прижать письмо к своим губам, вдохнув аромат, который не ощущал уже много лет. Его глаза жадно пробегали по ровным строкам послания когда-то самой блистательной куртизанки Венеции Вероники Франко[3]. И он словно вновь увидел перед собой золото волос, обрамлявших нежное лицо, мягкость и красоту ее черт, загадочный взгляд умных и лукавых глаз прекрасной венецианской Венеры:

«Если ты держишь это письмо в своих руках, мой Марко, значит я уже покинула этот мир. Для меня наступает время, когда всякая душа должна думать о спасении. Оставив жизнь, которую вела прежде, я молюсь об отпущении своих многочисленных мирских грехов. Я больна и чувствую, как силы с каждым днем покидают мое тело. Непросто осознавать, что смерть уже стоит за твоим порогом, держа наготове свое разящее жало, но таков удел всех людей. Во имя всего того, что связывало нас долгие годы, смею просить тебя исполнить мою последнюю волю.

В доме некоего мелкого негоцианта Пьетро Канотти живет с младенчества моя дочь. Ее имя Виттория. Она считает себя сиротой, взятой на воспитание, и никогда не должна узнать, кто ее настоящие мать и отец. Я бы смогла открыто признать ее и вырастить, как и своих сыновей, но обстоятельства и воля ее отца были против меня. Многие годы я надеялась, что смогу смириться с этим, и тогда Виттории не коснется тайна ее рождения, но сейчас ей угрожает опасность. Я не могу довериться никому кроме тебя! Защити ее, если сможешь, ведь с моей смертью она останется на этом свете совсем одна.

Боюсь, что я слишком слаба и не успею ничего предпринять, а эти люди уже нашли мое убежище… Ее нужно как можно быстрее увезти из Венеции и укрыть где-нибудь в отдаленном и тихом месте, подальше от любопытных глаз. Пусть она ведет простую, но честную жизнь и никогда не станет разменной монетой в чьих-то грязных интригах.

Это письмо должно быть уничтожено по прочтению, не оставляй его как память обо мне, пусть ее хранит лишь твоя душа. Я умираю с мыслью о том, что ты поступишь так, как велит тебе твое благородное и мужественное сердце. Сердце человека, которого я полюбила когда-то и никогда не смогу забыть…»

В конце письма было несколько строк сонета, когда-то посвященного ему, но он уже не смог вынести этого разрывающего сердце прощания, и они предательски расплылись перед глазами.

Марко читал письмо, отвернувшись к огню, чтобы странная посланница не могла видеть его лица и тех чувств, что отражались на нем. Женщина, которая владела его сердцем и мыслями много лет подряд, обратилась к нему уже из другого мира.

Веньер слышал, что у Вероники было шесть детей от разных мужчин, но не все они выжили. Почему же она воспитывала дочь в полном отдалении? Кто ее отец? Какая тайна могла быть связана с ее рождением и теперь угрожала жизни? Покровителями Вероники в разные годы ее бурной жизни были герцоги, сенаторы и принцы, неужели один из них? Нет, здесь что-то иное, более запутанное, зловещее. Кому могло быть дело до незаконнорожденного ребенка куртизанки?

Увидев смятение Марко и воспользовавшись его минутной растерянностью, немая монашка с неожиданным проворством сделала несколько шагов в его сторону, одним коротким и уверенным жестом вырвав из рук только что прочитанное послание, швырнула его в огонь. Тонкая бумага мгновенно почернела и свернулась, превратившись в пепел.

Пораженный сенатор застыл месте. Он смотрел непонимающим взглядом на суховатое строгое лицо монахини, тщетно пытаясь извлечь из ее молчания хоть кроху ясности.

Вопросы без ответов заставляли разрываться воспаленный мозг Марко Веньера. Он устало опустился в кресло и, подозвав слугу, распорядился накормить и устроить монахиню на ночлег. Завтра он соберется с мыслями и попробует расспросить посланницу с помощью бумаги и пера о последних днях жизни Вероники. Может быть это прольёт свет на вопросы, что были связаны с рождением ее дочери, и тогда ему будет проще разыскать и спасти девочку от грозящей ей неведомой опасности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Какую тайну ты унесла с собой, Вероника? — прошептал советник, глядя, как издевательски весело пляшет огонь, отбрасывая яркие блики на стены, в которых он еще недавно хотел спрятать свое безнадежное одиночество.

***

Остатки ночи он провёл в беспокойном полусне и проснулся засветло. Поданый в постель завтрак обрадовал только его любимых собак. Они с жадностью, одним движением мощных челюстей заглатывали брошенные рукой хозяина куски холодной жареной дичи. В отличие от них, Марко довольствовался свежайшим козьим сыром и ломтем ветчины. Разбавленное вино не взбодрило, но утолило жажду. Омывая руки водой с лёгким запахом розы по окончанию трапезы и тщательно вытирая о поднесённое слугой полотенце, Марко спросил про ночную гостью.

— Она давно на ногах, монсеньор, и попросила отвести ее в молельню.

Марко не удивился ответу. В его семейном палаццо не было, пожалуй, другой такой комнаты, в которой можно было отрешиться от суеты и предаться молитве. Сам же он не переступал её порог несколько лет после смерти жены. Веньер был набожен, как и все жители Светлейшей, но назвать его истово верующим было нельзя.

Надев на белоснежную рубашку строгий тёмный колет и приняв от слуги перевязь, он вышел из своей спальни, направляясь в сторону женской половины дома.

На звук отодвигаемой рукой Марко портьеры монахиня не обернулась и не прервала своего молчаливого диалога с Всевышним. Ее чёрная ряса, подпоясанная белой верёвкой, и такое же чёрное покрывало были созвучны этому аскетичному помещению. Здесь перед маленьким живописным алтарём провела часы и годы его покойная жена. Увы, выносить и родить здоровое дитя ей так и не удалось, горячие мольбы не были услышаны.

Почувствовав его присутствие за спиной, монахиня обернулась и скупым жестом пригласила встать рядом. Марко повиновался и во время совместной безмолвной молитвы, почувствовал нечто, что наполнило его душу внутренней силой и уверенностью: в его жизни грядут перемены и он должен быть к ним готов.

Все так же, в молчании, они вышли из комнаты, и хозяин привёл Христову невесту в библиотеку: там было все необходимое для непростого разговора.

— Я буду писать вопросы, Вы сможете ответить мне тем же способом? — спросил он, пытаясь понять, слышит ли его собеседница, и приготовив для ответа перо.

Монахиня пристально посмотрела на него, а потом, указав на свой сжатый рот, уверенной рукой вывела на бумаге "Cipro".

Веньер не удержался от удивленного возгласа и задал следующий вопрос: "Вы жили там, когда турки захватили остров?"

Монахиня кивнула после минутной заминки и, будто сомневаясь в правильности принятого решения, написала своим ровным почерком "Асторре Бальони".

Адмирал Венецианской республики в порыве благоговения упал на колени и поцеловал морщинистую руку вдовы легендарного героя и одного из руководителей обороны Фамагусты[4], зверски убитого турками при захвате этой венецианской крепости в далёком августе 1571 года. Выживших и не проданных в рабство из числа почти 8000 гарнизона практически не осталось. Тем удивительней было присутствие в его доме этой искалеченной, но не сломленной жизнью пожилой венецианки. Потеря республикой Кипра до сих пор была незаживающей раной в ее славной истории, и Марко, участвовавший двадцать лет назад в великой морской битве при Лепанто, как и многие венецианцы горел жаждой поквитаться с врагом за всех погибших и искалеченных защитников крепости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Добравшись кружным путём до Венеции, вдова Бальони не смогла обрести душевного покоя, пока не приняла постриг и не осталась жить при монастыре нищенствующего ордена клариссок. Там же она и познакомилась с Вероникой, стала ее духовной наставницей и единственным другом, несмотря на ощутимую разницу в возрасте.