Крылатый лев и лилия (СИ) - "May Catelyn"

Она не нашла в себе дерзости возразить ему, хотя ей до смерти хотелось знать, кто же он, этот сеньор, что спас ее сегодня от нежеланного жениха и смертельной опасности на краю коварного карниза.

Его красивые тонкие губы задела легкая усталая улыбка, вероятно появлявшаяся не так часто на этом волевом лице. И словно прочитав беспокойные мысли в настороженных глазах девушки, он добавил:

— В этом доме тебе ничто не угрожает. Можешь быть уверена в этом. Отныне, Виттория, ты находишься под покровительством Марко Веньера, сенатора и адмирала венецианского флота, — он чуть наклонил голову в приветственном жесте. — А теперь позволь Доменике позаботиться о тебе, — сказал он и в сопровождении живописного мавра и слуг решительно зашагал в сторону мужской половины дома.

Служанка, немолодая женщина с простым приветливым лицом, поспешила проводить девушку в отведенные ей покои.

В доме Веньера после смерти жены давно уже не было женской прислуги. А потому несколько дней назад Марко обратился с этой необычной просьбой к единственному человеку, которого знал с самого рождения: ворчливой, но доброй старой кухарке Марии, работавшей на его семью с незапамятных времён. Он был уверен, что она не станет разносить по городу слухи и на несколько дней пришлет свою замужнюю дочь в помощь юной гостье.

Доменика не была искусной камеристкой и ей не приходилось прислуживать знатным дамам, но у нее уже были дочери возраста Виттории и она охотно согласилась помочь. Деньги, обещанные сенатором, для большой семьи сапожника были весьма кстати.

В большой роскошно обставленной комнате с массивной кроватью под шелковым балдахином все казалось девушке слишком большим и торжественным. Многое из того, что находилось здесь, ей довелось видеть впервые.

Служанка, заботам которой ее предоставили, помогла ей избавиться от разорванного в нескольких местах и запачканного пылью платья. Но нижнюю рубашку она стыдливо предпочла оставить на себе.

Большая медная ванна с постеленной в нее простыней была наполнена водой, от которой шел приятный аромат лаванды. Виттория опустилась в нее, с наслаждением вдыхая успокаивающий запах, тонкий и изысканный, точно такие же едва различимые ноты исходили от ее сегодняшнего спасителя.

Она пыталась осознать, что отныне находится под покровительством совсем чужого ей человека, который умел говорить так, что ему нельзя было не довериться. Но все же почему она оказалась здесь, что нужно было от нее этому сеньору, и почему всякий раз когда она думала о нем, ее щеки начинали предательски заливаться краской?

Всю жизнь Виттория, не привыкшая к роскоши в доме сеньоры Мартины, одевалась и причесывалась сама, лишь в редких случаях прибегая к помощи неловкой Ваноццы, как в день той ужасной помолвки. А потому присутствие служанки в комнате было совсем непривычным и порядком её смущало.

Она послушно стояла посреди спальни, пока на неё надевали нижнее белоснежное платье и второе, верхнее, из лионского шелка яркого синего цвета с вышивкой в виде меленьких золотых листьев и цветов. Глубокое декольте было прикрыто ажурной вставкой, а широкая юбка из тяжелой дорогой материи спадала мягкими складками. Сквозь разрезы на пышных широких рукавах кокетливо проглядывала нижняя белая рубашка. Платье было ей откровенно велико, но в сундуке бывшей хозяйки палаццо не нашлось другого в таком же прекрасном состоянии.

Расчесав длинные густые волосы Виттории, Доменика сделала ей незамысловатую девичью прическу без сетки, мягко убрав боковые пряди назад и скрепив их изящной жемчужной заколкой. Остальные волосы почти полностью закрыли спину россыпью червленой меди.

Запыхавшийся слуга, постучавшись в дверь, доложил, что его хозяин просит гостью присоединиться к нему в каминном зале.

***

Сенатор вспоминал события минувшего дня и эту хрупкую заплаканную девушку в своих руках, пойманную на краю смерти: поношенное платье, тонкие выступающие ключицы и почти прозрачная кожа, горящие от ужаса широко распахнутые выразительные глаза на полудетском круглом лице, растрепавшаяся на ветру грива непослушных темных волос с оттенком жженой меди. Ведь стоило ему опоздать хоть на мгновение….

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

От мысли что это невинное создание так ужасно закончило бы свой недолгий век, мужественное сердце Марко содрогалось. Виттория была как загнанный звереныш, ищущий спасения на краю пропасти, что же должно было твориться в ее юной душе, чтобы решиться на такое?

Ему не потребовалось долго искать ответ, увидев ее там, на крыше. Она несомненно слышала ожесточенную тираду мелкого стряпчего, что так отчаянно желал заполучить ее в жены, разговоры о вознаграждении и договоре, весь этот бесчестный торг.

Но что ему оставалось, когда негоциант решил вытащить из него побольше денег, почуяв возможность сорвать легкий куш. Никто не подумал о том, что чувствует сама девушка, никто не спросил ее, словно она была товаром, бессловесной тенью. Увы, такое отношение к женщинам было скорее правилом, нежели исключением. Брак считался лишь деловым соглашением, сделкой и ничем более. Когда-то и его сестра, и он сам стали жертвами этой многовековой традиции.

Но для безопасности и счастья Виттории он должен сделать все что сможет. «Пусть у нее будет выбор, которого не было у нас Вероника…» прошептал Марко в оглушающей тишине каминного зала.

Когда она вошла, Марко не узнал в ней перепуганную до смерти дрожащую девочку, которую могучий Юсуф выносил на руках из того злополучного дома. Одно из платьев его жены, надетое к ужину гостьей, сделало ее заметно взрослее.

Он уже знал из добытой им накануне не без труда метрики, что Виттории минуло шестнадцать лет. Хотя увидев ее впервые, сенатор с трудом поверил в это — такой маленькой и хрупкой казалась она на высоком каменном карнизе. Но только сейчас, глядя на нее, осознал, что его заботам доверен совсем не малый ребенок, а юная прекрасная девушка.

Невольно сравнивая ее с молодой Вероникой, он поймал себя на мысли, что Виттории досталось от матери не так уж много внешних черт. Вероятно, больше в ней было от отца, имя которого связано с опасной тайной, ожидавшей разгадки.

Внезапно луч закатного солнца, отразившись от вод Лагуны, ударил в окно зайчиком и заскользил полосой по мраморному полу. Он попал на большие карие глаза девушки, на мгновение высветив в них золотисто-оливковый оттенок.

Может быть, это было наследство Вероники, а может… Веньер вдруг почувствовал спазм в горле и поспешил отпить большой глоток вина из стоявшего перед ним хрустального бокала.

Нет, Вероника не стала бы лгать ему, никогда. До самой последней встречи они старались ничего не скрывать друг от друга, пока их страсть не пала жертвой суровой действительности.

И все же, все же… В глубине души закаленного в боях воина и умудренного политика шевельнулось сейчас тревожное подозрение.

Он разберется с этим позже, а сейчас ему нужно успокоить это юное создание, которое стояло перед ним, словно ожидая приговора. Он постарался улыбнуться как можно непринужденнее и предложил ей занять место за столом.

Во время трапезы, девушка почти не притрагивалась к еде и разбавленному вину, стоявшим перед нею. Марко видел, как на ее лице смешивалось еле сдерживаемое нетерпение и желание держать себя по-взрослому достойно и невозмутимо. Но у нее это плохо получалось, напряжение за столом возрастало, и Веньер решил начать непростой для обоих разговор.

— Я думаю, ты догадываешься, Виттория, что у меня были веские причины забрать тебя из дома Пьетро и Мартины Каноттти? — спросил он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, сеньор. Я думала об этом, — кратко ответила она, оживившись в предвкушении самого важного для нее сейчас разговора.

— Ты должна знать, что находишься здесь по воле твоей покойной матери.

— По воле моей матери? — растерянно переспросила девушка. — Мне никогда о ней не рассказывали. Я знала лишь, что она отправляет деньги на мое содержание.

— Она но не могла воспитывать тебя сама, но, несомненно, любила и переживала о твоей дальнейшей судьбе. Я знал ее когда-то и был ей хорошим другом. Именно поэтому она доверила мне заботу о тебе после своей смерти.