11 сентября - Алексей Варламов

Сходил на нет короткий предзимний день, Москва лежала перед ними: крыши домов, купола церквей, два высотных здания, за ними вокзалы и путепроводы, а все, что дальше, терялось в серой мгле, словно там находилось море. Обе затихли и уставились перед собой.

- Я часто туда смотрю, когда грустно. А еще, знаешь, - потянуло Варю на откровенность, - я люблю ложиться на подоконник и перегибаться на улицу. Мне кажется, сейчас полечу. Вот так. Смотри.

- Ты что, спятила, бабахнутая?!

Мария едва успела схватить сестру за подол и оттащить от окна.

- Ну ты, блин, даешь! Папина дочка.

Она перевела дух и закурила:

- А это твоя комната? Класс! У меня своей нет. Я с братьями живу. Ботанами. - Легкая гримаса исказила ее лицо. - Один стихи пишет да любит всякую дребедень слушать, а у самого рожа в прыщах. А другой вообще в кровать писается.

- Значит, у нас есть еще и братики? - всхлипнула Варя, которую сама идея, что ее родственный круг за несколько часов невообразимо расширился, привела в восторг, и сквозь слезы на лице заиграла блаженная улыбка.

- Стасик и Вася от других пап, - уклончиво ответила Мария, и острый, как у мышки, взгляд маленьких, круглых, черных глаз стал перемещаться по комнате, пока не наткнулся на фотографию военного летчика.

- Это кто такой?

- Сент-Экзюпери.

- А... А это?

- Джон Леннон.

- А этого я, кажется, и сама знаю. Актер какой-то.

- Нет. Поэт. Лорка.

- Ты в них влюбилась, что ль, во всех, целый иконостас повесила?

Варя вспыхнула:

- И ни в кого я не влюбилась.

- Никогда не понимала, как можно сходить с ума по знаменитостям, отрезала сестра. - У нас в классе тоже все перевлюблялись. А по мне, лучше обычного парня завести.

- Да кто на тебя посмотрит!

- Посмотрят. У-я! Кассетник какой классный. Откуда?

- Мама из Швеции привезла, - с холодным торжеством молвила Варя.

- Везет! А мне хоть бы "Электронику" купили. Дождешься, как же! Я раньше вообще в интернате жила.

- Ужас какой!

- Ничего не ужас, у нас там клевая была компания. А потом меня забрали домой, и через неделю я сбежала обратно. Но меня уже не взяли.

Она вздохнула и так мастерски, одним щелчком выбила из пачки новую сигарету, что Варе тоже захотелось попробовать курить, как вдруг она почувствовала страшную слабость и вцепилась пальцами в косяк.

- Я вообще часто сбегаю, - голос Марии доносился точно из радио на коротких волнах, пробиваясь сквозь помехи не тронутых сережками Вариных ушей. - Достанут все, сяду в автобус или на попутке. А ты чего такая зеленая?

- Мне что-то нехорошо... - прошептала Варя, сползая по стене на пол. Я, наверное, заболеваю гриппом.

- Ерунда, это от водки, с непривычки. Пойди в туалет и блевани. Сразу полегчает.

Варе и половины этих слов хватило, чтобы густо покраснеть, вспотеть и провалиться сквозь землю, но сестра уже тащила ее по закоулкам большой квартиры, путаясь в дверях и отпихивая кусавшего за ноги большого, похожего на окуня полосатого кота.

- Ну и хоромы у вас. Да брысь ты, чертова кукла! Терпеть не могу кошаков. Ну, сестренка, давай! И не стесняйся меня, мы ж не чужие. А теперь водой холодной умойся, и все. Я давно тебе написать хотела, - продолжала неприятно трандычать девочка, когда Варя, пошатываясь, вышла в коридор. Знаешь, несколько раз пыталась. А только начну, спотыкаюсь. Ну правда. Здравствуй, дорогая Варя! А может, ты и не дорогая, а мымра? Пишет тебе твоя сестра, но ты меня не знаешь. Ерунда какая-то! Да ну, взяла и приехала. Проводнице наврала, что от класса отстала. Думала, не понравишься - уеду. На фиг мне такая сестра. А оказалось ничего. Я даже не ожидала, если честно. Приезжай летом ко мне. У нас там море, коса. Ты была когда-нибудь на косе? Ой, Варька, там такие волны. И янтарь можно собирать. Я бы дружить с тобой по-настоящему не могла - мы обе красивые, - такие пацанки не дружат. Но мальчишкам такие нравятся. У тебя с кем-нибудь было? У меня пока тоже. Целовалась, конечно, ну там кофточку расстегнуть. А по-настоящему нет. Ты когда собираешься? Я тоже не решила. Слушай, а подари мне что-нибудь. Вот это можно? - Мария выхватила из шкафа любимый Варин батник кремового цвета, который та всего два раза успела надеть.

Безо всякого стеснения сестра стянула с головы свитер и футболку, под которой ничего не оказалось, и надела батник, обтянувший ее бочкообразное туловище.

- Маловат, - деликатно произнесла Варя, и в желудке у нее заурчало.

- Растянется, не наше барахло. Эх, мне бы еще шубку как у тебя.

- Шуба у меня только одна, - испугалась Варя.

- Ладно, ладно, я пошутила... Слушай, а у тебя деньги есть?

- Так, немного.

- Дай, а? А то неохота опять с этими проводницами... Я потом вышлю, честно. А теперь быстренько похаваем, перекурим, и мне пора.

Варя на еду смотреть не могла. А Мария опустошила наполовину холодильник и пропала. И было непонятно, была она или только Варе привиделась. Если бы не исчезнувший батник, некормленый кот, запах табака, тяжелая голова и грязная посуда на кухне, можно было б подумать, что никакой сестры у Вари и не было.

- Целовалась, не целовалась, - пробормотала она, подходя к окну. - Чушь какая-то. Как Карлсон, с крыши прилетела. Лучше бабуле ничего не говорить. Иди сюда, Пиночетик, буду тебя кормить.

Глава вторая

Ложки

Но бабушке рассказать пришлось, хотя, конечно, и не все. Старушка любила всякие житейские истории и, если бы Варя утаила такую важную, никогда бы ей этого не простила. Просто не поняла бы ее, поджала губы и стала говорить в нос. Стремительно трезвея, внучка навела на кухне порядок, затем, преодолев отвращение, съела чеснок и, когда в восьмом часу на пороге появилась изящно одетая старенькая женщина маленького роста, в пальто и шляпке с вуалью, старательно занимавшаяся Вариным воспитанием в связи с долговременным отсутствием ее мамы, девочка открыла было рот, чтобы поведать о внезапно объявившейся сестре, но бабушка не дала ей слова молвить.

- Варвара! Только что я встретила в молочном Евгению Львовну...

Евгения Львовна была самой чудовищной сплетницей на всем пешеходном пространстве от Яузского бульвара до Гоголевского, и можно было предположить, что она бабуле наговорила.

- Я ее не видела, - переходя в атаку, отрезала Варя.

- Зато она тебя видела и рассказала, что...

- Я водку пила на бульваре?

- Фу, Варя! Этого она не говорила. Но ты была в обществе... в обществе... - Бабушка защелкала пальцами. - Деточка, подруг надо выбирать из своего круга. Что о тебе подумают?

- А чем она ей не понравилась? Подумаешь, юбка у нее короткая.

- Дело не в длине юбки. Но она одевается не в тон. Что ты такое ела, не пойму.

- Бабушка, папа умер.

- Господи, помилуй. - Старуха перекрестилась. - Шалопай был, но добрый человек. А ты откуда знаешь?

- Сестра сказала.

- Гм... Сестра?

- Да, - с вызовом сказала Варя. - У меня есть сестра. Очень добрая и хорошая девочка.

- Матери-то, пожалуй, не надо про сестру писать. Расстроится, плакать там опять будет, - произнесла бабушка задумчиво.

- Не будет, - отозвалась Варя угрюмо. - Она вообще не знает, что такое плакать.

- Это ты, деточка, жизни не знаешь.

- А Мария сказала, что ей ее мама сказала, что папа говорил, что ему перед тобой стыдно было.

- Передо мной-то что? - Бабушка опустила голову, но видно было, что последние слова в Вариной тираде ее растрогали. - Конечно, если бы мама тогда не поехала в это свое Чили... Я ей говорила, убеждала.

- Не могла папу за измену простить?

- Вот еще какие глупости, - пробормотала бабушка. - Из-за такой ерунды разве люди расходятся? Нет, там другое было. И все равно с Евгенией Львовной надо здороваться. Ее муж был нашим торговым представителем в Индии. Это, конечно, не Персия, но тоже место недурное. Я тебе не рассказывала, какие у нас висели в Тегеране ковры?

Варя обожала бабушку. Они жили душа в душу, хотя иногда, будучи в дурном расположении духа, когда получалась четверка по географии или плохо ложились волосы, Варя могла старушку оборать, та не оставалась в долгу, грозилась подать на размен, уехать к двоюродной сестре в Ереван или к племяннице в Оленегорск, но после они легко мирились, пили чай с мятными пряниками и разговаривали за жизнь. Рассказывать бабка обожала так же, как Варя слушать. И рассказы эти напоминали некую спираль, где на известные с детства сюжеты накручивались новые подробности соответственно Вариному возрасту и житейскому опыту, чуть-чуть внучку опережая, так что многие вещи прояснялись только время спустя. В этих байках много было несуразицы, истории противоречили одна другой, в них переплетались крестьянские и дворянские корни, поклонники путались с мужьями и друзьями семьи, но все они были людьми исключительно благородными. Варя любила распутывать старухины клубки, но поймать бабулю на лжи не могла - старуха так лихо все обставляла, что всякий раз оказывалась в героях, а Варя в дураках. Точно так же она охмуряла своих старомосковских подруг, которые приходили по воскресеньям на журфиксы, Варя играла на фортепиано и демонстрировала хорошие манеры. Бабушка повелевала, а Варя смиренно исполняла, так что бульварные старушки, воспитывавшие хамоватых московских внуков, качали головами и были похожи на детей, которых дурит фокусник-иллюзионист, распиливая женщин и выпуская из кармана голубей.