Мой волшебный фонарь - Кристина Сещицкая

Что касается пани Шпулек — большое ей спасибо за то, что она научила меня и мою подругу Иську вязать. Это занятие здорово успокаивает нервы. Пока я освоила только один узор, но не очень горюю, потому что все равно мои свитера и шапочки никто не станет носить. Сейчас я вяжу шарф. К сожалению, я не умею заканчивать — сколько ни пробовала, ничего не получается, вот я и продолжаю вязать дальше, благо шерсти много. Связала уже около двух метров. Ясек, глядя на мой шарф, подыхает со смеху — не понимаю почему. А вчера говорит: «Ты что, чокнулась? В твой шарф мумию запеленать можно, остановись!» Тоже мне остряк! Во-первых, для мумии шарф еще коротковат, а во-вторых, я имею право заниматься тем, что мне доставляет удовольствие. Вчера вечером на меня вдобавок напустился папа. «Дурацкое занятие! — сказал он. — Сколько можно сидеть и бездумно ковырять спицами!» А я вовсе не бездумно ковыряю, я за работой решаю всякие проблемы. Но папа все равно считает, что это пустая трата времени. Он бы предпочел, чтобы я заучивала французские слова. «А нельзя ли как-нибудь совместить эти два занятия?» — высказал однажды папа гениальную идею. Нельзя! Вязать и размышлять — это да. А какой будет толк от того, что я зазубрю несколько французских слов, если я не научусь мыслить по-польски? И вообще, почему мне мешают спокойно трудиться над моим стокилометровым шарфом? А вдруг на каком-нибудь километре мне придет в голову гениальное открытие?..

Аня, теперь ты мне напиши. Про то, какая ты, и любишь ли ты читать? Я очень люблю! Моя любимая книжка — «Чудо в Карвиле» Бетти Мартин. Но подумай, что это про каких-нибудь святых, там рассказывается о прокаженных, среди которых Бетти Мартин жила и работала. А другая моя любимая книга — роман, который написала моя сестра, неизданный, конечно. Он называется «Ромео из музыкальной школы». Про любовь. Я не выношу мальчишек, должно быть, потому, что у меня есть брат, но книжки про любовь мне нравятся.

«…Я вовсе не уверена, что моя сестра понимает счастье так же, как я…» — написала Агата. Ух! Я, конечно, тоже считаю себя счастливой оттого, что у меня есть сестра, но в чем-то Агата все-таки права. Счастье у каждого свое, собственное, не такое, как у другого. Кроме того, наверно, существует какое-то общечеловеческое счастье. Думаю, что учительница, которая преподает у Агаты и Ясека обществоведение, вмиг сумела бы это объяснить, если б только Агата пожелала ее спросить. Но Агата ни о чем ее спрашивать не станет, потому что, насколько я понимаю, именно эта учительница — единственный во всей школе человек, которого Агата искренне не любит.

У Ясека подобных забот нет. Он живет, точно орешки щелкает, — лишь бы только не попадались пустые. Единственное, в чем он преуспел, — это в искусстве без промаха забрасывать мячи в баскетбольную корзину, что при его ста восьмидесяти сантиметрах роста, между нами говоря, не так трудно. Несмотря на то что Агата первая ученица, а Ясек — последний лодырь, он самая популярная личность в классе. Двойки — а их у него несметное количество — ничуть не мешают ему воображать: как же, лучший баскетболист спортклуба! Краса школы и гордость семьи. Восходящая звезда польского баскетбола, которую на будущей неделе будут демонстрировать по телевидению.

Мой братец не способен правильно определить центр прямоугольника, но это никого не беспокоит — главное, что он из центра площадки точно попадает в корзину! Его буквально за уши перетаскивают из класса в класс, насильно запихивая в голову минимум необходимых знаний. И в результате жалкие троечки Ясека радуют нас куда больше, чем круглые пятерки Агаты! Причем мы прекрасно понимаем, как это несправедливо. Бедная Агата! Она старательно восхищается тройками брата, а собственный дневник смущенно заталкивает в дальний угол, чтобы, упаси бог, у героя дня не возникло неприятных ассоциаций. Я считаю, что в данном случае Агата проявляет излишнюю деликатность, но за это я ее и люблю. А вот почему я все-таки люблю Ясека, просто не понимаю. Иногда я думаю, что исключительно за победно поднятый кверху нос, один вид которого неизменно наполняет мою душу оптимизмом.

Особое место в нашей жизни занимает дядя Томаш. Раньше он жил вместе с нами, а несколько месяцев назад перебрался в собственную квартиру, но приходит к нам чуть ли не каждый день.

— Стоит мне побыть немного одному, как в голову начинают лезть всякие страшные мысли, — уверяет он маму. — Так и тянет повеситься на никелированном крючке в моей шикарной ванной. И зачем только мне понадобилась эта квартира? — спрашивает он у нас.

А мы в ответ смеемся, потому что знаем, зачем она ему понадобилась.

Всем нам очень нравится Лиля, пожалуй, только мама не разделяет общего восторга.

— Боюсь, Томаш плохо себе представляет, во что обходится стремление поспевать за модой, — часто говорит она. — Если б я вздумала гнаться за модой, вы бы у меня через три дня после зарплаты сидели без обеда!

А Лиля гонится и поспевает. Не знаю, во сколько ей это обходится, думаю, что в копеечку; но, когда Лиля появляется в нашем доме, мы каждый раз долго не можем прийти в себя.

— Понюхай ее… — шепчет Агата. — Умоляю, понюхай!

И в самом деле, пахнет Лиля восхитительно. Агата утверждает, что этим запахом непременно пропитается вся квартира дяди Томаша, когда Лиля станет его женой. Вполне возможно. Наша мама пахнет ацетоном и сероуглеродом, потому что она работает в химической лаборатории. И в квартире у нас тоже пахнет ацетоном, и все мамины платья пропитаны химическими запахами.

— У твоей мамы очень странные духи! — сказал однажды Витек.

Мамины духи называются фенол. А Витек у нас больше не бывает. И вообще не стоит о нем даже упоминать, потому что в рассказе о нашей семье он никакой роли играть не будет. Он к нам теперь не приходит, хотя…

По вечерам я долго лежу, не зажигая света. Я закрываю глаза, и тут он является в моем дурацком воображении. Он садится на стул возле моей постели, и я улыбаюсь ему так же, как улыбалась на каждом уроке физики, потому что в физической лаборатории мы с ним сидели рядом, пользовались одной газовой горелкой, одним учебником — моим, свой Витек продавал уже в конце первой четверти, чтобы взамен купить очередную серию марок с животными. И так было до самых выпускных экзаменов… По вечерам я часто вспоминаю школу. И по-прежнему Витек то и дело встревает в мои воспоминания, — значит, он все-таки занимает какое-то место в нашей жизни…

Сегодня Ясек вернулся из школы одни.

— Что случилось с Агатой?! — крикнула я.

— Сейчас, сейчас расскажу, дай только что-нибудь перехвачу. Я умираю с голода! — прокричал Ясек в ответ. — Ты не представляешь, какой у нас сегодня был денек!

Последние его слова утонули в страшном грохоте. Мама утверждает, что у Ясека валится из рук решительно все, к чему он ни прикоснется. Поскольку через минуту он влетел ко мне с внушительных размеров яичницей на тарелке, я поняла, что на этот раз мой брат прикоснулся к сковородке.

— Агата окончательно спятила! — коротко сообщил он.

— С чего ты взял?

— Занялась общественной работой, — уточнил Ясек. — Видать, у нее чересчур много свободного времени. А я себе такой роскоши не могу позволить — мне не до того, со своими делами еле управляюсь…

— Смотри, не перетрудись… — пробормотала я.

— Еще одна нашлась! Хоть бы ты меня оставила в покое. Я уже столько всякого наслушался…

— Кто же тебя воспитывает? Агата?

— Нет. Там, одна…

— Кто же?

— «Кто, кто»! Все тебе нужно знать. Я же говорю, одна знакомая… — Ясек отодвинул тарелку и, набив полный рот хлеба, прошамкал: — Клаудиа.

Я, признаться, оторопела. Клаудиа! Ну и имечко!

— Это еще кто такая? Из вашего класса?

— Скажешь тоже! — презрительно хмыкнул Ясек. — У нас в классе нет ни одной стоящей девчонки. Клаудиа занимается в нашем спортклубе. Бегает стометровку. Кстати, очень прилично! — Ясек некоторое время задумчиво работал челюстями, потом неожиданно заговорил совсем о другом: — А у нас в школе сегодня состоялся поединок. Между пани Хжановской и Генеком Круликом.

— Из-за чего?

— Как бы тебе сказать… — замялся Ясек. — Тут нужно объяснять с самого начала. От печки…

— Валяй от печки. Только сперва придумай для своего рассказа название.

— Название? Зачем оно тебе?

Я рассмеялась.

— Пригодится. И тебе будет легче рассказывать. Итак, повествование о поединке между паней Хжановской и Генеком Круликом называется…

Ясек задумался, что, надо отдать ему должное, случается не часто. Наконец, проглотив последний кусок хлеба, он решительно произнес:

— Заглавие будет такое: «Отчего у пани Хжановской опускаются руки». Годится?

— Годится. А тебе самому нравится?