Сумрачная дама - Лаура Морелли

несколько недель она работала над реставрацией большой батальной сцены руки мюнхенского художника шестнадцатого века Ганса Верля. Какой-то реставратор середины семнадцатого века закрасил фигурки людей и лошадей. Теперь Эдит кропотливо и методично удаляла верхний слой краски маленьким льняным тампоном, смоченным растворителем. Она увлеченно наблюдала, как сантиметр за сантиметром проявляются яркие пигменты, которые положил на холст сам художник. Она предпочла бы, чтобы ее не выставляли в центр внимания, а отпустили в мастерскую.

Она нервно окинула взглядом сидящих за столом и в конце концов остановилась на Манфреде – старом коллеге, секретаре музея. Манфред подбадривающе смотрел на Эдит поверх маленьких круглых очечков, и это давало ей мужество продолжать. В этой комнате он был, скорее всего, единственным, кто понимал, как тяжело Эдит говорить перед подобной группой людей.

Эдит подумала, что Манфред также единственный из коллег, кто что-то знал о ее жизни вне музея. Он понимал, с какими трудностями сталкивается она, заботясь об отце, разум которого угасает день ото дня. Манфред был однокашником отца в Академии Высоких Искусств, и именно Манфред помог устроить прилежную, усердную дочь герра Бекера на работу в отдел реставрации. Эдит знала, что ей, женщине, необходимо держать свою личную жизнь в секрете, и даже не чтобы добиться профессионального успеха, а хотя бы чтобы просто не потерять работу. Ободряющая улыбка Манфреда помогла ей унять дрожь в руках.

– Шедевр, – сказал председатель совета директоров, осторожно разглядывая факсимиле картины Рафаэля Санти. – Я вижу, что семья Чарторыйских имела впечатляющее стремление к коллекционированию итальянских картин.

– Безусловно. – Эдит тоже была поражена, когда узнала, сколько сокровищ хранилось взаперти в замках, монастырях, музеях и частных домах в восточных землях. За границей с Польшей находились огромные, пополняемые веками семейные коллекции. Коллекция семьи князя Чарторыйского также была одной из таких скрытых сокровищниц неизмеримой ценности.

И вот теперь Эдит начала понимать, для чего она столько часов, дней и недель провела в архивах и книгохранилищах музея. Ей поручили составить для совета директоров этот обзор работ польских коллекционеров. Странно, что это раньше не было очевидно. Кто-то хотел заполучить эти картины. Кто и почему?

– И вот последняя, – сказала она, доставая из стопки копий картин коллекции Чарторыйских последний лист.

– Ее-то мы и ждали, – сказал герр директор Бюхнер, и его брови поползли к редким темным волосам, зачесанным от высокого лба к затылку.

– Да, – сказала Эдит. – Примерно в 1800 году, тогда же, когда Адам Ежи Чарторыйский купил у итальянской семьи «Портрет молодого человека», он же купил «Даму с горностаем» Леонардо да Винчи. Из Италии он отвез эти работы в свою семейную коллекцию в восточной Польше.

– И она до сих пор там? – спросил куратор по древностям, держа ручку в воздухе, будто сигарету. Это была его привычка со времен до недавнего запрета на курение в правительственных зданиях. Всего несколько месяцев назад, подумала Эдит, эта комната была бы вся в дыму.

– Нет, – сказала Эдит, радуясь, что перед встречей перечитала свои заметки. – Портрет «Дама с горностаем» за последние сто лет часто переезжал. Во время польского восстания 1830-х годов семья отвезла его на хранение в Дрезден. Потом они вернули ее в Польшу, но там было по-прежнему неспокойно, поэтому картины перевезли в тайник в семейном дворце в Пелькине. Потом стало спокойнее, и семья направила его в частные апартаменты в Париже; это было где-то около 1840-х.

– А потом картина вернулась в Польшу?

– Да, со временем, – ответила Эдит. – Семья перевезла ее в Польшу в 1880-х. После этого ее, с большим шумом, выставили на обозрение. Именно тогда большинство людей узнало об этой картине, тогда ее начали изучать историки искусства. Несколько экспертов сразу опознали ее как работу руки да Винчи, и люди стали рассуждать о личности модели. Так и вышло, что теперь с нее так много, – Эдит жестом показала на стопку листов, – списков и репродукций.

– И кто же она? – спросил Бюхнер, постукивая толстыми пальцами по столешнице.

– Общепринятое мнение – что это была фаворитка герцога Миланского, девушка по имени Чечилия Галлерани, из сиенской семьи. Когда Людовико Сфорца заказал у да Винчи ее портрет, ей было, скорее всего, около шестнадцати лет. – Эдит наблюдала, как факсимиле картины снова пошло по рукам вокруг стола. Мужчины погрузились в изучение черт девушки, ее живого выражения лица и белого пушистого создания у нее на руках.

– Во время Великой войны эта картина вновь оказалась в Германии, – продолжила Эдит. – Она для безопасности содержалась в Gemäldegalerie[4] в Дрездене, но в конце концов вернулась в Краков.

– Именно так, – сказал герр директор Бюхнер, отдавая Эдит факсимиле. Она вернула его в толстую папку и принялась ее завязывать. – Фройляйн Бекер, ваше тщательнейшее предварительное исследование на службе этому проекту достойно самой высокой похвалы.

– Даже старший куратор не сделал бы лучше, – добавил куратор по декоративным искусствам.

– Danke schön.[5] – Эдит наконец выдохнула. Она надеялась, что теперь они отпустят ее в мастерскую, и с нетерпением ждала момента, когда наденет свой рабочий халат и приступит к стабилизации французской картины, рама которой пострадала от воды, когда ей не повезло оказаться в кладовой под водопроводной трубой.

Generaldirektor[6] Бюхнер встал.

– А теперь, – сказал он, глубоко вдохнув, – у меня объявление. Недавно меня лично посетил рейхсмаршал Геринг, который, как вы, возможно, знаете, по поручению нашего Фюрера занят поиском шедевров вроде тех, которые мы сегодня увидели. В Линце будет построен новый музей. Музей полностью финансируется нашим Верховным главнокомандующим, который, как вы знаете, лично интересуется высоким искусством и его сохранением. Когда музей в Линце будет завершен, он станет хранилищем для безопасного содержания всех самых важных произведений искусства, – Бюхнер замер и оглядел сидящих за столом, – в мире.

Все пораженно ахнули. Эдит задумалась над этой новостью. Адольф Гитлер уже открыл Дом германского искусства, всего в паре минут ходьбы от ее мастерской. Они с Манфредом уже сходили посмотреть на произведения официально одобренных современных скульпторов и живописцев. Но теперь… Все самые важные произведения искусства под одной крышей, все – под патронажем Рейха. Это было трудно – почти невозможно – вообразить.

– Как вы можете себе представить, – сказал Бюхнер, выражая словами мысли Эдит, – это новое видение Фюрера станет масштабнейшим начинанием. Все мы, работники искусства, стали смотрителями на службе охраны этих произведений. Сейчас, когда времена стали более… нестабильными… мы все должны внести свой вклад в это общее дело.

– Но это же безумие! – воскликнул куратор по древностям. – Все самые важные произведения искусства в мире? Германия будет контролировать культурное