Юра - Владислав Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать работала уборщицей, в разных местах. В зависимости от места, где она трудилась, она обеспечивала небогатый дом каким-то особенным образом. Уборщицей в школе она приносила домой забытые детские вещи, перешивала их для Юры. Уборщицей в аптеке обеспечивала деда лекарствами недавно просроченными. Когда работала уборщицей в заводской столовой, носила кислое молоко и затвердевший хлеб. Когда Юра перешёл в среднюю школу, его мама устроилась служить уборщицей в проектное бюро откуда приносила бумагу для письма и редко карандаши и авторучки. Мать не любила ни дом, ни деда, ни Юру, но она ежедневно делала всё что полагается матери и дочери. Сухо, по минимальному объёму, но делала.
Юра был спокойным и тихим мальчиком. Отца своего он не знал, уважал деда и любил маму. Друзей почти не было. Дома своего стеснялся. Старался меньше распространяться в школе, где живёт. Ребята говорили, что в Голубом доме живут «голубые». Так в городе называли мужиков, которые спали с мужиками. Это считалось очень позорно. Никто не видел голубых мужиков, не имел таких знакомых, не знал, как именно мужики спят с мужиками, но. Позор цвета распространялся на всех жителей дома во 2-м Огнеупорном переулке. Голубым называли и Юру дети в школе, и деда, проходящие мимо грузчики. Деду было всё равно, а Юра сильно конфузился и обижался. Дети — злые существа — они всегда находят кого обидеть. Со временем Юра увидел, что он может для всех голубой, но другой мальчик — засранец, третий — идиот и далее до самого каждого и всякого. К пятому классу Юра перестал обращать внимание на прозвище, тем более Голубой дом окончательно облез до серой подложки и только под самой крышей сохранилась полоска небесного цвета. Красить его снова никто не собирался, как и остальные дома переулка, школу, борта грузовиков или котельную. Вещи здесь имели один первозданный облик, который смертные люди не меняли до полного разложения.
Школьник Ильичёв не был отличником и успевал только по математике. Предмет этот казался ему совсем простым, нужно было только совершать действия с цифрами, ничего не читать и не учить наизусть. Можно было делать это в уме и не записывать, учителю сообщать лишь ответ. Позднее неплохо ему давалась физика и химия, но по математике он определённо был лучшим учеником в своей параллели. Почти все остальные предметы, особенно русский, литература, география, история, не давались Юре. Он не мог читать книги страница за страницей, не понимал зачем объяснять на уроке характер героев повестей, не мог выучить стихотворение. Каждый год его неуспехи были причиной собрания учителей чтобы оставить Юру на второй год, на повторное обучение. Однако здесь на стороне мальчика оказывались два важных обстоятельства. Первое — именно математичка была завучем школы и принимала решение об отчислении или «втором годе». А математичка считала Юру талантом. Он не готовясь мог решить любое задание у доски. Решал задания из учебников старших классов. Он не видел разницы в сложности заданий, все цифры были для него одинаково понятны. Латинские буквы в математике он не понимал, но переназывал их по-своему, вроде «крест» и «вилка», вместо икс и игрек, и так справлялся. Второй козырь также включала математичка. Когда все остальные учителя начинали объяснять, что Ильичёва нельзя перевести в следующий класс, завуч приглашала Юру в кабинет ко всем собравшимся и начинала такую беседу.
— Юра, скажи, пожалуйста, почему ты ничего не читаешь по программе литературы?
— У меня дома нет никаких книг, Вера Николаевна, — смущённый рослый мальчик стоял в центре учительской, — дед их порвал на папиросы, а новые мама не покупает.
— Юра, а почему ты не ходишь после уроков в школьную библиотеку? Там есть все необходимые книги.
— После школы мне нужно бежать к тётке обедать. Она не любит, когда я опаздываю. Я бегу до Центральной очень быстро, обедаю и потом уже возвращаюсь домой.
— А почему ты дома не обедаешь? — встревала какая-нибудь новенькая учительница.
— Дома мне дают только ужин. Завтракаю я в школе как малоимущий. Тётя Лена-буфетчица, раньше работала с моей мамой на фабрике, она мне даёт всегда двойную порцию и полдник в двенадцать. Обедаю я у тётки. Ужинаю с дедом-ветераном. Он мне своё отдаёт.
— Про тётю Лену это мы проясним, Юра, — перебивала завуч, — скажи нам почему вечерами не получается заниматься дома?
— Потому что мы рано выключаем свет. К соседям ходят вечером собутыльники из тюрьмы и часто путают окна. Могут в наше постучать или разбить, если свет горит и никто дверь не открывает. Стекла дорогие, мать выключает свет.
— Ну, что ж, уважаемые учителя, — после откровения ученика математичка чувствует победу над всей учительской, — есть ещё вопросы к Ильичёву?
Вопросов от учителей не было. Каждый год Юру переводили в следующий класс с неизменными пятёрками по математике и тройками по всем остальным предметам.
Про питание своё мальчик не врал. Бежать на Центральную приходилось почти каждый день около получаса, километра три-четыре, в зависимости от времени года, от протоптанных дорожек, от силы ветра и глубины грязи. Тётка была бездетной и богатой, жила одна в двухкомнатной квартире и, главное, в центре, прямо с видом на серый широкий канал и мост. Если Юра опаздывал она воспитывала его отдавая еду своим трём кошкам, и он шёл домой голодным. С мамой Юры она не общалась и редко передавала какое-то простое сообщение, вроде «пусть будет здорова» или «передай ей
