Возвращение в рай - Ширл Хенке

— Может, иногда ты и пугаешь меня, Риго, но это такой, страх, от которого женщины получают удовольствие подобно редким подаркам из далеких жарких стран, — добавила она, беззвучно хихикая, так как заметила, что он нахмурился.

Бенджамин Торрес из последних сил пытался противостоять разбушевавшейся стихии, удерживая в шлюпке то немногое, что удалось спасти в панике с тонувшего корабля.

— Должно быть, спасатели уже вернулись в гавань, — прокричал он сквозь завывание ветра и рокот волн, раскачивавших крошечную шлюпку.

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как богатая каравелла, отплывшая из Генуи в Марсель, пошла ко дну, и весь ее столь необходимый груз — запас провизии, порох и ружья — поглотило море. Удалось спасти только некоторый запас лекарств и инструменты, которые молодой лекарь-иудей успел погрузить в шлюпку. Однако, теперь, кажется, и остаток груза, и его мастерство будут утеряны.

— Я вижу огонь — бивачный костер на берегу, — крикнул боцман.

— Это, должно быть, солдаты имперской армии, готовые перерезать нам глотки. Нас отнесло слишком далеко от Марселя, и вряд ли мы встретим французов, — с проклятиями отозвался один из моряков.

— Эй ты, ученая крыса, ты можешь говорить на каком-нибудь еще языке, кроме греческого и латыни? — спросил боцман-генуэзец на своем лигурийском диалекте.

Несмотря на опасность, Бенджамин улыбнулся.

— Моя семья родом из Севильи. Если вы не проболтаетесь, что я иудей, я смогу убедить испанских солдат в преданности королю Карлу.

Лодку наконец удалось развернуть по течению. Теперь, когда до спасительной суши было рукой подать, возникла новая неожиданная опасность — скалы, возвышающиеся над водой и торчащие, словно огромные серые пальцы Посейдона.

Бенджамин молился о спасении: и не только об избавлении от моря и скал, но и от имперской армии. В его медицинских книгах были подписи, сделанные на языке иудеев, изгнанных в 1492 году из Испании предками короля Карла. Правда, он очень надеялся, что эти солдаты неграмотны, как и большинство людей.

Вдруг гигантская волна швырнула лодку в сторону скал. Боцман оказался в ледяной воде вместе с несколькими гpeбцами. Бенджамин крепко ухватился за свои драгоценные медицинские инструменты, когда новая мощная волна обрушилась на них. В последний миг все погрузилось во мрак…

Бенджамин очнулся от невыносимой головной боли, усугубляющейся лихорадкой. Рыжебородый, невысокого роста мужчина пытался привести его в чувство, что-то быстро бормоча на незнакомом диалекте. Вслушиваясь в его слова сквозь страшный шум в голове, Торрес предположил, что это один из германских языков. На человеке были грубые шерстяные штаны и вооружение пешего солдата, должно быть, артиллериста.

Бенджамин Торрес оказался в армии императора Карла.

— Где я? Спасли ли кого-нибудь еще, кто потерпел крушение вместе со мной? — спросил он по-кастильски.

— Да, несколько человек, — ответил этот же солдат на плохом кастильском наречии, подняв три пальца. — Им нужна помощь. Они говорят, вы доктор.

— Мои вещи… там инструменты, лекарства… они пропали? — спросил Бенджамин, садясь и оглядываясь кругом.

Он лежал в простой палатке, сделанной из просмоленной ткани, на пахнущей плесенью мятой подстилке из сырой шерсти, может быть, полной вшей.

Прежде чем коротышка-германец успел ответить на его вопросы, еще один человек вошел в палатку, принеся с собой крепкий соленый вкус океанского ветра.

— Ваш багаж, доктор, если это будете вы, — сказал коренастый старый солдат, подавая Бенджамину его драгоценную поклажу. Судя по темным глазам и круглому лицу — это был арагонец, и по кастильски он изъяснялся гораздо лучше.

Бенджамин с благодарностью отметил, что все инструменты целы.

— Кому нужна моя помощь?

— Лучший боевой офицер генерала Пескары будет первым, кого вы осмотрите. Дон Франциско говорит, что ранение тяжелое. Положение усугубляется большой потерей крови, — объяснил старый солдат, помогая доктору выбраться из палатки.

По берегу были разбросаны грубые навесы и другие укрытия. В тусклом утреннем свете поблескивали огни костров. Море снова было гладко как стекло, словно прошлой ночью и не было никакого шторма.

Бенджамин шел за коренастым солдатом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Из краткого разговора с сопровождающим Бенджамин заключил, что Марсель подвергся обстрелу и находится в осадном положении.

Ему стало понятно, что, если бы имперские солдаты узнали, что он с корабля, который через нейтральную Геную шел к марселю, он уже поплатился бы за это жизнью. И Бенджамин молчал. Хуже всего было то, что его семья находилась в стенах осажденного города. Несомненно, они ужасно беспокоятся за него, как и он за них.

— Мой корабль направлялся в Малагу. Нас действительно далеко унесло, — сказал он угрюмо.

«Так близко находиться, но быть так далеко от избавления», — с горечью подумал Бенджамин.

— Где ваш командир? Я видел много людей, нуждающихся в моей помощи, — осмелился наконец сказать он, когда они поднялись по пологому размытому склону холма к маленькой деревянной хибарке, охраняемой несколькими солдатами. Грозного вида испанцы расступились, и арагонец ввел лекаря в хижину.

Пока глаза Бенджамина привыкали к полумраку, он услышал кастильскую речь вперемешку со специфической руганью. Этот разговор заставил его вспомнить все самые замечательные ругательства его отца, так как говоривший употреблял те же самые нигде более не встречавшиеся ему выражения, и Бенджамин решил, что командир, должно быть, Уроженец Севильи.

— Принесите факел, — приказал Бенджамин, — я ничего не вижу.

Приблизившись к низкому настилу, он разглядывал лежащего на нем человека. Сквозь его тяжелую тунику сочилась кровь, рану еще не обработали. Раненый лежал тяжело дыша.

Какой-то необъяснимый, подсознательный инстинкт заставил Торреса присмотреться к незнакомцу. Человек был смугл, как арагонец, даже еще темнее, однако черты его лица — тонкий прямой нос, высокий лоб и резко очерченный подбородок — были классических пропорций, но самое поразительное, они показались Бенджамину знакомыми. В этот момент человек застонал и открыл глаза. Две абсолютно похожие пары глаз неотрывно смотрели друг на друга.

— Словно надо мной зеркало, залитое светом, в то время как я погружен во тьму, — хриплым голосом произнес Родриго.

У человека, лежащего перед Бенджамином, было абсолютно такое же лицо, как у него самого — высоко изогнутые брови, широкие чувственные губы, крупная челюсть с раздвоенным подбородком, и над всем этим — глаза, яркие голубые глаза Торресов!