Возвращение - Владимир Шатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- До встречи! – попрощался Дубцов и отправился договариваться с хозяевами дома.
… Ещё не остыли стволы пушек и пулемётов, а победители уже отмечали выстраданный успех. Разгорячённые боем командиры полнокровных бригад 6-го механизи¬рованного корпуса гуляли, как в последний раз.
- В такой день нас не осудит никто! – поднял жестяную кружку с разбавленным спиртом поджарый подполковник. – Даже соседи из корпуса Ротмистрова.
- Сбили мы с них спесь! – подшучивали они над конкурирующей частью.
Полковник Шаповалов прибыл на встречу последним, когда в большой, довольно прохладной комнате, за столом, по-праздничному уставленным едой и питьём, уже сидели хозяева и гости.
- Здравия желаю! – сказал он ни к кому, конкретно не обращаясь.
- Проходи Иван Матвеевич! – приветствовал его знакомый полковник.
Кроме Дубцова и Киреева он никого из приглашённых командиров не знал. Высокий полковник чинно помещался во главе стола. Возле него сидели с одного боку пожилая хозяйка, а с другого хозяин по имени Степан Савич.
- Я с края присяду. – Сказал Шаповалов, чувствующий себя неловко в чужой компании.
Хозяин – худой украинец, с тонким орлиным носом, вислыми, как у запорожца, усами и светлыми на загорелом лице глазами молча кивнул головой и рыжевато-седая, неулыбчивая супруга поставила перед гостем тарелку и стакан.
- Девушку зовут Зоя. – Весело сообщил Дубцов и панибратски подмигнул.
Когда Шаповалов вошёл, старик рассказывал, как невесело и трудно жилось при немцах. Они, отступая, увели лошадей - нещадно, до единой. Последствия этого недавнего мародерства тревожили Степана, пожалуй, более всего.
- Что делать, а? - озабоченно спрашивал он. - Ни землю вспахать, ни дров привезти, что же теперь - капут?..
Шаповалов сел на свободное место рядом с молчаливой девушкой, дочерью хозяев. Она была в нарядной цветастой блузке с короткими рукавами; у шеи, в небольшом вырезе виднелась тонкая серебряная цепочка, на каких носят нательные крестики.
- Меня зовут Иван. – Коротко представился он.
Не смотря на солидный чин и далеко не юношеский возраст полковник, почему-то робел в присутствии такой красавицы.
- Что Вам положить? – спросила она и потянулась за миской с салатом.
От вида золотистых курчавых волос мелькнувших подмышкой девушки Шаповалова бросило в жар.
- Совсем я от баб отвык! – он попытался нарочито циничными мыслями вернуть себе душевное равновесие.
Стол по военному времени был обильный и весьма аппетитный: тарелки с салатами и огурцами; вазочки, полные сметаны. Два блюда с розоватыми, веером разложенными ломтиками сала; большущая, только что снятая с плиты сковорода тушёного картофеля и горки щедро нарезанного, армейского хлеба.
- Ещё предстоят пельмени, - объявил Дубцов, - мы их придержим как гвоздь обеда.
- С такой закуской грех не напиться! – зашумели голодные советские офицеры.
Хмельного питья тоже хватало: кувшин с ароматным и очень крепким самогоном, два литра водки, взнос майора Савченко и высокие бутыли с разведённым спиртом.
- За Сталинград! - поднимаясь со стаканом в руке, провозгласил тост Дубцов.
Все выпили и принялись закусывать. Шаповалов проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно, ел маленькими кусочками, медленно и осторожно, стараясь не чавкать.
- Водка что-то меня не берёт! – подумал он, разгорячённый недавним боем.
Шаповалов выпил ещё стакан и, почувствовав себя чуть свободнее, смелее, он начал украдкой поглядывать на Зою.
- Нет, я не обманулся, - прикидывал он радужные перспективы, - мне ничуть не пригрезилось...
Всё было пленительно в этой маленькой девушке: и прекрасное живое лицо, и статная женственная фигурка, и мелодический звук голоса, и тёмно-зелёные сияющие глаза, и то радушие и вопрошающее любопытство, с каким она смотрела на офицеров.
- Откуда вы родом? – спросила она молчаливого соседа.
- Родился я в посёлке Алексеевка под Воронежем в ноябре 1906 года. Отец Матвей Егорович и мать Степанида Фёдоровна были крестьянами. У отца голос роскошный…
- А Вы поёте?
- У меня не очень получается, - признался полковник, - а вот бас отца всегда выделялся в хоре Базарной церкви. Стоило ему затянуть: "Да возра-а-адуется душа моя-а-а" или "Изми мя от вра-а-аг мои-и-их", - как будто стужей потянет от земли – изумлённая душа прихожан окутывались морозом.
- Дал же бог человеку голос!
Им не дали поговорить, мать позвала Зою на помощь. Она вспорхнула, сбегала в кухоньку за посудой, улыбалась и, чтобы поддержать компанию, даже пригубила спирта - поморщилась, но глотнула.
- Какая гадость!
Иногда их взгляды на мгновение встречались, и с невольным трепетом он ловил в её глазах поощряющую приветливость, ласковость и ещё что-то, волнующее, необъяснимое.
- До этой минуты никто и никогда не смотрел на меня так... – сладко подумалось ему.
Киреев откровенно попытался заигрывать с Зоей. Она слушала его с весёлой, чуть лукавой улыбкой, смеялась над шутками, иногда быстро и озорно что-то переспрашивала.
- Да что Вы говорите! – она специально делала круглые глаза.
Шаповалов снова поймал на себе загадочно-непонятный, но вроде бы выжидательный взгляд Зои и буквально через мгновение ощутил лёгкое, как ему показалось, не совсем уверенное прикосновение к своему колену.
- Смелостью берут города... - у него перехватило дыхание, а сердце забилось часто и сильно. - Не будь рохлей!
С внезапной решимостью он подвинул вперёд ногу. В тот же миг Зоя поморщилась от боли, взглянула под стол и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на мужчину.
- Вам неудобно сидеть?
- Извините, ради бога!
В это мгновение Киреев громко заявил, что церковь - это опиум и средство угнетения трудящихся и что с религией и с богом в основном покончено.
- Если где и остались одиночные верующие, то это тёмные несознательные старики, отживающие элементы, а молодежь такой ерундой не занимается, и девушка, - он показал на неё взглядом, - постыдилась бы носить на шее цепочку с крестом...
Казалось, он не сказал ничего обидного, но Зоя, вспыхнув, пламенно залилась краской, её нежное, матово-румяное лицо в мгновение сделалось пунцовым, глаза потемнели, а пушистые цвета каштана брови задрожали обиженно, как у ребёнка.
- Она вот-вот расплачется. – Подумал Шаповалов, но она, с гневом и презрением посмотрела на подполковника.
Вдруг Зоя энергичным движением вытащила из-за пазухи цепочку с крестиком и вывесила его поверх блузки, вскинув голову и выпятив вперёд остро торчащую грудь.
- В нашей семье никогда не стыдились веры в Бога! - с явным вызовом сказала она.
В напряжённой тишине угрожающе засопел сосед Шаповалова справа.
- Кстати, у нас, в Советском Союзе, - вдруг послышался голос Дубцова, - свобода вероисповедания!
- Точно!
- И чувства верующих уважаются государством.
Зоя сидела оскорблённая, молчаливая и строгая, не замечая направленных на неё призывных мужских взглядов. Прошло порядочно времени, прежде чем она несколько смягчилась и начала улыбаться, однако крестик так и не убрала - он по-прежнему висел поверх блузки.
- Чего не пьёшь полковник? – обратился к нему Киреев.
- Задумался…
- О чём можно думать в такой день?.. Гуляй пока жив!
- Вспомнил прошлое…
- Нашёл время!
Полковник Шаповалов сам не понимал, почему ему взгрустнулось. Днём, когда его танкисты ворвались на огрызающиеся огнём улицы станции, он двигался в головном танке. Бронебойный снаряд разорвал гусеницу танка, и экипаж спешно покинул обездвиженную машину.
- Спрятаться за броню! – приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.
Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.
- Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. – Сказал он, указав на мертвецов.
- Тут только что прошли наши танки… - пожал плечами его начальник штаба.
Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:
- Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.
- Нужно пить, пока есть возможность, - согласился нетрезвый полковник, - завтра может не быть…
Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.
- Неужели я обидел её чем-то? - он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.