Неряха - Арон Борегар

не были грязными на ощупь, не было множества бесполезных на первый взгляд предметов, которые, казалось, были собраны без особой цели.

Груды одежды, которую никогда не наденешь, не занимали целые комнаты в доме Кейтлин. Каждая посуда в шкафу не была грязной, не валялась в раковине и не была сложена в других случайных местах. В углах стен и потолка ванной комнаты не было плесени. Здесь было легче дышать, пахло свежевыстиранным бельем, а не протухшей едой.

Пожалуй, больше всего мне понравилось то, что в доме, кроме Кейтлин и ее семьи, больше никого не было. Никаких мертвых или умирающих мышей, кричащих в агонии, дергающихся в бесчувственных ловушках. Никаких гранул их помета, рассыпанных в каше, и никаких звуков, когда они царапают стены, не давая спать по ночам. Они сводили с ума нашу овчарку хаски. Бадди постоянно лаял и гонялся за ними.

Мы даже столкнулись с крысами, которые были настолько чудовищными и злобными, что ловушек было недостаточно, чтобы от них избавиться. Когда они появлялись, отцу приходилось ходить по дому и избивать их до полусмерти, чтобы решить проблему. Однажды он увидел, как одна из них подошла к миске с сухим кормом Бадди и начала есть из нее.

После того, как он забил несколько штук, ему это надоело, и он решил поискать источник. Он обнаружил, что они проникают в дом через отверстие в грязном, неиспользуемом туалете в подвале. В конце концов, он заделал его, что решило проблему крыс, но по дому по-прежнему бродило множество других существ.

Больше всего меня беспокоили даже не мыши и крысы. Больше всего меня беспокоили еще более жуткие и скрытные виды страшных паразитов - тараканы. Мышь не заползет к вам в ухо или нос, пока вы спите. Крыса не станет откладывать в постели яйца, которые могут вылупиться, пока вы спите, а вот эти маленькие ублюдки - да.

Через несколько недель после вечеринки у Кейтлин, когда я осознала, насколько ненормальными были условия моего существования, я обнаружила одного из них в своей коробке для обедов. Однажды после физкультуры я открыла крышку, сглотнув слюну при мысли о болонской колбасе и майонезе, и почувствовала, что слюна высыхает так же быстро, как и вытекает.

Таракан был жирной, отвратительной тварью. Он беспокойно зашевелился, когда свет проник в коробку, и спрятался под пластиковой прокладкой из белого хлеба. Этот вызывающий рвотные позывы жук был уже совсем взрослым, с толстыми красновато-коричневыми крыльями, расположенными на спине. Он напугал меня, когда вдруг захлопал ими и стал шумно метаться вокруг моего обеда.

Я незаметно убила его, пока он не успел насторожить остальных. Как ни брезглива я была, но рефлекторно раздавила его ладонью в сочную кашицу. Меня пугало это колючее насекомое, но еще больше пугала мысль о том, что все остальные знают, что я принесла его в класс.

Я притворилась, что ем свой обед, но вместо этого просто сидела, потягивала яблочный сок и смотрела на тараканьи кишки и бежевую начинку. Наверное, это был первый раз, когда мне стало стыдно. Это было жалкое, унизительное чувство, которое раскачивалось внутри меня взад-вперед. Мне стало плохо. Настолько, что оно изменило саму ткань моей сущности. Нельзя изменить ткань, из которой ты выкроен, но можно хотя бы попытаться ее отстирать.

После случая с тараканом во мне вспыхнул огонь. Мой образ жизни должен был измениться. Когда мне было около пяти лет, я начала фанатично убирать каждый сантиметр своей комнаты. Большинство детей моего возраста были заняты тем, что ходили к друзьям, играли в игры с другими девочками на улице или, может быть, рассказывали о своих первых влюбленностях. Но не я, я была другой. Мы были другими.

Проблема заключалась в том, что я не хотела быть другой, и если мне нужен был толчок к нормальной жизни, то он должен был исходить изнутри. Я решила, что время для друзей найдется позже. К тому же, если бы другие дети понимали, в каких условиях живем мы с семьей, они, наверное, все равно не стали бы моими друзьями надолго.

Я решила, что лучше заводить друзей после того, как будут устранены аномалии в моем доме. Мы с Кейтлин стали реже общаться, и вскоре мы были скорее случайными знакомыми в классе, чем сплетницами, которые нас поначалу объединяли. Я медленно возводила стену, стараясь сделать ее холодной и непроницаемой. Она не опустится, пока все не изменится... пока я не стану нормальной.

К счастью, я была умным ребенком. Эта прозорливость и сообразительность помогли мне избежать постоянных насмешек со стороны сверстников. Эта юношеская мудрость появилась благодаря глубокому пониманию окружающего мира и наблюдению за тем, как ведут себя окружающие. Было много детей, которым не так повезло, и они еще не понимали, как работает социальная среда и безжалостная система "чинопочитания". Если они узнавали, что от тебя пахнет или что ты глупее других, то с тобой было покончено. Потому что, как только они узнавали об этом, то первым делом начинали использовать это в своих интересах.

С этого момента вы становились ходячим курьезом. Я знала, что должна держать в тайне те проблемы, которые возникли в моей семье. Если бы что-то стало известно, меня бы вечно мучили и высмеивали. Из-за этой неловкой ситуации я почти все детство жила в постоянном страхе. Никаких ночевок или девичников, только борьба за то, чтобы скрыть и изменить свою сущность.

У меня уходили годы на уборку дома, никто не хотел помогать, как бы я это ни предлагала. Может быть, дело было не в том, что они не хотели помочь, а в том, что они не могли. У каждого были свои проблемы. В моей семье был круг печали. Казалось, только я одна не страдаю от этого и как-то мотивирована на то, чтобы что-то изменить. Дом не превращается в ад в одночасье.

Мой отец все еще находился в тисках войны и боролся с кошмарами, которые снились ему, когда он спал, и продолжались, когда он просыпался. После нескольких лет службы ему оторвало ногу в результате пулеметной очереди. Протезы ему не нравились, да и вообще он не находил причин выходить из дома. В основном он просто сидел на диване и смотрел бокс или политические выступления, попивая чай со льдом и религиозно посасывая "Кэмел" без фильтра.

Моя мать заботилась о нем, как могла, но отчаяние не могло не сказаться и на ней. Пока я росла, она постоянно работала полный рабочий день