Самовоспитание и его средства - Архиепископ Алексий (Дородницын)

ранее, может не позволить, чтоб оно переходило на нервы симпатические, чувствовательные, двигательные, разражалось известными болезненными симптомами, дрожанием рук, ног, сверканьем глаз и проч., затемняло перцепции, спутывало представления и помрачало сознание, перешедши само в высшую степень страстного возбуждения. Каким же именно образом может душа предотвратить все эти крайности гнева? – Оскорбительному представлению, раздражительному чувствованию и возбуждаемому ими влечению к страстным вспышкам и поступкам, она, при всяком нервном возбуждении может противопоставить ряд успокоительных представлений и чувствований и, так сказать, выдвинув в отпор им силу воли, восторжествовать над раздражением. Раскроем частнее все три стороны этого положения. 1) Хотя бы из области нервного возбуждения поднималась вереница бурных представлений похожая на столп дыма, вырывающегося из трубы и развеваемого ветром во все стороны, но во власти души направить этот столб, куда она хочет и даже совсем рассеять его. Орудие, посредством которого она совершает борьбу с бурными представлениями, есть способность ее сосредоточиваться на чем она хочет, и вызывать представления, какие она желает. 2) Как душа подавляет гневные чувствования, вызываемые раздражением нервной системы, как она успокаивает раздраженного слугу своего (нервную систему), это вопрос едва ли разрешимый и для физиологии. Насильственным подавлением распространения в организме данного чувства, при посредстве ли мускулов действуем мы на нервную систему (мнение Бэка), или прямо на нервы и затем успокоительным образом на биение сердца (Германский физиолог Людвиг), – во всяком случае, хотя мы не можем противиться возникновению в душе известного чувства гнева, но вызовом противоположных представлений и чувствований можем остановить его распространение, можем помешать ему перейти в органический гнев с упомянутыми симптомами, а если последний (гнев), по попущению воли, уже возник, то прервать его распространение в организме. 3) Усилия со стороны воли требуются для этого не столь большие, как это представляется с первого раза, и в этом отношении человек оказывается гораздо сильнее, чем как ему кажется. Кант говорит, что если попросить рассердившегося человека посидеть, то гнев его значительно уменьшится. Достаточно также помолчать, и гнев пройдет, по пословице: dilation maximum remedium est irae. Замечательно еще, что природная вспыльчивость наша, которой многие склонны извинять безрассудные свои вспышки, смиряется при одном присутствии высшего лица, пред которым нам не прилично сердиться. Болезненные дети, нервные капризные женщины и вообще все, жалующиеся на органическую слабость воли, высказывают в иных случаях такую силу воли, которая иногда доходит до непреодолимого упорства. И, если они преодолели мнимую слабость воли в отдельных случаях, то почему знать, что они не могли бы достигнуть силой воли более возможных результатов, если б постарались всю ее сумму употребить в дело? Но в данном случае при удержании нервных порывов гнева, аффектов, возникающих от сильнейшего paздpaжeния нервной системы, сила воли бывает сильна над ними только при том условии, если человек с ранней юности привык к самообладанию, напрактиковался в этих актах сдержанности и торжества над самим собою. Впрочем, хотя сила воли, как власть души над нервным организмом, нервными раздражениями, аффектами и страстными возбуждениями, формируется и укрепляется более или менее продолжительными опытами; но это не значит, чтобы опыту нужно было приписать и происхождение воли. Еще Аристотель заметил, что если какая способность укрепляется посредством опыта, то следовательно способность эта в зародыше дана нам от природы. И так если власть над нервным организмом, его раздражениями, аффектами и страстями дана в зародыше от природы, а укреплять ее практикою самообладания должны мы сами; то отсюда тем яснее открывается возможность и необходимость упражнять нашу волю в обладании представлениями, чувствованиями и желаниями, и укреплять ее настолько, чтобы она была в силах покорять себе пылкий темперамент, как аффекты и страсти, словом отсюда яснее открывается необходимость и возможность самовоспитания.

Затем возможность самовоспитания сама собою вытекает из отношений самовоспитания к воспитанию, по которым сие последнее служит только приготовлением и руководством к первому, а первое (самовоспитание) – жизненной двигательной силой и целью его, и потому, если существует и, следовательно, возможно воспитание, то существует и, следовательно, возможно и самовоспитание. Отношения эти касаются оснований и характера воспитания.

На том же основании, на котором утверждается возможность воспитания, зиждется, только тверже и прочнее, и возможность самовоспитания. – При бессилии воспитания изменить прирожденное качество и размер сил, способностей и расположения души, возможность воспитательного влияния, т.е. употребления воспитательных мер, в существе своем однообразных, установления регулярности в занятиях и времяпровождении, – основывается в воспитании на возможности привыкания, а эта последняя вытекает из врожденной нам потребности к некоторой одинаковости и правильности в смене состояний, действий, внешних влияний и жизненных условий (такова, например, потребность жить в одном определенном месте, иметь обращение с одними и теми же лицами, предметами, соблюдать один и тот же порядок в распределении времени занятий, развлечений, отдыха). Но при искусственном воспитании эта равномерность в течение всего хода жизни часто превращается в бессменное механическое однообразие, навязанное извне, и, порождая в питомце чувства недовольства, усыпления и скуки, часто парализует развитие его сил. Пассивная привычка легко может сделать его автоматом, привнести в его действия рутину и механизм. Напротив, в самовоспитании более или менее однообразный порядок занятий и всего строя жизни, как дело собственных наших усилий и стремлений, лучше удовлетворяет врожденной нам потребности к одинаковости жизненных отправлений и актов, и, при каждом удовлетворении ее, производит в нас более приятное чувство удовольствия, чем в воспитании, побуждающее нас чаще и точнее повторять эти акты и отправления; а чем чаще и охотнее они повторяются, тем и легче и быстрее совершаются, и тем более крепнут и возрастают душевные наши силы. Правда, и активную привычку, которая служит основою или почвою для самовоспитания, уподобляют машине, но машине совершеннейшей, находящейся в полном нашем распоряжении, и, как машина дает возможность человеку достигать огромных результатов при небольших всегда одинаковых усилиях его, так и привычка эта делает нас способными к обширнейшей психофизической деятельности при небольших сравнительно усилиях наших. От того при самовоспитании развитие душевных сил идет успешнее, чем при воспитании, где часто дело делается поневоле, наскоро, на показ. Итак, на том же основании (возможности привыкания), на котором держится возможность воспитания, возможность самовоспитания утверждается прочнее, потому что сила привычки, образуемая самовоспитанием, становится сильнее и производительнее.

Что касается до характера воспитания вообще, то достаточно указать общие черты его, чтобы видеть, что самовоспитание не только возможно при нем, но совершенно неразлучно с ним, как жизненный, основной его элемент, как цель и венец его. Самая законченная воспитательная система оставляет, обыкновенно, значительные пробелы, над которыми молодой ум