Криница слов - Елена Александровна Асеева

та была такой вкусной, что невозможно было ею напиться. Потому, я наклонял к поверхности реки свое лицо, складывал губы в трубочку и пил… пил… пил эту жидкость, а потом уходил с головой под воду, открывая глаза и оглядывая стеклянно-голубоватые просторы реки.

Я плавал очень долго… не могу сказать сколько, а разбудил меня зазвеневший будильник, который сообщал, нам– подданным этой страны, что пора идти на работу.

Я открыл глаза и тяжело вздохнул, потому как увидел над собой не голубое небо с пасущимися барашками, а белый потолок спальни. Не раздолье водной глади, а белое постельное белье с огромными алыми розами. Жена моя, Оля, соскочив с кровати, побежала переставлять будильник, ведь мне на работу вставать позже, чем ей, затем широко зевая, пошла умываться, громыхать чем-то на кухни и подымать сына Сашку в школу.

А я лежал на кровати с закрытыми глазами и мечтал уснуть, чтобы опять очутиться в той реке, и опять поплавать, понырять и попить той водички. Но уснуть не удавалось, и я слышал, как хлопнув дверью, ушли жена и сын. И тогда, почему-то, мне стало жалко Сашку, который с двух годиков, поднимался каждый день, вот так, рано утром, и шел в сад, в школу. Я подумал, что после у моего сына будет техникум, армия, работа… и… и гроб, который вот так же покачивая, понесут с его телом туда в яму размером два-на-два, а может и того меньше, все, что он заслужил от своего государства, от этой жизни.

Ну, а вот, в принципе, если подумать, что я или мой сын видели в этой жизни?…

Да, ничего…

Общаковские лица воспитателей, учителей, столовскую еду… Затем такие же бесформенные общаковские лица начальников и сотрудников… и все ту же столовско-кофейную пищу…

Разве то жизнь, продолжил я свои думы… что я помню из своего детства, из своей молодости…? Бесконечные уроки, учебники, тетрадки, контрольные, экзамены… шагание на плацу в армии… и крики тупого моего начальника, которому проще одеть на голову воображаемое ведро, чем что-либо доказать… А что еще в моей памяти закрепилось?… Ну, появление на свет Сашки… его первое слово– хотя, честно сказать, я это не помню… Хорошо помню лишь, какой он, взволнованный, выходил из квартиры с большим букетом цветов в том году, тогда, когда я вел его в первый класс.

Неужели это все? Выходит и вспомнить то мне нечего…

Да, конечно нечего, сам себе заметил я, все еще лежа в кровати и стараясь непременно заснуть. Ведь самые чудесные, пришел я к выводу, порывшись в своей памяти, это те мгновения общения с сыном, каковые бывают у нас несколько раз в году на море, когда мы можем принадлежать друг другу.

Конечно, от этих муторных дум и от понимания того, что жизнь наша какая-то неправильная, неверная, и смысл, похоже в ней утерян, как таковой, а все мы словно маленькие гайки и винтики в громадном механизме, где если ты даже сломаешься, то без проблем будешь заменен на новый винтик и гайку… я так и не заснул.

Вскоре зазвонил будильник, и, несмотря на протесты моей души, что жизнь мы живем не правильно и глупо, я подданный, привязанный, да еще и похоже повязанный этой страной, тяжело стеная и проклиная свою долю, поднялся с кровати, умылся и пошел на работу.

Весь день я был сам не свой, так как мне очень хотелось опять увидеть ту реку, и, нырнув в ту воду, насладиться её чистотой, теплотой, ее прозрачностью и вкусом. А потому я был весьма рассеян и меня не раз за день отругал мой начальник, предупредив, что лишит меня премии за месяц.

Но я почему-то, впервые за то время, что устроился и работал на данном предприятии, не испугался такого страшного, по сути, наказания, потому как мысли мои были заняты иным.

Вечером, когда я вернулся с работы домой, я хотел поговорить с женой о том, как купался в той реке, впрочем, она слушать не стала. Оля торопилась побыстрее нас накормить и посмотреть очередную серию какого-то бесконечного сериала. И тогда я пошел к сыну. Ну не то, чтобы рассказать о сне, но хотя бы поговорить. Однако Сашка включил компьютер и стал играть в какую-то очередную стрелялку.

И тогда, я понял, мы живем не правильно, и вообще не понятно, зачем живем?

Ведь если тебя даже не кому выслушать, разве ты живешь?…

Я посмотрел на своего сына, потеребил его по русым волосам и пошел укладываться спать.

Да только в эту ночь, мне не приснилась река…

Мне приснился вишневый сад…

Ох! ну до чего же там было прекрасно!

В этом саду росли лишь вишневые деревья, они были невысокими, с раскидистыми кронами. И если некие из них еще только цвели, то на других висели зеленые вишни, а на третьих вишня была ярко-багряной, поспевшей. На голубом небе, почти не было облаков, лишь кое-где курились едва заметные, закрученные по спирали белые туманы, а солнце в этот раз приятно согревало, будто на дворе была весна. Сад был насыщен сладким ароматом вишневого цвета, с едва ощутимым горьковатым привкусом, низкая изумрудная трава стелилась по земле и в ней утопали босые ноги, а она лишь ласково поглаживая, целовала поверхность кожи. Я ходил по этой травушке-муравушке, вдыхал запах вишни и ел поспевшие кисло-сладкие ягоды…

И снова заголосил этот треклятый будильник.

Он звенел так громко, и так сотрясал мой сон, что с веточек деревьев стали осыпаться белые лепестки цветов и ярко-багряные поспевшие ягоды вишни.

Когда я открыл глаза, будильник все еще продолжал голосить, а это значит, что звенел он для меня… а не для Оли– жены, оной подле на кровати не было. В этот раз я поднялся с большим трудом, тяжело оторвав голову от подушки, тело от простыни, со скрипом спустив ноги с кровати. А сердце внутри груди опять кто-то сжал рукой, да так крепко, что от той боли у меня порой кружилась голова. Впрочем, я все равно пошел на работу, потому что совсем о ней не думал и не думал о боли в сердце… Я думал и вспоминал тот вишневый сад и хотел еще раз искупаться в той реке.

И пока я шел, ехал в автобусе, сидел за рабочим столом, потирая горящую от боли грудь, я все думал о тех прекрасных местах, каковые видел ночью. И думал о том, что в этой жизни я так редко встречал эти красоты… эти простые красоты моей родной