Криница слов - Елена Александровна Асеева

загнутого его кончика, летала вниз, чтоб достигнув белого с голубой окоемкой, расколотого на две части, блюдца присоединиться к разлитой подле него чуток вытянутой лужице.

Чрез треснувшие стекла и разломанные оконные рамы в хату впорхнула не только пыль, прах разрушений, весенняя стыло-влажная паморока, но и угодившие в людей шальные пули, кои не пожалев ни стар, ни млад, лишили жизни молодую женщину, замершую на полу и, словно в молитвенном прошении, протянувшей руки к люлечке поместившейся в соседней комнате. Они не сжалились над старой женщиной уткнувшей лоб в поверхность стола, в предсмертном вздохе ухватившейся перстами за столешницу, вроде намереваясь подняться. Не проявили сострадания к мальчонке в белой льняной, долгополой рубашонке, прильнувшего обок лавки, и с тем затаившего свои чаяния, рост в полосатых, домотканых половиках укрывающих пол.

Однако, сберегли в этом итоговом выдохе целой семьи едва ощутимый стон, оный прокатившись по сей хате, да, выплеснувшись из окон, махом потонул в дребезжание останков стекол и гуле земли, что принялась вторить грохочущим взрывам. Из люлечки, чей каркас на Кубани творили деревянным, а быльца и боковины качественно зашкуривая, делали из лозы, снаружи и изнутри укрывая их цветастыми зановесочками, глянуло серое, как ноне и все в хате, личико младенца. Голубые глазки, зримо покрасневшие, осмысленно воззрились в суть пришедших… не чуждых, а родственных собственной историей народа, государства, а быть может даже и летописью когда-то единого рода. Чуток курносый нос зараз дернулся вверх, заложив тонкие морщинки по своему окоему, а открывшийся ротик сейчас много мощней подал зов жизни.

Слегка примерзнув в стылости весеннего кубанского воздуха малец, однако, оставался живым, словно помилованный шальными пулями, взрывной волной, самой судьбой, он оставался живым, существующим… таким крошечным человечком… продолжателем собственного рода.

Младенец вновь увидел слегка оголившееся от бело-серых пузатых облаков блекло-голубое небо, когда его укутанного в теплые вещи, что разыскали в треснувшем сундуке, девушки радистки вынесли из хаты. В тот момент земля застонала мощнее и пронзительнее, теперь оплакивая новые ранения на своей поверхности, новые потери в собственных селах, градах, средь своих детей… таких разных… хватающихся за нее мощными кореньями, тонкими отростками, ступающими по ней копытами, лапами, босыми ногами. А вражеский самолет низко пролетел над Кубанским краем, в этом безумном жестокосердие ни жалея, ни млад, ни стар, ни обращая внимания на стоны самой оземи… на протяжении веков удобренной кровью, потОм людей, вспаханной их нежностью, любовью.

Наново и наново тягостно вздрагивала земля, дребезжали остатки стекол в окнах, когда по дороге в направлении тыла и ближайшего госпиталя торопливо уходили трое. Две девушки в двухбортных, серо-коричневых шинелях, придерживая на головах каски, и за плечами автоматы, попеременно прижимая к груди маленький, живой сверток, укутанный в материнскую кофту и пуховый платок, единственное наследство, оставленное ему безжалостной рукой неприятеля.

Горсть песка!

Я держу на своей ладони горсть песка воспоминаний.

Это все, что осталось в моей памяти о ней, девушке, ушедшей в двадцать три года на войну, вынесшей из уничтоженного поселения на руках чьего-то сына, ощущающей привкус крови от контузии на губах и языке, сберегшей, пронесшей любовь к той не имеющей себе равной душевной частичке похороненной еще до войны, единственной дочери и ребенка, моей бабушки.

Горсть песка ее рассказов, так необдуманно, опрометчиво просквозивших чрез плохо сомкнутые мои перста и затаившихся в глубине ладони, определенно, запечатавшихся в карих глазах моей дочери, говоре моего младшего сына и улыбке старшего.

Впрочем, и в том малом количестве, каждая из песчинок, уникальна, дорога мне… Ибо таит в себе суть нашего с бабушкой толкования, ее любовь или рассказ. Каждая кроха, кою я сейчас сумею сберечь в ней… вмале, как и сам песок, под теплом моей ладони и любви обернется в кусочек стеклянного фрагмента. Абы в дальнейшем иметь возможность сложиться в единичный эпизод мозаики моего рода, образовать летопись, историю моего народа, страны, государства, сотворить целостное полотно рисунка нашей голубой планеты, Земли.

Память она сохраняется в нас отдельными самоцветными камушками, тончайшими изразцами, стеклянными осколками али только всплесками, лепестками, лохмотками событий. Она живет в нас лицами, мыслями и деяниями… теми деяниями каковые берегут основы рода, народа, земли. А извечно существует в нас горделивым взглядом карих глаз моей дочери, говором моего младшего сына и улыбкой старшего, где воочью выражена галочка на верхней губе.

КОНЕЦ

г. Краснодар, январь 2015 г.