Управление - Наталья Колесова

Шатенка, слегка отдающая в рыжину, хотя без присущей всем рыжим прозрачности легко вспыхивающей кожи. Он мог бы поклясться, что глаза у нее карие, но когда она взглянула на него, передавая меню, они оказались зеленоватыми в карюю крапинку. Губы крепкие, сочные — или это удачная помада?

— Ваш заказ?

— Два бифштекса с кровью, салат.

— Жареное мясо, морской коктейль и два салата, — решительно сказала Эшли. — Потом кофе со сливками и пирожное.

— Вино красное?

— Ну, если командор позволяет…

— Позволяет и настаивает. И оставьте на сегодня звания. Сейчас я для вас Алекс.

— А я…

— Знаю. Карен.

— Феноменальная память или вы просматривали заново мое досье?

— В юности я специально тренировал память — больше-то похвастать было нечем…

Она вскинула взгляд.

— Это вам-то?!

Он хмыкнул, невольно чувствуя себя польщенным ее непритворным изумлением.

Они молчали, поглядывая то в зал, то друг на друга, пока официант не принес заказ. Эшли взялась за вилку.

— О чем вы со мной хотели поговорить?

— Ешьте. Потом.

— Понятно. Не хотите портить мне аппетит.

Ему понравился ее холодноватый, без улыбки, юмор.

Эшли принялась за ужин. Давненько она не ела так — основательно, в хорошем уютном месте. В компании мужчины. Она вскинула глаза. Мужчина сидел, держа в руке почти полный бокал. Он едва ли притронулся к своим бифштексам. Ну, какие бы не были заботы у командора, ужин в его компании для младшего офицера Управления — событие неординарное. Большинству из них удавалось увидеть Мастера только мельком в коридоре. Чтобы эдакое его спросить, раз подвернулся случай… Эшли глотнула еще вина — оно ударило в желудок. И в голову. Потому что, отрезав очередной кусок мяса и отправив его в рот, Эшли внезапно спросила:

— Не тяжело быть живой легендой?

Спросила — и испугалась. Командор, видимо, думал о чем-то, потому что не сразу ее услышал. А услышав, не сразу понял. Моргнул, уставился на нее. Холодные его глаза прищурились — и внезапно потеплели.

— Тяжеловато, — признался, помедлив. Откинулся на спинку сиденья. — Не всегда получается соответствовать. Кроме того, став легендой, перестаешь быть живым человеком. У легенды не может быть слабостей — а значит, и друзей, близких… И совершенно нет прав на ошибку.

Эшли смотрела на него в упор.

— Вы ешьте, ешьте, — сказал он ласково.

Она вновь начала жевать, заметив невнятно:

— Слава Богу, мне это не грозит. А… простите, командор…

— Алекс. Что вы хотели спросить?

— Когда вы идете к женщине… еще раз простите… охрана тоже присутствует? Или вы выбираете женщин так же тщательно, как и работников Управления?

— Охрана ожидает в машине.

Она уловила предупреждающий холодок в его голосе и допила вино — простите, зарвалась. Сам виноват. Нечего было изображать из себя этакого «рубаху-парня»: Алекс-Карен — чтобы потом осаживать ее. Хотя, признаться, она провоцировала его сознательно. Ситуация порядком нервировала, и ей хотелось побыстрее вернуться к отношениям "командор-младший офицер", вернее, к отсутствию всяких отношений. Легенда, пусть и живая, подразумевает некоторую дистанцию — если не во времени, то хотя бы в пространстве.

— Так о чем вы хотели поговорить со мной? — спросила она, деловито отодвигая тарелку.

— Может быть, кофе?

— Не будем откладывать.

— О Сандерсе.

Что и требовалось доказать.

— Все, что я могла рассказать, — официально заявила Эшли, — я уже рассказала следователям. Ничего нового… даже за этот прекрасный ужин… я вам сообщить не могу.

— Каким он был?

— Что? — слегка опешила Эшли.

— Каким он был? — Холт чуть подался вперед. — Вы знаете его лучше, чем любой, самый опытный, следователь.

Она глядела на него, явно пытаясь понять, зачем ему это нужно. Чуть нахмурилась.

— Славный парень. Правда, славный. Единственной его слабостью были… нет, не женщины, ни алкоголь, ни наркотики, ни даже карьера — вы, командор. О вас он мог говорить часами. Он был просто влюблен в вас… если вы меня понимаете.

Он потер лоб рукой, чтобы Эшли не видела его лица.

— Итак, у него не было особых слабостей и особых пороков?

— Если и были, я о них не знаю, командор.

— Он не пил, не употреблял наркотики, не попадал в истории с женщинами, не играл в азартные игры… и в Управлении его ценили.

— Точно так, командор.

— Тогда почему же здоровый молодой мужчина в расцвете лет и карьеры стреляет в себя из собственного пистолета в своем собственном кабинете?

Она не спускала с него внимательных глаз.

— Не знаю, командор.

— Вы не задавали себе этого вопроса?

— Задавала.

— И?

— И не знаю ответа. Помрачение рассудка — чем не объяснение?

— Это не объяснение.

— Другого я не знаю. И следователи, кстати, — тоже.

Он посидел еще, словно чего-то ожидая. Эшли старалась не моргать под его пристальным взглядом. Вряд ли он пытается ее загипнотизировать — и под гипнозом она бы повторила то же самое. Командор тяжело поднялся.

— Спасибо, младший офицер Эшли.

— Не за что, командор, — она поспешно встала, надевая куртку. Командор уже шел к выходу. Откуда-то появилась пара мужчин, один вышел первым, второй следовал за Карен. Он вовсе не дышал ей в затылок, но она остро ощущала охранника за спиной. Как к этому вообще можно привыкнуть?

Обратно они тоже ехали молча. Командор сосредоточенно следил за дорогой, Эшли поглядывала искоса. И все это — ради одного-единственного вопроса, на который он так и не получил ответа?

— Извините, что испортил вам вечер, — сказал он, затормозив перед общежитием.

— С большим удовольствием поужинала с вами, командор.

— Не врите, младший офицер Эшли, — строго сказал он, и она тихонько рассмеялась, выходя из машины.

— До свиданья, командор.

Нитка между косяком и дверью была порвана.

*****

Он приостановился у стеклянной стены, глядя сверху на небольшую аудиторию. Женщина-преподаватель чертила на доске какую-то замысловатую схему. Обернулась к аудитории — и к нему. Вся — деловитость и подтянутость, форма скрадывает очертания фигуры, волосы заколоты на затылке. Она подняла взгляд, и командор машинально кивнул. Не ответив на приветствие, она резко развернулась и отошла к доске. Раздражение — из-за того, что он наблюдал за ней? Или из-за вчерашнего нелепого вечера?

Если с утра она еще колебалась, как поступить, то встретив его холодный изучающий взгляд, Карен решила нарушить все мыслимые и немыслимые правила субординации.