Удача леди Лайзы - Энн Бэрбор

— Странно! — воскликнула изумленная Лайза. — Я ничего об этом не знала. Уверена, Томас никогда бы не сдал дом, не поставив в известность меня. — Она обернулась к матери: — Ты не знаешь, кто эти новые жильцы?

Леди Бернселл ответила ей недоуменным взглядом:

— Понятия не имею. Ты права, все это очень странно. Дом по-прежнему принадлежит тебе?

— Конечно, мама. Он пустует всего несколько месяцев. Ты уже видела кого-нибудь из этого семейства? — спросила Лайза сестру.

Чарити позволила себе несколько секунд драматической паузы, прежде чем ответить. Ее большие карие глаза сияли, и легкий румянец был таким же свежим и нежным, как ее неглиже из воздушной шелковой тафты цвета недавно распустившейся прелестной розы, дышавшей утренней чистотой и прохладой. Лайза вздохнула, запасаясь терпением.

— Представь себе, дорогая сестричка, — выпалила наконец Чарити, широко раскрыв глаза от восторга, — наш новый сосед — индиец!

Она опять замолчала, наслаждаясь эффектом, произведенным ее словами. Потом, не давая Лайзе и леди Бернселл оправиться от изумления, продолжала:

— Огромный господин в необъятном тюрбане отдавал им распоряжения! Сейчас он, наверное, в доме, ах нет, он выходит, выходит! Смотрите!

Загоревшиеся любопытством глаза старших дам и взбудораженной Чарити неотрывно следили, как тюрбан и его владелец, господин с кожей бронзового цвета, спускались по ступенькам, направляясь к извозчикам. Их взгляды одновременно скользили от буйных мохнатых бровей к окладистой, прямо-таки чудовищной по своим размерам бороде и ниже, где сверкали ослепительной белизны одежды, на которые ушло столько ткани, что ею можно было с лихвой застелить три или четыре отнюдь не маленькие кровати. Все эти экзотические роскошества довершала пара затейливо расшитых туфель без задников. Когда он наконец дошел до улицы, то стал выкрикивать что-то злосчастным грузчикам на совершенно тарабарском языке.

— Боже правый! — вырвалось у леди Бернселл.

— Хорошенькое дело, — фыркнула Лайза.

— Разве он не потрясающий? — как завороженная, воскликнула Чарити.

— Увидим, увидим, — отозвалась Лайза и решительно направилась к входной двери.

Она вышла как раз в ту минуту, когда индийский джентльмен безо всяких усилий и видимой натуги на лице подхватил красивый комод, который грузчики безуспешно пытались вытащить из экипажа. Он поставил комод на дорожку и быстро обернулся, чтобы изрыгнуть на несчастных чернорабочих то, что, совершенно очевидно, было восточным ругательством, но запнулся на середине, увидев приближающуюся Лайзу.

— Доброе утро! — сказала она, вступая в переговоры.

Лицо мужчины, служившее словно случайной оправой к совершенно замечательному носу, вдруг расплылось в ослепительной улыбке, и, сложив вместе кисти рук, он отвесил Лайзе такой низкий поклон, что почти согнулся пополам.

— Вы… вы наш новый жилец? — нерешительно спросила Лайза после секундного колебания.

Ее усилия были вознаграждены радостным и совершенно недоступным для понимания ответом, сопровождавшимся напыщенными жестами.

Вообще-то леди Лайза Рашлейк редко смущалась, но тут, после нескольких безуспешных попыток вступить во вразумительный разговор с бронзовокожим гигантом, она была вынуждена признать свое поражение. И, вернувшись назад в гостиную, так и не смогла добавить ничего к тому, что уже знали ее домашние.

— Ничего, мы скоро все узнаем, — с досадой проговорила она, натягивая перчатки из желтовато-коричневой йоркской лайки. — Уж я вытяну из Томаса все до капельки. Не могу поверить, что он мог сдать дом семье индийских иммигрантов, но, с другой стороны, мы видим это своими глазами. И меня удивляет, как он, будучи моим доверенным лицом, решился распорядиться моей собственностью без моего ведома. Что-то здесь не так.

Она посмотрела на мать, отметив про себя неодобрительный взгляд леди Бернселл, и вопросительно приподняла брови.

— Ах, — поспешила сказать леди Бернселл с легким нервным смешком. — Я как раз думала о твоей поездке в Сити. Ну сколько можно, Лайза? За неделю это уже в третий раз.

Лайза в душе тяжело вздохнула. Ну вот, опять началось! Неужели ее мать так никогда и не примирится с этими, с ее точки зрения совсем не подобающими леди, вылазками дочери в давку и сутолоку лондонского центра? Конечно, иногда Лайза так стремительно покидала дом, даже не улыбнувшись вдовствующей графине Бернселл, что это не могло не расстраивать ее довольно церемонную мать…

— У меня кое-какие планы, которые я должна обсудить с Томасом, — проговорила Лайза, сопровождая свои слова улыбкой, которая, как она надеялась, выглядела успокаивающей. — Мы должны кое-что решить в ближайшие несколько дней, прийти к соглашению, и, конечно, я должна это сделать при личной встрече. А тут еще… — Она жестом указала на окно, потом внезапно заторопилась. — Господи, я все еще не ушла! А у меня нет ни секунды.

С этими словами она поцеловала мать в щеку, помахала на прощание Чарити и поспешно вышла из комнаты, радуясь своему благопристойному бегству.

Только сидя в экипаже, Лайза позволила себе расслабиться. Ну почему, в сотый раз задавала она себе один и тот же вопрос, почему леди не может позволить себе стать полезным членом общества — вместо того, чтобы быть товаром на брачном рынке, который хотят повыгодней продать? Что тут такого дикого и непонятного? Так нет ведь, такой поступок в лучшем случае назовут эксцентричным, а что до худшего случая… Вопиющий вызов приличиям, наглая издевка над устоями общества — это еще цветочки, они еще и не так припечатают. Лайза хорошо знала, какие сплетни порхают за веерами, когда маленькие ручки дам в бальных перчатках обмахивают разгоряченные лица, а изящные ротики мило злословят о ее делах, шокирующих высший свет, — и, видит Бог, только ее несокрушимое «упрямство» позволило не допустить вмешательства со стороны некоторых чинных и влиятельных родственников-мужчин.

Вот уже несколько лет, как она обнаружила в себе потребность ускользнуть из узких рамок их высшего света. Что ж, это было для нее не новостью, но теперь, с уколом боли, Лайза внезапно осознала, когда именно эта потребность впервые заявила о себе. Ну конечно же, сразу после того, как она и Чад… Ее руки на коленях сильно задрожали, и все существо ее захлестнул поток воспоминаний. Она вдруг увидела перед собой Чада так ясно и отчетливо, словно он был здесь, возле нее, в экипаже. А ведь прошло столько лет… И стоило Лайзе закрыть глаза, как она будто наяву ощутила его прикосновение к ее щеке и легкий, как птичий пух, поцелуй на губах. Она вспомнила ту минуту, когда они познакомились на одной из лондонских вечеринок, проходившей в саду. Он взял ее руку и улыбнулся ей, глядя в упор своими невероятно зелеными глазами. И, конечно, она не забыла так поразившую ее свою реакцию на слегка небрежную насмешливую опытность и уверенность, сквозившие в его манерах — словно она попала в лапы неотразимо обольстительного буканера. Красновато-коричневые волосы, горевшие золотом в лучах полуденного солнца, легкой струящейся волной упали ему на лоб, когда он галантно изогнулся, чтобы поцеловать кончики пальцев ее руки, — и тут словно кто-то зажег внутри нее пламя. В это просто трудно поверить, думала она уже много позже, но в ту минуту ее смутная мечта и томление по первой любви вдруг обрели плоть. Ее словно застали врасплох, и эта сбывшаяся мечта завладела ею безраздельно. Лайза грустно улыбнулась. Она была так уверена, что Чад тоже живет лишь этой мечтой… Она отдала ему свое сердце, ни секунды не сомневаясь, что он примет ее дар и будет дорожить им вечно.