Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография - Виктор Ильин

• «графия» – артикуляция предметности в специализированном языке феноменологических модельно-аналоговых констатаций, нашпигованных протокольными предложениями, незатейливыми типологизациями;

• «логия» – сущностная тематизация, версификация, мыслительная проработка природы чего бы то ни было. Фокусировка на боге влечет развертывание теологии; культуре – культурологии; человеке – антропологии; мире – космологии; истории – историологии; обществе – социологии; жизни – биологии;

• «гония» – концептуализация становления, возникновения, упрочения чего бы то ни было. Центровка на боге обусловливает выстраивание теогонии; мире – космогонии; роде – антропогонии; истории – историогонии; социуме – социогонии. Есть области мысли, где крайне скуден запас полезных идей. Именно такова ситуация «гонии»: у Гесиода отмечались сложности с выводом пантеона; практически неразрешимые головоломки возникают с оформлением космо-, антропо-, историо-, социогонии. Причины – а) трудности введения исходных систем отсчета – начальных точек значимых процессов; в) препятствия налаживания проверочных экспериментов (дефицит верификации в науках палеоцикла). Как следствие – эмпирически необоснованный, неквантифицируемый характер рассуждений, качественное «плетение словес» при связанности отработанного механизма исключения рабочих абстракций;

• «софия» – головоломный метауровень, претендующий на рефлексию значения, назначения, предназначения, устремления чего бы то ни было. Определение цели, отнесение к ценности для любой неживой – живой, объективной – субъективной структуры как осмысленный акт гносеологически означает полное, всестороннее критико-аналитическое обозрение ее (структуры) мировой линии с замыканием на полновесное резюмирующее квалифицирующее суждение. Локализация мировых линий, подлежащих оценке структур ввиду их нетривиальности, полифундаментальности, встроенности в бесконечные связи – всегда плод сильных и по большей части искусственных концептуальных приемов, налаживаемых употреблением принципа абстракции, абстракций отождествления, неразличимости, подменой актуально бесконечной индивидуализации тождеством и т. д. Обостряются вопросы полноты описания универсумов, адекватности их разбиения, компоновки, предпосылок справедливости условий на подстановку (зависимость полноты описаний от параметров абсолютности характера описаний – адекватность теорий оправдывается адекватностью принципов, лежащих в их основании) и т. п.

Дело приобретает трудновыразимый оборот в случае структур антропных – целе-ценностно ориентированных, идеалоемких. Обозреть мировую линию (с поправкой на сказанное) удается в отношении образований частичных. При жизни человека как существа целе-ценностно трансцендирующего тематизировать сюжет его назначения невозможно: мы не обременены пониманием, на чтó он в принципе может быть способен. Лишь когда кристаллизуются две даты с элегическим тире между ними, – по оценке (всегда неполной) наследства (от индивида) и наследия (от личности) позволительно квалифицировать прожитое. Так же – в отношении структур социально-исторических. Римской империи нет – по замыканию мировой линии на две крайние точки возможно версифицировать «чтó Рим дал миру». Но ничего похожего недопустимо делать по поводу России, которая есть (да будет!) и которая непредсказуемым образом способна изменить и свои, и мировые линии.

Еще в большей степени дело усугубляется применительно к человечеству. Если человек для истории завершаем всегда, то человечество – никогда. Оно есть ничем не лимитируемый имперфект, уразуметь смысл, понять значение, вывести предназначение которого возможно post factum. Но никакого post factum в случае человечества нет. Мы встроены в историю и лишены способности выйти вовне: позиция стороннего наблюдателя для представителя человечества по отношению к человечеству недостижима. Отсюда по части «софии» – сугубо некритическая практика, в перекрытии опыта стремящаяся овладеть трансцендентным. Таков, к слову, гегелевский социософский ортогенез, наивные финалистские, провиденциалистские, эсхатологистские картины истории (хилиастического, коммунистического, либерально-рыночного толка).

Изложенного довольно, чтобы обратить внимание на превратности организационного оформления системно осмысленной реальности в границах «софии». С одной стороны, очарование, с другой стороны, разочарование метафизикой с неизменной беспредметностью, произвольностью. Здесь, как видно, не избежать вопроса вопросов: возможно ли логически безупречно, идейно внятно концептуализировать сверхопытное?

Если вслед за позитивизмом освобождать философию из плена «тайного порыва» в гораздо более обширные и непрозрачные области опыта, нежели стандартное экспериментирование (правда, тогда не только ее, – печатью «шагать за горизонт» отмечена и строгая наука – математика, естествознание в части обработки неподатливого базальта «актуальной бесконечности», «чистого существования» и т. п.), спрашивается: как ей в горниле отчаяния и сомнения достигать понимания некоего решающе важного – добиваться ответов на «проклятые» вопросы человеческого миростроения: что есть бытие и небытие, смерть и бессмертие, высокое и низкое, корыстное и бескорыстное, греховное и праведное, человеческое и псевдочеловеческое?

Не будем эксплуатировать риторическое для очистки зерен от шелухи. Из философии (как и любой мыслительно емкой сферы духовного) не может быть вытравлен суровый пафос абсолютного. Отработка декора вечности, безусловности, безотносительности в материале частного (эпохального) – творческая стезя философии, вступающей в опасные, но благодатные воды «восторга сопричастности», превосходящему обычную меру.

Зачастую проект дороже постройки. Легко сойдемся на том, что в разуме должно быть символическое идеально долженствовательное (ценностно довлеющее), нацеленное на преодоление сущего. В символе абсолютное поставляется в мир вещей. Понимание этого (аутентичной природы абсолютно-символического) влечет и крайне важное практическое понимание того, что вымысел и обихоживает, и вытесняет реальность. К примеру, по идеально-символическим трактовкам справедливого, благого предпринимается фактический обсчет (калькуляция) доступа и к одному, и к другому.

По всем данным причинам, возвращаясь к ранее допущенному двусмысленному «с одной стороны», «с другой стороны», выскажемся однозначно. Ничто так не соблазняет произносить пустые слова, как отсутствие твердости, полное колебаний состояние нерешительности убеждений. «С одной стороны – с другой стороны», – стилистически инертная, эвристически дутая фигура; последовательно продуманное метафилософское рассуждение о философии не предоставляет какого-то шанса, – должна оставаться либо одна, либо никакой стороны. Невзирая на юмовско-позитивистскую критику, философская метафизика вечна: она олицетворяет коренящиеся в разуме потребности отыскивать звезды в «мглистой лазури неба» и потому представительствовать перед Вечно – Высоким – от имени его воплощений.

Если «историю» не уподобливать «памяти», должна быть полноценная и полноправная версия пробивания мысли к finis ultimus, говоря прямо, всякая серьезная философия обязана слагать глубокую историю: относительно бога – «теософию»; истории – «историософию»; рода – «антропософию»; общества – «социософию»; культуры – «культурософию»; космоса – «космософию». Предел мечтаний проекта «софия» – поставить серьезный сценарий смысла, устремления, направленности, линий движения миро-, жизне-, социозодчества (молчаливая весомость мысли релевантна в полной мере безличному, но не безразличному миру, ситуация в котором в терминах природознания концептуализируется ресурсом антропного принципа).

В таком курсе видение «софия» пребывает неким оправданием трансцендирующего абсолютного, взятого не статически, а динамически – под фирмой не crux stat, но dum volvitur orbis. Спроецированная на полноту философских занятий подобная трактовка обязывает понимать философию как последовательное углубление темы «предельное» в модусе «избавление от ржавчины места и времени» в языке не эзотерической тоталлологии, а идеалологии.

Живое причастие трансцендирующему первоисточному в вещном обретается

– Технически:

а) установлением символически пограничного, ценностно предельного в деятельностном – проработка статуса базовых начал духовного, практически-духовного, практического;

в) на базе (а) установлением символической пограничности, ценностной предельности самого деятельностного – проработка статуса человеческой миссии, объективируемой в духовном, практически-духовном, практическом;

с) на базе (а, в) установлением устойчивого в изменчивом, инвариантного в вариантном (абсолютного в относительном) – перипетиях общеродового духовного, практически-духовного, практического деятельностного по реализации собственной интимной миссии.