Аура - Карлос Фуэнтес

— Я понимаю.

— Сага. Сага! Где она? Ici[2], Сага…

— Кто это?

— Мой друг.

— Кролик?

— Да, она сейчас вернется.

Ты взглядываешь на старуху, она умолкла, но слово «вернется» так явственно звучит в твоих ушах, словно она повторяет его еще раз. Вы молчите оба. Ты оборачиваешься, и тебя ослепляет трепетный блеск огней ее маленького храма. Ты снова смотришь на сеньору Льоренте. Ее глаза вдруг удивительно широко раскрылись, ясные, чистые, бездонные, темные, и только черная точка зрачка нарушает прозрачность их взгляда, минутой прежде бережно скрытого тяжелыми складками набрякших век и вот уже снова прячущегося — отступающего, мелькнет у тебя в голове — в мрачную глубину своего обиталища…

— Значит, вы остаетесь. Ваша комната наверху. Там очень светло, не то что здесь.

— Мне не хотелось бы обременять вас, сеньора. Я могу не переезжать и просматривать записки дома…

— Вы должны жить здесь. Это мое условие. У нас мало времени.

— Право, я не знаю…

— Аура!..

Старая дама зашевелилась, впервые с той минуты, как ты вошел; ты снова протягиваешь руку и вдруг слышишь взволнованное дыхание, видишь, как еще чья-то рука касается пальцев старухи. Ты поворачиваешься — рядом девушка, она стоит так близко, что можно разглядеть только лицо, к тому же она подошла так неожиданно, так тихо, ты не слышал ее приближения, не слышал ничего, хотя порой мы слышим неслышное и оно звучит в нашем сердце так отчетливо и властно…

— Я вам говорила, она вернется.

— Кто?

— Аура. Мой друг. Моя племянница.

— Здравствуйте.

Девушка наклонит голову, и старуха в точности повторит ее жест.

— Это сеньор Монтеро. Он будет жить у нас.

Ты становишься так, чтобы сияние свечей не мешало видеть. Девушка сидит на постели, веки ее опущены, руки замерли на коленях. Но вот она осторожно, словно боясь яркого света, поднимет ресницы, и ты увидишь ее глаза. Зеленые пенные струи, покой и смятение волн… Ты смотришь и твердишь себе, что это всего лишь глаза, просто красивые зеленые глаза, ты уже встречал такие и встретишь еще. Но нет, обман этот напрасен — перед тобой изменчивые воды моря, и ты знаешь: только тебе откроется их чудная таинственная даль.

— Хорошо. Я буду жить у вас.

Старуха улыбается, даже смеется, благодарит тебя за согласие и велит Ауре показать комнату, а ты думаешь о том, что теперь у тебя будет каждый месяц четыре тысячи песо и работа, которая должна тебе понравиться — ведь ты любишь рыться в старых рукописях, любишь уединение и тишину. Погруженный в эти мысли, ты идешь за девушкой — тебя ведет шорох ее юбки, хрустящий шорох тафты, — и тебе хочется снова увидеть ее глаза. Ты поднимаешься за ней, за шорохом, наверх, в еще непривычных потемках. Аура распахивает какую-то дверь — опять незапирающаяся дверь — и отступает в сторону.

— Вот ваша комната. Через час мы ждем вас к ужину.

Шелестя тафтой, она уходит, а тебе так и не удалось заглянуть в ее глаза.

Времени, должно быть, часов шесть, но комната залита светом. Твой взгляд обращается к потолку, к огромному окну во весь потолок. Ты улыбаешься: даже на закате здесь всегда будет светло, ослепительно светло по сравнению с остальным домом. Ты весело пробуешь матрас на золоченой кровати и оглядываешь свое жилище: красный шерстяной ковер, обои, оливковые с золотом, красное бархатное кресло, старый письменный стол, ореховый, с зеленой кожей, старинная керосиновая лампа — она будет мягко светить тебе вечерами твоих занятий, низко над столом — полка, уставленная книгами. Ты подходишь к другой двери и оказываешься в туалетной комнате, какую можно встретить только в доме прошлого века: фаянсовая ванна на ножках, расписанная цветочками, голубой умывальник, нескладный ватерклозет. Возле умывальника стоит платяной шкаф, тоже ореховый, с большим овальным зеркалом, в котором ты видишь свое отражение: черные глаза смотрят прямо па тебя, густые брови шевелятся, полные губы крупного рта вытянуты и дышат туманом на стекло. Ты сдерживаешь дыхание, закрываешь глаза и тут же открываешь — туман растаял. Ты опять дышишь свободно, проводишь рукой по своим темным волосам, пальцы на миг касаются прямого носа, впалых щек. Лицо в зеркале снова тускнеет: твои губы повторяют имя девушки — Аура…

Ты прилег на постель, выкуриваешь две сигареты, потом взглядываешь на часы. Через минуту ты уже в пиджаке, приглаживаешь волосы и выходишь за дверь. Как спуститься отсюда вниз, где лестница? Если оставить дверь открытой, свет поможет найти дорогу, но как это сделать, ведь пружина тотчас закрывает ее. Эта дверь — качели: вперед — назад, вперед — назад. Можно взять лампу с собой, но ведь ты не осмелишься нарушить вечную тьму этого дома. Да, здесь тебе всегда придется искать дорогу на ощупь.

Ты делаешь несколько осторожных шагов, держась за стену, и неожиданно наталкиваешься плечом на электрический выключатель. Ослепительная вспышка, мгновенье ты стоишь, моргая, посреди длинного голого коридора и вдруг в конце его видишь перила и витую лестницу.

Ты спускаешься, считая ступеньки: к этому тебе тоже придется привыкнуть в доме сеньоры Льоренте. В самом низу под ногами мелькнут красные глаза, и ты резко отпрянешь назад, но кролика уже и след простыл.

Ты быстро проходишь переднюю: Аура ждет тебя за полуоткрытой стеклянной дверью с канделябром в руке. Улыбаясь, ты спешишь к ней, приостанавливаешься: откуда-то донеслось жалобное мяуканье, и секунду ты вслушиваешься — кошки ли это? — потом идешь за нею в комнаты. Да, это кошки, скажет Аура, в их квартале столько мышей. Вы входите в гостиную: мебель, обтянутая матовым шелком, персидские ковры, картины с буколическими сценами, в горках за стеклом фарфоровые статуэтки, музыкальные часы, безделушки, хрустальные шарики. Окна обрамлены зелеными занавесями. Аура тоже в зеленом.

— Как вам показалась ваша комната?

— Все хорошо. Мне только нужно взять сюда кое-какие вещи….

— Уже не нужно. За ними послан слуга.

— Вы напрасно себя беспокоили…

Вслед за Аурой ты входишь в столовую. Стены этой готической комнаты обшиты темным деревом, украшены резьбой Аура ставит канделябр на стол. Как здесь сыро и холодно! Кошки как будто перестали мяукать. Ты усаживаешься и видишь на скатерти четыре прибора, а посередине стоят два блюда под серебряными крышками и заплесневелая бутылка старого вина.

Аура поднимает крышку, и ты узнаешь пряный запах почек в луковом соусе. Она накладывает почки тебе на тарелку, а ты наливаешь в граненые бокалы густое красное вино, что это за вино? На бутылке столько плесени и паутины, что надпись разобрать невозможно. Из другого блюда Аура накладывает жареные помидоры.

— Простите, — замечаешь ты, глядя на два лишних прибора, на два незанятых стула, — вы ждете кого-нибудь еще?

Аура продолжает накладывать помидоры.

— Нет Сеньора Консуэло неважно себя чувствует. Мы будем ужинать без нее.

— Сеньора Консуэло? Ваша тетя?

— Да Она просит вас зайти к ней после ужина.

Вы молча едите. Пьете вино, удивительно густое, и ты стараешься не очень пристально смотреть на Ауру, хотя тебе так трудно отвести взгляд от ее лица, так хочется навсегда запечатлеть в памяти ее черты. Ты заставляешь себя смотреть в сторону, но образ девушки тотчас меркнет, и тебе никак; нельзя не взглянуть на нее снова. Аура сидит, не поднимая глав, но тут ты лезешь в карман за сигаретами и обнаруживаешь маленький ключик.

— Ох, я забыл, ведь один из ящиков моего стола заперт! Там документы.

И тогда она произносит едва слышно:

— Значит, вы сейчас уйдете?

Ее слова звучат как упрек, и в смятении ты протягиваешь ей ключ:

— Это не к спеху.

Но она не хочет, чтобы ваши пальцы встретились, ее руки продолжают лежать на платье, а потом она вскидывает ресницы, и тебе опять кажется, что ты сходишь с ума, а может быть, всему причиной вино; эти глаза, зеленые, чистые, сияющие, томят и помрачают разум, и вот ты уже подле нее, стоишь и гладишь готическую спинку ее стула, и рука твоя сейчас коснется обнаженных плеч и тихо склоненной головки… Ты с трудом сдерживаешь себя, прислушиваешься, стараясь отвлечься, к едва заметному скрипу двери где-то сзади, — должно быть, эта дверь ведет в кухню, — наблюдаешь игру света и тени, гармонично слитых в этой комнате, — круг яркого света от канделябра охватывает стол и край резной стены, а за его пределами разливается широкое кольцо тени — и в конце концов все же берешь ее руку и кладешь в нежную ладонь свое подношение — ключ.

Пальцы Ауры сжимаются, и, открыто глядя на тебя, она шепчет:

— Спасибо, — поднимается и быстро выходит из комнаты.

Ты садишься на ее стул, вытягиваешь ноги, закуриваешь — тебя переполняет неизведанная радость, которая, ты знал, потаенно жила в твоем сердце и прежде, но только сейчас открывается тебе вся, отпущенная в мир, на волю, где наконец-то ее приветит другое сердце. Однако сеньора Консуэло ждет — так сказала она; нужно идти.