Лунный синдром (сборник) - Михаил Бочкарёв

Он увидел что гриб, совершая странные телодвижения, сполз с лица жены и проворно движется обратно в туалет.

— Застрял? — посочувствовал тот, забравшись на край унитаза, — Ну, давай я тебе помогу.

И гриб, проскользнув по керамическому бортику, оставил после себя текучий маслянистый след. Слизь, словно смазка, стекла по бортам, и Гиндесбург с лёгкостью выскользнул из ловушки.

— Ты мне новую банку поищи, — сказал гриб, горестно созерцая осколки прежней обители, разбитой мечущейся в агонии женой Фирзякина.

— Ага.

— А теперь, — сказал он, потирая края друг о друга, — пойдём чай пить!

Гиндесбург и гриб сидели друг напротив друга за кухонным столом. Тут же стояла вскрытая банка с гречкой, в которой обнаружились спрятанные женой деньги, остывший недопитый чай в фарфоровых кружках, литровая бутылка водки, опустевшая наполовину, маринованные помидоры на блюдце, нарезанная колбаса и сахар-рафинад, которым гриб закусывал водку.

Делал он это так: всосав очередную рюмку, гриб наползал на кирпичик сахара и с урчанием растворял его в себе. Гиндесбург наблюдал эту картину с неописуемым умилением, словно гриб был ему родным годовалым сынишкой, выучившимся самостоятельно ходить.

— …И когда я взобрался на гору Фудзи, — вещал гриб заплетаюшимися краями своей кожистой мантии, — в душу мою снизошёл небесный свет. И всё стало прозрачно и чисто. Я понял: дух и плоть лишь временно объединены меж собой. Но дух неизмеримо выше, а потому любой, кто достиг просветления, способен воплотится к новой жизни в любом живом объекте. Мой срок пришёл сейчас.

— Поразительно! — восторгался Фирзякин. Он тоже сильно опьянел. Голова его покачивалась, а нос стал распухшим и красным, — Но почему ты не стал снова человеком? Разве удобно быть чайным грибом?

— Не всё так просто. Моё истинное перерождение должно состоятся только через сто лет. НО МНЕ НЕОБХОДИМО СЕЙЧАС ПРИСУТСТВОВАТЬ В МИРЕ! Ибо грядут события, последствия которых могут изменить всё! — сказал он, посерьёзнев.

— Какие события?

— Ты обо всём узнаешь в своё время. Судьба соединила наши судьбы, и теперь тебе суждено стать моим проводником и помощником. Готов ли ты послужить свету?

— Готов, — пламенно ответил Фирзякин.

— Я знал, что ты чист душой. Знай: твоё имя останется в веках. И судьба твоя будет не напрасной.

— Я всегда мечтал сделать что-нибудь великое, — признался Гиндесбург, горестно вздохнув, — но как тут развернёшься? — он огляделся по сторонам. Крохотная кухонька с пожелтевшими обоями и старой, местами облупившейся, мебелью, производила впечатление тяжкое. На подоконнике тоскливо вяли заброшенные хозяйкой фикусы. Нездорово гудел старый маленький холодильник. В углу у помойного ведра на пыльной паутине покачивался жирный паук.

— Горизонты необъятны, а стены не есть препятствие. Лишь твой разум ставит преграды, но, в сущности, нет ничего недостижимого, и ты, как и всякий, кто служит свету, способен и достоин великой судьбы!

— Спасибо! — с чувством ответил Фирзякин, блеснув слезой.

— Наливай, — ответил гриб, подталкивая рюмку поближе.

Выпив, приятели закусили. Фирзякин звучно проглотил сплюснутый маринованный помидор. Гриб блаженно всосал рафинадину.

— Завтра мы отправимся в подвал соседнего дома, — заявил гриб.

— Зачем?

— Ты все поймёшь, когда увидишь своими глазами, — гриб качнулся и чуть не соскользнул с края стола, но Фирзякин успел его поймать.

— Спасибо! — поблагодарил тот, икнув, — Вообще-то перемещаться по городу мне проблематично, — задумался он, — поэтому наденешь меня вместо кепки.

— Но… Это как-то…

— Ну не в банке же меня носить? И потом: так мне будет комфортнее.

— Понял, — согласился Фирзякин.

— И ещё, — предупредил деловито гриб, — Ты должен делать всё, что я тебе говорю. Должен верить мне. Даже если мои указания покажутся тебе странными. Понятно? Всё-таки я, как-никак, император!

Фирзякин покорно кивнул. Они выпили ещё на сон грядущий, и Гиндесбург, уложив гриб в новую банку, отправился спать. Бездыханную супругу он оттащил на тахту, а сам улёгся в кровать, раскинувшись на ней свободно, как беззаботный оболдуй на цветочной поляне.

Но, хотя и выпил довольно много, сон никак не шёл. В голове вертелись странные мысли о мире, перерождении человеческой души и грибах. За окном горела прожектором полная луна. Призрачные облака медленно обрамляли её. Зыбкие, как утренняя дымка. На подоконнике сидел, свернувшись холмом, кот.

«Странное дело, — думал Гиндесбург, — гриб рос у меня почти год. Почему же он раньше молчал? И вообще чудеса это, честное слово. Гриб — и вдруг император! Однако вписаться в историю, стать личностью, которую запомнят в веках… Эта игра стоит свеч!»

С этой приятной мыслью Гиндесбург мягко провалился в сон, и его унесло на волнах фантазий в мир грёз, словно щепку в океан.

Утром Фирзякин по приказу гриба сходил в магазин и купил сорок упаковок чёрного индийского чая и десять килограммов сахарного песка. Всё это они взяли собой. По дороге к подвалу соседнего дома Фирзякин встретил знакомого. Это был его приятель Гриша Шишковец. Гриша слыл во дворе фигурой любознательной, а потому сразу же его взгляд упал на странный головной убор Гиндесбурга.

— Промокла кепка, — пояснил Фирзякин, стараясь как можно быстрее ретироваться. Взгляд приятеля вперился в гриб, лежащий бесформенной мокрой плесенью на макушке.

— Да? — удивился Гриша, и, запрокинув кверху нос, взглянул в чистейшие, без единого облачка, небеса.

— Дурак какой-то окатил из окна, — наврал Фирзякин.

Приятель оценивающе приблизился носом к кепке.

— Кисленьким пахнет, — сказал он воодушевлённо.

— Мне идти нужно, — скривился в вынужденной улыбке Гиндесбург.

— Иди. Только кепку выбрось. Какая-то она неправильная у тебя…

Фирзякин стушевался, не зная, что и сказать.

— А она знаешь, на что похожа… да нет, постой. Это же так и есть, — глаза Шишковца округлились, — это же…

Но договорить он не успел. Фирзякин, сам того не понимая, как это произошло, схватил Гришу за горло и принялся душить. Делал он это против своей воли и сам ужасался тому, что видел. А видел он задыхающегося приятеля, жадно пытающегося схватить распахнутым ртом воздух. Вдруг Гиндесбург почувствовал какое-то движение на голове, и увидел, как с макушки, отделившись от гриба, слетела тонкая кожистая плёнка. Она насела на лицо Шишковца, точно облепив контуры, и спустя долю секунды всосалась в сипящий рот. Как только это произошло, Шишковец замер, прекратив попытки освободится, зрачки его расширились, и он отчётливо, голосом совершенно невозможным для человека, произнёс:

— Отпусти.

Гиндесбург понял вдруг, что вновь обрёл над собой контроль, и разжал пальцы.

— Теперь это наш человек, — сказал Шишковец.

— Кто? — не понял Фирзякин.

— Он, — Ответил Шишковец указав пальцем себе в лоб, — я отдал часть своей мантии и теперь могу манипулировать его сознанием.

Фирзякина прошиб пот. Это было чудовищно. Перед ним стоял всё тот же Шишковец. Но было понятно, что это уже не он. И человеческого в нём осталось мало. Глаза остекленели. В теле чувствовалась мрачная мраморная неподвижность. Движения стали механическими и неестественными, словно у куклы в руках кукловода.

— Боже! Зачем ты так с ним?

— Он мог помешать нам, — назидательно ответил гриб ртом Шишковца, — Пойдём.

И, развернувшись, Шишковец зашагал деревянной походкой к подвалу соседнего дома. Фирзякин двинулся за ним. Войдя в подвал, они остановились в тускло освещённом, пропахшем сыростью и нечистотами помещении. Повсюду тянулись проржавленные трубы, в которых журчала и булькала вода. Блестели зелёной краской круглые штурвалы кранов. А на полу тут и там валялся всякий хлам. Шишковец-гриб осмотрелся, и, уставившись в даль подвала, указал пальцем в пыльное пространство.

— Нам туда, — сказал он голосом, без какой бы то ни было эмоции. Так мог бы говорить дуб, или чугунный фонарный столб.

У Фирзякина от этого голоса онемели конечности. Гиндесбургу стало страшно. Он представил, что и с ним может случиться такое, что гриб так же овладеет им.

Импульсивно он потянулся рукой к голове, желая сорвать с макушки гриб, но услышал.

— Ты что? У тебя возникли сомнения? — это вещал уже не Шишковец, а сам гриб, облепивший череп. При этом рука Фирзякина замерла в воздухе сама собой, и он понял, что не владеет своим телом.

— Вчера ты клялся мне в верности, а сейчас испугался такой ерунды? — продолжал наглый гриб, — Да, конечно, я мог бы сделать куклу и из тебя. Но, заметь, я этого не сделал! Ты мой друг! Соратник. Компаньон. Ты должен доверять мне, и за это получишь награду такую, какой никто тебе не предложит.