Золотая пчела. Мистраль - М. Таргис

– Позор! Мне стыдно за тебя! – простонала Вероника. – Со своими трухлявыми древностями ты даже не знаешь, что в театре Яновки будет супер-мега-грандиозное шоу, режиссер из Англии приглашен, куча всяких звезд со всей страны, и Акс Эдлигер играет главную роль!

– Ты же говорила, что он больше не играет.

– Значит, теперь играет снова.

– Здесь? Ему сделали предложение, от которого он не мог отказаться?

– Откуда я знаю? Может быть, он всю жизнь мечтал выступать в Янстале. Может быть, он тоже любит бабушкины сказки. Или золотых пчел! – Вероника ухмыльнулась, словно озорной чертенок, и задумчиво добавила: – Что-то все такие интересные люди к нам едут, артисты, ученые, культурный уровень города растет на глазах…

Хайди схватила папку с документами и шлепнула Веронику по спине; та с визгом спрыгнула со стола и бросилась к двери.

2

В небе разливался тревожный багрянец заката, придавая неповторимый кровавый оттенок черепичным крышам Йоханнесталя, а на востоке, где возвышались поросшие хвойным лесом горы Свати, уже подступала ночная синь.

Дом покойной писательницы Лауры Таннен стоял на узкой, извилистой улочке на окраине города. Сейчас, когда в надвигающемся сумраке не видна была облупившаяся штукатурка и треснутое стекло в окне второго этажа, укрывшийся за буйно разросшимися зелеными драпировками хмеля и запущенным садом дом, казалось, существовал в далеком прошлом, вдали от музыки техно, интернета и сообщений о терроризме в новостях. И от этого было как-то уютно и спокойно.

Вероника ловкой белочкой взнеслась по чугунной решетке ворот на столб при входе и встала на нем в полный рост, как раз над латунной памятной табличкой.

– Куда ты? – Хайди смотрела на подругу снизу.

Вероника стояла наверху меж багрецом заката и синевой ночи, стройная в своих брюках в обтяжку и короткой курточке, с буйной гривой черных завитков – двадцатидвухлетний экзотический цветок с неожиданным для коренной жительницы Йоханнесталя немецко-славянских кровей южным обликом.

– Я люблю этот город! – закричала она. – Это мой город, и я его люблю! – Вероника раскинула руки, словно стремясь обнять и вершины Свати-Гебирге[4], и купол собора из позеленевшей меди, и завешенные сеткой строительных лесов башни замка Шлосс-Йоханнес на холме над горбами красных крыш. – И даже Лауру твою люблю! Потому что эти ее сказки нашептывали ей Свати и улицы Янсталя.

Хайди внизу зааплодировала. Вероника села на край столба, свесив ноги, и, соскользнув с него, с грохотом приземлилась на выщербленную мостовую.

– Я тоже люблю Янсталь, – сказала Хайди. – Чем больше я узнаю его, тем больше люблю. И здесь я нашла очень хорошего друга, который даже видит за меня мои сны!

Молодые женщины рассмеялись.

– Знаешь… – Вероника снова вытянула из выреза блузки шарик медальона и сняла цепочку через голову. – Бери. Это тебе.

– Ты с ума сошла? Я не могу. Это же… реликвия!

– Это для тебя реликвия, а для меня – старая дурацкая игрушка, купленная предками на аукционе, где распродавали имущество твоей любимой бабульки. Видишь, даже ее вещи оказались никому не нужны, – она решительно вложила медальон в руку Хайди.

Хайди поднесла шарик из металла и стекла к глазам, заглядывая внутрь. Шарик покачивался, крылья помещенной в его центр золотой пчелы посверкивали мелкими искрами в кровавых отсветах заката, она казалась живой.

– Даже рисунок крыльев… Даже пушок на тельце… – прошептала Хайди. – Такая тонкая работа! Это же дорого!

– Ни исторической, ни художественной ценности не представляет, – пожала плечами Вероника. – Я ее сегодня нацепила только ради того сна. Но это же все-таки твой сон. А раз уж и рыцарь наш поблизости шатается…

– Спасибо, дорогая моя, – улыбнулась Хайди, надевая цепочку через голову.

– Да не за что. И вообще, насколько я помню ту сказку, золотая пчела приносила несчастья.

– Наверно, поэтому фрау Таннен и заключила ее в медальон, – предположила Хайди.

Вероника, прищурившись, посмотрела на нее.

– Слушай, у меня иногда возникает такое чувство, будто ты веришь, что все ее истории произошли на самом деле!

– Она так живо все это описала. Мы еще не опаздываем на твою «парти»?

Хайди застегнула молнию куртки, и, в последний раз сверкнув искрой красного золота, пчела на ее груди исчезла из глаз.

3

Барон Лауда фон Лаудаберг оторвался от шахматной партии, которую разыгрывал сам с собой, и обратил удивленный взгляд на своего случайного гостя, вошедшего в залу.

– Ты уже встал? Напрасно…

– Я совершенно здоров, благодарю тебя.

Гость как-то странно подался вперед, словно хотел поклониться, но, не довершив движения, снова выпрямился. Он был бледен, на распухшей щеке его темнела глубокая ссадина, но в целом по его облику трудно было догадаться, что вчера ночью его принесли в замок почти бездыханным. Держался он необычайно, почти неестественно прямо, идеальная осанка подчеркивала мощную грудь и плечи; черты мужественного широкоскулого лица с тяжелым подбородком и узкими, плотно сомкнутыми в тонкую линию губами были не слишком правильны, но производили приятное впечатление. По лицу этому, сильно обветренному и обожженному солнцем, невозможно было угадать возраст мужчины, и в светлых, платинового оттенка волосах и короткой бороде не видно было седины. Брови и ресницы его были темны, как и большие серые глаза, подернутые неведомой печалью, словно пасмурное осеннее небо.

Хозяин замка указал на кресло у камина, и рыцарь кивнул с благодарностью, глубоко вздохнул – последствия вчерашнего удара грудью о сук дерева, торчащий над дорогой, не должны были полностью пройти за одну ночь – и опустился в кресло, по-прежнему держа спину прямо, словно в любой момент готов был вскочить.

– Как твое имя? – спросил хозяин.

– Дитрих… – рыцарь запнулся. – Я бы предпочел…

– Я понимаю, – барон Лауда кивнул и лукаво улыбнулся. – Скажем, Дитрих фон Берн?

– Возможно, – улыбнулся в ответ рыцарь, но улыбка его была отнюдь не веселой, сквозила в ней горькая ирония. – Скажи мне… – рыцарь снова глубоко вздохнул, – со мной был ларец…

– Он здесь, – барон Лауда показал на сундук в углу, на котором действительно стоял деревянный, отделанный металлом и пестрой яшмой ларец, надежно запертый на маленький замок. – Не волнуйся, цел и невредим, никто его не открывал.

Только теперь рыцарь позволил себе опереться спиной о спинку кресла.

– Я бесконечно благодарен тебе. Но обстоятельства вынуждают меня спешить…

– Об этом не может быть и речи: тебе необходимо отдохнуть хотя бы несколько дней. Я не совсем понял, что вчера произошло. Кто-то пытался тебя убить?

– Очевидно, да, – мрачно кивнул рыцарь. – Не знаю, кто это, могу только предполагать.

– Этот арбалетный болт…

– Да, удивительная удача, – теперь рыцарь улыбнулся без всякой иронии, улыбкой необычайно светлой и располагающей, она придавала тепло и мягкость сумрачным глазам. – Что может быть глупее, чем налететь на торчащий над дорогой сук? А ведь именно он спас мне жизнь. Меня вышибло из седла, и болт, нацеленный мне в спину, пролетел мимо… – Он прикоснулся к щеке. – Да и тут Божьей милостью удивительно легко отделался.

– Легко отделался, потому что ехал не слишком быстро, – заметил Лауда. – Меня удивило, что ты не успел заметить этот сук… Бывает, людей выбивает из седла на полном скаку, но ты…

– Я заметил его слишком поздно, чтобы отвернуть в сторону, а наклониться не сумел бы, – покачал головой рыцарь. – Сарацинское копье постаралось, чтобы я более не кланялся… ни деревьям, ни болтам. Божьей милостью я остался жив и в силах продолжать свое служенье. Божьей милостью и… – Он на мгновенье прикрыл глаза. – И потому что был не один.

– Тебя преследуют из-за этого? – Лауда кивнул на ларец.

– Возможно.

– Сокровища из Палестины? Ценный трофей?

Рыцарь печально улыбнулся.

– Величайшее сокровище. Я должен доставить это в… одну церковь.

– Ты исполняешь обет? – понимающе кивнул Лауда.

– Обет… наверно, просто обещание.

– Но ты, должно быть, голоден, – спохватился Лауда, встал из-за столика, подошел вплотную к креслу, внимательно глядя на своего гостя. – Еще мои предки принесли обет помогать всем, кто следует в Святую землю и возвращается оттуда, если помыслы их чисты, – произнес он. – И я продолжаю соблюдать его. Поэтому ты можешь оставаться здесь, сколько будет необходимо для твоего исцеления и безопасного продолжения пути. Здесь тебе ничто не угрожает, ни тебе, ни твоему золоту для церкви, или что там у тебя?