Надежда - Максим Викторович Колпачев

– Алло? – сказал он в трубку, едва покинув высокое здание, – Джон, это ты? Это Костя. Узнал?..

Часть Первая. Штиль

Обычно, если в толпе появляется красивая девушка – я имею в виду действительно, по-настоящему красивая девушка – то это никак не может остаться незамеченным окружающими. Находящиеся рядом мужчины начинают хорохориться, расправлять плечи, как бы «невзначай» бросать соседу короткие и откровенно хвастливые фразы… Кое-кто посмелей – а может, просто успевший побольше выпить – обязательно обратится к красавице и напрямую.

Я уж молчу о всяческого рода скабрезных шутках, неизменных спутниках такого рода ситуаций…

Но на этот раз все было иначе. Мэв вошла в толпу так, словно была очередным дровосеком в дурацкой холщовой рубашке и каких-нибудь мешковатых штанах, а отнюдь не первой по красоте девчонкой всего нашего Поселка. Её конечно пропускали, поворачивали плечи, когда надо – подвигались, давая место – но не более. Глаза людей были устремлены на высокий дощатый настил, возведенный посреди площади, смотрели туда и только туда. Ведь там сейчас происходило нечто очень, чрезвычайно важное – казнили человека, и, более того, повстанца. Да, казни сами по себе у нас были не так уж и редки – раз в полтора-два месяца обязательно находилось несколько несчастных, осужденных «строгим, но справедливым» судом на, как чопорно объявлялось с помоста, «лишение головы путем единомоментного отрубания оной классическим обоюдным топором образца 7492 года»… но чтоб повстанца!.. Настоящего, без скидок, повстанца?! О нет, конечно же Владыки не были настолько глупы, чтобы объявлять о принадлежности осужденного вслух. Но слухи, слухи… Это проклятье и благословение всех власть имущих во все эпохи и времена – в зависимости от того, как уметь ими воспользоваться… В Поселениях, подобных нашему, практически ничего нельзя удержать в тайне – да и то сказать, как сохранить секрет, если каждый второй (если не каждый первый) – фактически твой знакомый? День, два – и вот уже деревня бурлит, «обмывая косточки» и вовсю обсуждая подробности произошедшего. А уж если и настоящие свидетели найдутся…

Я стоял среди толпы – настороженной, недоброй, и, как обычно, молчаливой – и в который уже раз пытался понять – что же на уме у всех этих людей? О чем они думают – вот прямо сейчас? Взгляды, все как один, были устремлены вверх – но там все стандартно: четыре бледных фигуры на помосте, еще десятка полтора – вокруг, образуя обязательное для таких случаев «кольцо ограждения». С этими все ясно – стоят практически не двигаясь, не дыша – что благородным иррам до мыслей и устремлений обычных смертых?

Но вот люди… Я смотрел в их глаза: на поднимающиеся и опускающиеся ресницы, на зрачки всевозможных цветов и оттенков – у кого-то узкие, словно срез портняжной иголки, у кого-то, наоборот, расширившиеся до края – и все никак не мог понять: что они сейчас ощущают? Опущенные руки, напряженные – но не сверх меры! – тела… И, конечно, наглухо закрытые рты. Тишина… Происходящее на помосте словно заколдовывало, завораживало всех вокруг – но не в том приятном, мистическом смысле, которое я когда-то раньше вкладывал в это слово, а… в каком-то другом. Недобром? Однозначно. Но в тоже время и не то чтобы злом, не откровенно враждебном. Хотя, будь я вместе с теми, на помосте… вряд ли смог бы держаться настолько спокойно против такой толпы. Стоящие вокруг люди смотрели, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть – лишь бы не пропустить ни секунды из того, что произойдет здесь сейчас…

И молчали. Идеальные зрители для какого-нибудь бродячего театра – если, конечно, не считать этой мрачной напряженности, разлитой, как говорится, в самом воздухе…

За последние сорок-пятьдесят лет в наших краях не было ни одной попытки отбить приговоренных… Но так здесь встречали каждую, без единого исключения, казнь.

На ум неожиданно пришли все те исторические книжки, которыми столь много пичкали меня в детстве. И описание средневековья – одно и тоже, словно однажды созданное кем-то, а потом банально раз за разом сдираемое под копирку верными последователями… И, конечно, точно такие же фильмы…

Ах, историки, историки!.. Сколько раз я слышал и читал о пьяной необузданной толпе, бурно радующейся каждой публичной казни? Как часто видел – на экране кинотеатров, конечно – массы весело вопящих человеческих фигурок на фоне дергающегося в костре инквизиции человеческого силуэта? «Одно из немногих развлечений простонародья»… «Жестокие нравы обуславливались скотскими условиями существования человека»… Так погибли Гораций, Хоммельтон, Бруно… «Лучшие умы уничтожались под свист и улюлюканье толпы»… Да, конечно у нас тут не совсем Средневековье – а кое-что так и вовсе потянет на какой-нибудь XIX век – но всё же, всё же…

Мои размышления были прерваны довольно беспардонным образом: к самому лицу приблизились чьи-то губы, и горячий шёпот полился прямо в уши:

– Игорь, ты что, заснул? Мэв здесь! Она пришла – ты что, не видел? Пошли скорее, ну!

Виталик. Ну разумеется. Разглядел-таки свою ненаглядную – и разом забыл обо всем на свете. Толпа, казнь, зачитывание приговора… Мэв здесь – разве что-то ещё имеет хоть какое значение?!

Что ж, у каждого правила, как известно, должно быть своё исключение…

– Пошли, – сказал я только ради приличия – Виталик просто сцапал рукав моей рубашки и потянул за собой: туда, где, как он видел, скрылась Мэв…

Как оказалось, девушка стояла почти у самого помоста – буквально в трех шагах от кольца ограждения, чуть ли не нос к носу с «благородными иррами».

– Привет, ребята, – почти не повернув головы, негромко произнесла она, когда мы с Виталиком прорвались-таки сквозь разномастные ряды наших односельчан и вывалились где-то в полуметре от неё. Произнесла так, словно все это время ждала нашего появления.

– Привет, Мэв, – поздоровался мой друг (причем я готов был спорить на месяц работ по усиленному графику, что только царящая вокруг ночь скрыла покрасневшие щеки парня).

– Привет, – поздоровался и я.

Продолжение беседы – если бы оно было, конечно – оказалось прервано собственно тем, ради чего мы все здесь сегодня и собрались. Началом казни.

На помост поднимался сам Витольд – сотник армии Ледяных Владык, Смотрящий нашего Посёлка и, разумеется, главнейший из всех находившихся в округе ирров. Или вампиров, если уж говорить по-людски.

Витольд был уже немолод. Недавно, по слухам, ему стукнуло полных пятьсот лет – первый порог зрелости для этого племени. Ну как для человека… где-то порядка сорока, наверное. Лицо Смотрящего выглядело под стать – в тусклом свете многочисленных масленых