Запуск разрешаю! (Сборник) - Станислав Новицкий

— Верно, — согласился редактор, — ты все схватываешь на лету.

— Как птичек из рогатки.

— Подумай, как закончить.

Над концовкой они трудились вместе. Получилось оптимистично. «Ребята, если вы любите природу, записывайтесь в наш кружок. Мы научим вас делать чучела птиц. И вы будете окружены пернатыми друзьями каждый день. Вы всегда будете общаться с прекрасным!»

— Что ж, неплохо, — потер ладони редактор. — Есть изюминка. Есть необычный поворот. Ищем подзаголовок. «Лабораторные опыты учащихся!» Нет? «Забавы перерастают в ремесло!» Уже лучше.

— Может, «С ножом по жизни!», — предложил Толик. — Недавно я видел фильм с похожим названием. Про гитариста.

Редактор поморщился:

— Давай так: «Маленькие шаги в большой мир взрослых».

Толик повернулся ко мне. Подмигнул. Наискось царапнул большим пальцем по шее, уронил голову и вывалил язык.

Редактор вписал подзаголовок и откинулся на спинку кресла, как бы любуясь хорошо выполненной работой:

— Что было — и что стало. Видишь?

— Вижу.

— Есть разница?

— Есть.

— Вот зачем нужен редактор! Ясно?

— Ясно.

— Что именно?

Толику было ясно: если сам газетный начальник приложил руку к тексту, он обязательно будет напечатан. Но об этом он промолчал.

— Так, что тебе ясно?

— Материал стал лучше.

— Во-от.

— И длиннее, — добавил Толик. — Мне учитель сказал: «Пиши много. Больше начислят денег». Вы мне заплатите?

— А ты, я смотрю, — редактор шутливо погрозил, — мальчик не промах. Вот что. Завтра я направлю в школу фотокорреспондента. Он снимет ваш кружок юных натуралистов. Передай Николаю Ивановичу, чтоб готовился.

Толик передал. Учитель пообещал ему пятерку за четверть. В смысле оценки.

Статья в газете вышла с огромной фотографией. На снимке — все юннаты нашей школы. Отъявленные любители природы. Человек двадцать. Каждый держал в руке чучело. Все, кроме птиц, счастливо улыбались. Публикация называлась «ПТАХЫ — НАШИ ДРУЗИ!». Что в переводе с украинского означало «ПТИЦЫ — НАШИ ДРУЗЬЯ!».

Из-за этой фотографии хулиган и трижды второгодник Юрка Вишневый двинул Толику правой по морде. Попал в левый глаз. Понять Юрку можно. Он фотографировался на переднем плане. В одной руке держал чучело совы, в другой — свою знаменитую рогатку. Этим инструментом он очень гордился. На ручке делал зарубки по количеству точных попаданий. В газетном варианте сова и рогатка таинственным образом исчезли — Юрка красовался с журналом «Пионер» в корявых руках.

— Ты куда дел рогатку, писатель? — долго пытал он Толика в темном углу школьного коридора.

Ни я, ни Толик сами не могли понять. С «Пионером» в руках Юрка действительно смотрелся как-то придурковато…

Был в этой истории и приятный момент.

За статью Толику прислали гонорар — шестьдесят две копейки. На них мы купили две бутылки лимонада. И три конфеты «Ласточка» на сдачу.

— Завязываю с этим писательством, — осторожно трогая фингал, сказал Толик. — И тебе не советую. Не доведет это до добра. Да и платят в газете не очень. Скажу тебе как юннат со стажем, — ловкими движениями Толик аккуратно вырвал тело «птицы» из бумажного фантика. — Иди к нам. На одном чучеле ласточки можно заработать в десять раз больше.

Еврей

Лет через шесть после нашей свадьбы звонит взволнованная жена из Ленинграда и спрашивает: «Сережа, ты и вправду еврей?»

Главное, всего два дня назад уехала в командировку, и такой срочный вопрос по телефону.

Я давно привык к этим странным, исходящим неизвестно откуда волнам нездорового интереса: «Где ты шлялся сегодня ночью?», или «Почему ты не член КПСС?». Тут главное — не торопиться с ответом. Выяснить побудительные мотивы. Угадать ход мыслей.

— Ты и вправду еврей?

После обязательной в таких случаях паузы отвечаю асимметрично:

— Помнишь, у Слуцкого — «все мы немножко лошади…».

— Говори конкретно, — оборвала жена, — надоели твои вечные отговорки.

— Если люди немножко лошади… Почему им не быть чуточку евреями. А что?

— Ничего. Просто зачем было скрывать? Почему об этом я узнаю последней, от чужих людей?

На линии слышен треск. Откуда-то донесся стон упавшей гитары.

— Значит — жид? — после паузы сказал мужской голос.

Аппарат у нас параллельный. Иногда трубку берут соседи.

— Слушайте, дайте поговорить. Вера, что за странные вопросы? Какой я еврей?

— Не говорю, что это плохо. Но мог бы признаться.

— Ерунда какая-то. Легко докажу, что это не так. Вчера, например, меня занесли в чужую квартиру и бросили мимо кровати. Ты знаешь евреев…

— Не отпирайся. Тебя видели на еврейской сходке. Ты был там запевалой.

— Вера…

— Молчи. Мне сегодня звонили Кузнецовы… Почему ты такой?

— Какой?

— Скрытный.

Да, позвонили утром жене в Ленинград знакомые. Не могли дождаться ее возвращения из командировки. Денег не пожалели, что на них не похоже. Прямо настоящие друзья.

— Вера, — сообщают, — есть две новости. Одна хорошая, а вторая странная какая-то.

Жена отвечает:

— Давайте с хорошей. Странных у меня без вас хватает.

Кузнецовы докладывают:

— Хорошая новость. Наконец-то сбылась мечта твоего мужа. Он пел.

— Это все?

— Нет. Утром в новостях его показывали по телевизору. Представляешь — пел! Теперь спроси где.

— А чего спрашивать? — привычно отвечает жена. — Ванная, кухня, туалет — вот пространство, соответствующее масштабу его личности.

— Вера, ты не поверишь. Он пел в большом зале обкома партии! Пел соло! С ума сойти. Мы в восторге.

— А вторая новость какая?

— Твой муж — еврей, — сказала Кузнецова.

— Нет, предводитель евреев, — авторитетно заявил в трубку Кузнецов.

— И песню он исполнял странную, не нашу.

— Против русских, — с казал-отрезал Кузнецов.

Самое интересное — это соответствовало и моим смутным ощущениям. Пришлось напрячься. Что же было вчера — до того, как знакомые занесли меня по ошибке к соседям, а потом отволокли домой?

Вечером позвонил Аркадий — мой приятель из обкома КПСС. Молодой, перспективный инструктор. Мы с ним когда-то работали в одной мехколонне. Потом он заделался секретарем комитета ВЛКСМ управления связи — я поехал в сельский район. Аркадий перешел в райком комсомола — меня разжаловали из прорабов в мастера. Он выдвинулся в инструкторы обкома партии — меня отправили в самое глухое место области достраивать запущенный лесхоз. Карьеры наши развивались стремительно, но в разных направлениях. Его ждало светлое будущее крупного партработника. Меня — судьба типичного неудачника.

Как-то встретились.

— Все мотаешься по области?

— Приходится.

— Не надоело?

— Конечно. Я же не сумасшедший.

— Вот и я о том же, — говорит Аркадий, — подумаю, что можно для тебя сделать. Червонец найдется?

Через неделю звонит:

— Слушай, в Октябрьском райкоме комсомола освободилось место инструктора. В отделе работы со школьной молодежью.

— Это где?

— Центральный район города, тундра. Если хочешь, подай заявление.

— Вот так, с улицы?

— Почему с улицы. Я поговорю с кем надо. Возьмут.

— Спасибо, конечно, но сомневаюсь. Какой из меня инструктор? Я, например, без слов-паразитов давно не разговариваю.

— Без мата, что ли?

— Ну да.

— Они тоже.

— Кто? Школьники?

— Коллеги по комсомолу. Не дрейфь. Соглашайся. Это — не на всю жизнь. Осмотришься, заведешь связи. Потом выдвинем в райком КПСС. Затем — инструктором в промышленный отдел. Мне свои люди не помешают. А ты парень башковитый, продвинешься.

— Этого я и боюсь, — отвечаю. — Встану на скользкую дорожку. Не соскочить.

— Слушай, ты хотя бы комсомолец?

— Конечно, — говорю. — Отчетливо помню. Вступал. Отметили. В тот день впервые попал в милицию…

— Тогда пиши заявление, — не дослушал Аркадий, — а там посмотрим.

Подумал-подумал. Поговорил с женой. Она согласилась сразу.

В общем, написал я заявление.

В назначенный день пришел в горком комсомола. За столом — комиссия. Человек пять моего возраста. Спросили, почему без значка. Говорю: «Он у меня на рабочей телогрейке остался. А так я без значка в лесу ни шагу». Начали спрашивать, мол, почему иду в отдел школьной молодежи.

Вспомнил, что студентом тренировал второклассников из подшефной школы. Играл с ними в футбол. Еще вел кружок авиамоделирования… Соврал конечно. В детстве хотел в него записаться. Это правда.

— Хорошо, — говорят. — Трудности вас не пугают?

— Нет, — отвечаю. — Я пять лет — мастером на стройке. Давно ничего не боюсь.