Три креста - Федерико Тоцци

— Да я не хочу провести остаток жизни в тюрьме!

У Никколо был мощный, звучный голос, и когда он кричал, трудно было понять, всерьез это или в шутку. Джулио не обиделся и ответил спокойно и сдержанно:

— Не волнуйся, в тюрьму пойду я один.

— Лучше возвращайся поскорее, а то меня того и гляди здесь удар хватит, пока тебя нет!

Джулио вышел на улицу и направился в банк, придерживая в кармане вексель, чтобы не потерять; он старался держаться уверенно и шел, высоко подняв голову. Пусть все видят: ему нечего бояться.

Никколо снова развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги аж до самой середины лавки, и принялся мусолить во рту сигару, то и дело сплевывая на пол. Он даже не шевельнулся, когда на пороге показался посетитель, хотя они были хорошо знакомы и в былое время ходили вместе на охоту.

— Как поживаете? — спросил вошедший.

— Хорошо. А вы?

— Да вот, простудился немного.

Никколо слегка улыбнулся и сделал вид, что встревожен:

— Надо быть внимательнее к своему здоровью!

Пока синьор Риккардо Валентини разглядывал книги, Никколо, как ни в чем не бывало, снова закрыл глаза. Вообще клиенты, давно знавшие братьев, обычно не обращались к Никколо, предпочитая дождаться Джулио, чтобы купить понравившуюся книгу.

— Хорошая у вас жизнь, сидите себе целый день! — сказал Валентини.

— Да, не жалуюсь. А вы, поди, завидуете?

— Я? Ну что вы. Напротив, я только рад за вас.

— Да, я живу на широкую ногу назло всем тем, кто мечтает видеть меня нищим. Что мне до них? Пусть лопнут от злости!

Синьор Валентини тихонько засмеялся. Никколо же продолжал:

— У меня на обед сегодня дрозды и куропатки. Я заказал вино в одном из лучших погребов Кьянти, если бы вы его попробовали — диву бы дались. Господи! Люблю себя побаловать! Что может быть важнее в жизни, чем такие вот удовольствия? Да, в душе я аристократ — не то, что вы!

— Не то, что я? Ну еще бы! У меня забот по горло. Вот сегодня, к примеру: заболел управляющий — так мне пришлось приехать в Сиену. И дела все неотложные, да и как иначе, когда тридцать имений на твоем попечении? Не говоря уже о финансах.

Никколо, довольно потирая руки от таких признаний, продолжал дразнить Валентини:

— Вино и пунш! Я сам готовлю пунш. Пол-литра рома зараз! Вот это жизнь!

Бешеная радость охватила Никколо. И когда он смеялся так дико и неистово, то почему-то делался обворожителен.

— Джулио ушел на свидание с одной милой девушкой, вот он вернется — тогда закроем, наконец, эту клетушку и пойдем обедать. М-м-м — да, обед будет что надо! Жаль, у меня только один желудок, второй был бы очень кстати! Я заказал нашей служанке килограмм пармезана и еще особых груш, каждая фунт весом. Готов поспорить, что вы были бы не прочь разделить со мной такую трапезу!

Синьор Валентини засмеялся, похлопав Никколо по плечу. Затем спросил:

— Скажите, откуда у вас такая статуэтка Мадонны — та, что на сундуке?

Никколо нахмурился.

— Или, может, не хотите раскрывать секрета?

— Напротив. С вами я готов поделиться: эта Мадонна попалась мне в одном из крестьянских домов. И за это сокровище я отдал всего-навсего сто лир!

Он вскочил и завопил в каком-то странном восторге:

— Сто лир! Жалкие сто лир! Да он мне ее даром отдал! Есть же на свете такие идиоты!

— И за сколько вы ее продаете?

— Я-то? — прогремел Никколо, затем добавил пренебрежительно:

— Вчера один англичанин предлагал за нее четыре тысячи лир, четыре тысячи!

— И вы согласились?

— Да я за нее все шесть выручу.

Последние слова Никколо произнес тихо и задумчиво. Он, было, сел, успокоившись, но вдруг снова вскочил и закричал, топнув ногой:

— Сто лир! Ну, разве не идиот? Нужно быть круглым дураком, чтобы так продешевить!

Тут Никколо в очередной раз огорошил гостя своим смехом, который больше напоминал судороги.

В эту минуту вошел Джулио. Он бросил на Никколо пристальный взгляд из-под полей шляпы, которую всегда машинально натягивал на глаза, возвращаясь из банка.

— Что это ты разошелся?

Никколо резко осекся и, не ответив ни слова, бросился прочь из лавки.

II

Он шагал по улице с важным видом, высоко подняв голову; на все приветствия отвечал сквозь зубы, презрительно и односложно, будто куда-то торопился. Дойдя до фруктовой лавки на улице Кавур, он окинул взглядом лотки с фруктами, слегка повел головой, будто поправляя воротничок рубашки, но не остановился. Аромат фруктов манил Никколо, буквально сбивал с ног, однако он продолжал идти вперед, сам не зная куда, и то и дело сталкивался с прохожими. Какая-то неведомая сила все-таки заставила его повернуть обратно: из головы у него не шли только что увиденные фрукты, которые казались самыми вкусными и сочными на свете. Никколо чуть не плакал, в кармане у него не было ни гроша. Оставалась последняя надежда: попросить денег у брата.

Синьора Валентини в лавке уже не было.

— Ну и что здесь надо было этому бездарю? Попадись он мне еще раз — вот уж угощу его тумаками!

— Чем он тебе не угодил? — спросил Джулио с улыбкой.

— Ха! Еще не хватало, чтобы он сделал мне какую-нибудь гадость. Просто я его не желаю ни видеть, ни слышать — разве этого мало?

— Да ты никого не можешь ни слышать, ни видеть. Сумасшедший просто! И в кого ты такой?

Тут Никколо схватил брата за руку, скрежеща зубами, и взмолился, как капризный ребенок:

— Джулио, дорогой мой! Ты не представляешь, какие я только что видел яблоки и груши — полжизни готов отдать, лишь бы их попробовать! Просто чудо…

Джулио, посмеиваясь над его алчностью, спросил:

— Что, и впрямь так хороши?

— Божественны! И кожура так лоснится… Пока их не попробую — на другую еду и не посмотрю!

— Вот Энрико вернется — пошлем его за фруктами.

— Да, да! Пусть возьмет нашу утреннюю выручку и купит! У него, небось, тоже слюнки потекут, как их увидит.

— Не сомневаюсь!

Вошел Энрико, хлопнув дверью, — еще недавно братья могли себе позволить держать продавца, который открывал дверь перед посетителями. Энрико внимательно осмотрелся. Вид у него был недоверчивый и даже агрессивный.

— Где ты был? — поинтересовался Джулио.

— С какой стати я должен перед тобой отчитываться? Ты мне не отец! Я же не лезу в твои дела?

— Да, тебя наши дела не волнуют! — вмешался Никколо.

— Помолчал бы хоть раз! — огрызнулся Энрико. Он гнусавил, растягивая слова. — Вечно ты со своими колкостями. Я тут наткнулся на Валентини — непонятно, зачем он вообще приходит в лавку, если никогда ничего не покупает. Он и читать-то, небось, не умеет! И что ему дома не сидится? Приходит, только пол зря топчет — а мы потом чини его на свои деньги. Появлялся бы дома чаще — не пришлось бы его жене утешаться с фермером!

— Ты серьезно? Откуда ты знаешь? Вот потеха!

— Знаю — и все тут. Что бы я ни рассказал, вы обязательно спросите, откуда я знаю! Можете не верить, мне все равно.

Джулио открыл ящик стола, отсчитал десять лир и протянул их Энрико:

— Сходи, купи у Чичи яблок и груш, два кило.

— А почему я? У вас что, ног нет?

— Это он решил тебя отправить, — сказал Джулио, кивнув на Никколо. Тот сидел и обиженно молчал, глядя в сторону.

— Хорошо, схожу, но только загляну еще к мяснику за горгонзолой.

— Делай, как знаешь.

Энрико направился к выходу.

— Лишь бы ты убрался подальше и не путался под ногами! — прокричал ему вслед Никколо.

И, когда брат уже вышел, добавил:

— Ему лишь бы дурака валять.

Воцарилась тишина. Слышно было только, как Джулио, сидя за столом, тихонько постукивает очками по промокашке. Так прошло полчаса.

— Благодаря сегодняшнему векселю, у нас теперь на пять тысяч лир больше.

— Ты это мне? — спросил Никколо.

— А кому же еще?

— Мне все равно. Знать ничего не желаю.

— Не хочешь себе портить кровь?

— Джулио! Хватит! У меня и так сердце болит, словно в него нож вонзили!

— Знаю. Мне и самому не легче.

От этих слов Никколо вдруг смягчился, в его голосе послышалась нежность — казалось, еще немного, и он кинется брату на шею:

— Только любовь спасает нас, если бы не она, я уже давно, наверное, превратился бы в животное… в жабу! И не смотри на меня так! — добавил он в ответ на растроганный взгляд Джулио.

— Девочкам нужна зимняя одежда, — сказал тот.

— Так давай купим, немедленно! Ради них я готов отказаться от новых ботинок! От всего на свете! Готов умереть с голоду!

Во время таких порывов Никколо выпячивал грудь, так что казался еще выше, и принимался метаться взад и вперед, будто в лавке ему было слишком тесно. Довольный собой, он бросал гордые и пламенные взгляды, шумно вздыхая, будто только что спас племянниц от смерти. Он нервничал.